Примерно в середине апреля 1662 года Момпессон выехал по служебным делам в Лондон, но незадолго до этого судебный пристав, согласно распоряжению судьи, переслал конфискованный барабан ему на дом. По возвращении Момпессона 4 мая жена рассказала, что ночью их страшно напугали воры, которые столь громко стучали, что едва не разнесли весь дом. Очень скоро судья убедился, что жена если что и преувеличила, то лишь свои страхи.
Не прошло и трех суток, как ночью вновь возобновились звуки, недавно так встревожившие его домочадцев, - казалось, кто-то шумно ломится в дом! Раздавались очень громкие стуки в двери дома и вне его.
Судья оставил постель и, взяв пару пистолетов, пошел на разведку. Он открыл дверь, в которую стучали особенно сильно, однако за ней никого не было. Тут же услышал стуки в другую дверь, открыл и ее, обошел весь дом и вокруг него, но никого и ничего подозрительного не заметил. Между тем звуки не смолкали, но теперь слышались глухие удары и какой-то странный шум. Когда же Момпессон вновь оказался в постели, уже на крыше дома раздались звуки как бы топания и барабанного боя. Они продолжались довольно-таки долго, но постепенно стихли. В последующие дни стуки и барабанный бой четкими ударами и частой дробью раздавались не раз и; продолжались по пять ночей подряд с перерывом на трое суток, как бы для отдыха невидимого барабанщика. Звуки раздавались вне дома, из его наружных стен, более чем наполовину обшитых досками. Они всегда начинались только тогда, когда семья ложилась спать, будь то рано или поздно. Так продолжалось примерно месяц.
Затем звуки "вошли" в дом и стали раздаваться в комнате, где хранился конфискованный барабан. Они возникали четыре-пять раз в неделю, спустя полчаса после того, как все уже были в постели, и продолжались почти два часа. Все начиналось с того, что слышались звуки как бы проносившегося над домом вихря, потом слышался барабанный бой, как при снятии караула. В той комнате странности длились два месяца, и судья специально ночевал в ней, чтобы самолично все видеть и слышать. В начале ночи шум был очень громок, но по прошествии двух часов постепенно затихал.
Примерно с середины июля необычные звуки стали слышаться и в других комнатах дома, к тому же к, старым прибавились новые: казалось, сыплется на пол горох, кто-то пилит по дереву, проносится табун лошадей.
Потом наступил трехнедельный покой - как бы для того, чтобы жена Момпессона успешно разрешилась от бремени и успела оправиться после родов. Вслед за этим любезным, как выразился Гленвиль, перерывом бесовство, как бы наверстывая упущенное, разразилось со страшной силой и принялось мучить и преследовать младших дочерей судьи, что началось с сентября. В детских кроватках, в присутствии домочадцев и посторонних лиц, раздавались столь мощные удары, что люди дивились, как они не разлетались в щепы. Если же к ним прикладывали руки, удары замолкали, но кровати начинали трястись с бешеной силой. Целый час подряд стуками выбивали, как на барабане, разные военные мелодии "зорю", "круглоголового" и другие армейские сигналы, не хуже полкового барабанщика. Потом под матрацами начиналось царапанье, будто железными когтями. Все это выгоняло детей из постелей, сопровождало из комнаты в комнату и первое время упорно преследовало только их.
В доме была светелка, где пока ничего необычного не наблюдалось, туда и перевели детей. Средь бела дня их уложили спать, но не тут-то было: едва они очутились в постели, как все началось вновь.
Утром 5 ноября, когда шум в комнате с детьми стал особенно сильным, слуге показалось, что лежавшие там две доски задвигались, и он произнес вслух: "Дай мне эту доску". Одна из них вдруг сама собой приблизилась к нему на ярд. Ободренный успехом, он сказал: "Этого мало, пусть она придвинется так, чтобы я смог взять ее в руки", - и доска приблизилась почти к самым его ногам. Так она по его требованию двигалась туда-сюда раз двадцать, пока судья не пресек столь непозволительную вольность. Все это было днем и на глазах множества собравшихся. Наутро в той комнате чувствовался очень едкий запах серы…
Вечером же в дом судьи пришел пастор Крэг с подкреплением в лице соседей. Священник и домочадцы "нехорошего" дома, преклонив колена у постели детей, где стуки выбивались особенно громко, стали молиться. На это время стуки оставили детей и перешли в светелку, но немедленно возвратились на прежнее место, едва закончилась молитва. И тут произошло поистине чудо: на глазах у всех пошли гулять стулья, и все, что могло двигаться, тут же пришло в движение. У детей сорвало с ног и перебросило через головы башмаки. Одновременно брус, вырванный из кровати, был запущен прямо в священника и задел его по ноге, но мягко, будто клок шерсти. Все удивились, когда пущенный со страшной силой брус остановился точно там же, где упал, ни на волос не сдвинувшись с места.
Заметив, что преследованиям в основном подвергаются младшие дочери, судья перевел их в дом соседа, а старшую, лет десяти, поместил в своей комнате, где уже с месяц было спокойно. Но как только девочка легла спать, все возобновилось. Барабанный бой и разные другие звуки раздавались три недели. При этом заметили, что если выстукивать или попросить исполнить какой-либо мотив, он с ходу и в точности воспроизводился барабанным боем. Однако по случаю приезда гостей в тот дом, где временно жили младшие дочери, их пришлось оттуда забрать и поместить в гостиной, где раньше было спокойно, но преследования настигли детей и там: на этот раз их только дергало за волосы и ночное белье.
