Так ищут бразильские алмазы. И не высматривайте здесь романтики или экзотики. Нет их и в помине. Вице-префект Густаво Алмейдо Матос есть, гаримпейрос в рваных парусиновых штанах и опорках на босу ногу есть, вечно голодные дети, что роются в песке на берегу реки Арагуаи есть, а романтики или экзотики нет в этом далеком уголке бассейна реки Амазонки.
Возвращались в Бализу другой тропинкой, что проходила между двух рядов убогих лачуг. Матос предложил войти в любой дом и выпить кружку воды. Владельцев жилищ не было видно. Но это не смутило «хозяина» Бализы. Небрежным жестом Матос откинул служившую дверью тряпичную занавеску ближайшей хижины и ввалился внутрь. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Когда глаза несколько привыкли к полумраку помещения, я разглядел трех ребятишек и женщину, сидевших на краю старого матраса, брошенного на чуть возвышающиеся над деревянным полом полати. Около противоположной стены стоял самодельный стол, на нем — кувшин. На двух гвоздях висела какая-то одежда. Сквозь щели хижины был виден двор с полуразвалившимся очагом, около которого на каменной скамеечке была расставлена кухонная утварь.
— Ну, как живешь, донна Мариа? — наигранно бодрым голосом обратился к женщине Матос. — Дайка нам с сеньором напиться.
Женщина, не говоря ни слова, вышла, захватив с собой кувшин.
— Сядьте, — предложил мне вице-префект, хотя никаких стульев не было и в помине. — Она вернется минуты через две. Здесь живет один из моих лучших гаримпейрос. Он и вся его семья, конечно, мои избиратели. Все мои гаримпейрос голосуют за меня. А если мне удастся удвоить число участков, то количество голосов будет достаточным для прохождения в депутаты штата.
— Какая же у вас программа, сеньор Матос?
— Так я же вам, по-моему, уже рассказывал, — искренне удивился политик. — Хочу стать депутатом штата, а потом, бог даст, может быть, попытаюсь пробиться в федеральный парламент.
Мариа вошла, молча протянула кувшин. Вода в нем была теплой и мутной. Матос сделал несколько глотков, махнул ребятишкам рукой и направился к выходу, поправляя висевший на поясе револьвер.
— Сеньор, — вдруг сказала женщина. — Сеньор, я хотела попросить у вас четыреста крузейро на фаринью и фасоль для детей. В вашем магазине еще не привезли, а у меня все кончилось вчера.
— Ты же знаешь, Мариа, — с раздражением в голосе ответил Матос, — что не в моих правилах давать деньги гаримпейрос до окончательного расчета. Однако ты можешь пойти к приказчику и сказать о моем распоряжении взять для тебя из соседней лавки эти продукты. Пусть запишет на счет твоего мужа.
У поворота я оглянулся. «Избирательницы» не было видно, и все хибары казались необитаемыми. Где-то далеко влево чуть слышно звучал прерывистый звук бензинового движка помпы. Вероятно, на одном из участков Густаво Алмейдо Матоса.
Вице-префект не спеша двигался по тропке, губы его беззвучно шевелились. Может быть, он представлял себя на трибуне парламента произносящим длинную и витиеватую речь, выдержанную в лучшем стиле традиционной бразильской парламентской школы.
— Если хотите, пройдем на речку и посмотрим, как добывают алмазы мокрым способом? — спросил Матос.
— Прекрасно! — ответил я. — Чем больше мы сможем увидеть, тем больше я вам буду благодарен.
Вот она, красавица Арагуая. Мы стояли на высоком правом ее берегу и смотрели на баркас, бросивший якорь на самой середине реки. Возле этого берега мужчина возился с небольшой лодкой, половина которой была накрыта брезентом.
— Эй, приятель! — окликнул Матос. — Ты что там делаешь?
— Ничего, — раздалось в ответ. — А вы что делаете?
— Это, видимо, какой-то чужак. Местные жители, как вы заметили, не посмеют так грубо разговаривать со мной. Если ты ничего не делаешь, — снова закричал Матос, — то доставь нас на баркас!
— Дело несложное, спускайтесь. Поехали.
Развалясь на носу лодки, Матос расспрашивал парня, откуда он и зачем прибыл в Бализу.
— Я не из праздного любопытства хочу узнать что-нибудь о тебе. Все-таки я представитель местной власти.
— Да я вас узнал. Вы сеньор Матос — хозяин участков здесь, на Арагуае, и префект Бализы.
Повышение в должности, видимо, понравилось Матосу.
— Да. Но а сам-то ты кто?
— Я? Я Мануэл, гаримпейро, «дикий» гаримпейро. Что хочу, то и делаю. Но не думайте, я не промышляю на ваших участках.
— Еще бы! — ухмыльнулся Матос, — Ты знаешь, что за это бывает?
Мы уже подошли к баркасу и собирались забраться на его борт, как мне в голову пришла замечательная идея.
— Слушайте, сеньор Мануэл, — сказал я нашему перевозчику. — Если вы сможете подождать полчаса, то я хотел бы поговорить с вами после осмотра баркаса и сделать одно предложение. Может быть, оно вас заинтересует.
Мануэл недоуменно посмотрел на меня, пожал плечами, но ответил:
— Хорошо! Почему бы не подождать полчаса, если потом будет интересный разговор.
На баркасе находилось шесть рабочих. Четверо из них были еще совсем мальчиками лет по четырнадцать-шестнадцать. Двое медленно крутили колесо воздушной помпы, от которой шел шланг под воду, двое отдыхали на корме, а остальные члены бригады выгружали из какого-то мешка грунт в лодку.
— Привет, привет! — бодренько произнес Матос, обращаясь к рабочим.
— Здравствуйте, хозяин, — ответил за всех пожилой мужчина, наверное, старший.
— Ну, как работается, ребята?
— Стараемся, хозяин. Пока сегодня никакого улова нет, — ответил тот же человек.
— Вот это, — Матос обратился ко мне, — так называемый мокрый способ добычи алмазов. Баркас принадлежит мне, помпа тоже моя, и внизу сейчас на грунте работает водолаз. Он насыпает в мешки донную породу, потом дергает за веревку, мешок поднимают наверх, высыпают грунт на палубу, здесь его немного просматривают вчерне, затем