Временами, правда, раздавались столь громкие удары, что их было слышно даже в поле - на значительном расстоянии от дома, а некоторые соседи, жившие в миле от судьи, просыпались от страшного грохота. В самом же доме слуг иногда что-то приподнимало и опускало вместе с кроватями, но как-то уж слишком осторожно. Иной раз им на ноги ложилось что-то очень-очень тяжелое…
В конце декабря 1662 года барабанный бой раздавался редко, а однажды послышался звук, похожий на звяканье монет. Предположили, что он был следствием разговора матери судьи с соседом, который накануне рассказывал о феях, приносящих в дом деньги. На это мать ответила, что было бы неплохо, чтобы и им принесли денег в виде компенсации за свалившиеся напасти. А на следующий вечер соблазнительный звон монет раздавался уже по всему дому. Самих же монет, однако, не обнаружилось.
С тех пор громкость звуков уменьшилась, а преследования преобразовались в шутовские и менее беспокойные проделки. С начала января 1663 года это, прежде чем войти в дом, нередко гудело в камине.
А однажды вечером появились огоньки. Один из них, голубоватый и мерцающий, проник в комнату судьи, вызывая как бы одеревенелость в глазах. Как только огонек исчез, послышались шаги, будто кто босой поднимался по лестнице. Пять-шесть раз огоньки возникали и в детской, где, по словам служанок, двери открывались и закрывались сами собой раз десять. Когда они открывались, возникал шум, причем такой, будто в комнату вошло человек шесть. Было слышно, как некоторые из них невидимо перемещались по комнате, а одежды других шуршали, как шелковые.
Внезапно свалившиеся напасти Момпессон и его друзья почти с самого начала приписывали тайным козням барабанщика Уильяма Друри, который сумел заручиться поддержкой нечистой силы. И вот как-то раз, когда вечером в доме собралось особенно много желающих послушать стуки, и они начались, один из гостей произнес: "Сатана! Если тебя наслал барабанщик, стукни три раза". В ответ раздались три отчетливых удара, и наступила тишина. Тот же человек трижды стукнул рукой, ожидая, что, как обычно, в ответ последуют три стука, но их все не было. Желая еще раз убедиться, что его правильно поняли, он несколько изменил задание и попросил, в подтверждение того, что напасти насланы Уильямом Друри, стукнуть не три, а пять раз, а затем замолкнуть до утра, что и было исполнено.
Напасти все продолжали удивлять обитателей дома и посетителей своим неистощимым разнообразием: громкие крики "ведьма!", "ведьма!"; барабанный бой в воздухе посреди комнаты, когда ничего не было видно; внезапный сильный жар в нетопленой комнате в холодное время года. Видели даже поднятый в воздух барабан, при этом он издавал громкие бухающие звуки. Содержимое ночных горшков нередко обнаруживалось в кроватях. А однажды одна из задних ног лошади самого Момпессона оказалась столь крепко затиснутой в ее рот, что несколько человек с трудом вытащили ее с помощью рычага. Слышалось царапанье и пыхтенье, чувствовался неприятный цветочный запах - в самый разгар холодной и на редкость суровой зимы. Библия матери судьи как-то была найдена в золе, она лежала страницами вниз. Момпессон, подняв ее, заметил, что книга была раскрыта на третьей главе Евангелия от Марка, где упоминается сам Вельзевул…
В конце января - начале февраля 1663 года "нехороший" дом посетил Гленвиль. Вот что он там наблюдал: "При мне это досаждало детям как раз в то время, когда они ложились спать… Поднимаясь по лестнице, я слышал какое-то странное поскребывание, а когда мы вошли в комнату, заметил, что это было как раз позади валика, подкладываемого под подушки детской кровати… Царапанье было такое сильное, какое только возможно сделать длинными когтями… В кровати лежали две маленькие скромные девочки, примерно семи и одиннадцати лет. Я видел их ручки, лежавшие поверх одеял, так что они никак не могли издавать звуки, которые слышались за их головами. Так как мне сказали, что он может подражать всякого рода звукам, то я, ради опыта, попробовал поцарапать несколько раз по простыне - пять, семь, десять раз подряд, - и все это было воспроизведено с остановкой после каждого повтора. Я осматривал под кроватью и позади, поднимал одеяла и простыни, ощупывал валик, обстукивал стену за кроватью - словом, я проделал все возможное, чтобы только убедиться, не было ли тут какой-нибудь проделки или естественной причины; то же самое сделал и мой коллега, но мы ничего не могли обнаружить… После царапанья, которое продолжалось около получаса или более, это перешло в середину постели, под детей, и тут стало пыхтеть очень громко, подобно запыхавшейся собаке. Я положил руку на это место и почувствовал, что постель приподнимается к моей руке, как если бы кто-нибудь изнутри подталкивал её… Это пыхтение было до того сильно, что производило весьма заметное сотрясение комнаты и окон… В то время, как слышалось пыхтение, я случайно увидел, что в холщовом мешке, висевшем у другой кровати, как будто что-то шевелится. Думая, что это крыса или мышь, я схватил мешок одной рукой за верхний конец, . а другой прощупал его сверху донизу, но ровно ничего не нашел. Поблизости никто не стоял, так что шевелить мешок было некому, да если бы и было кому, то, во всяком случае, никто не мог бы произвести именно такого рода движение, которое, казалось, происходило изнутри, как бы от шевеления какого-нибудь живого существа".
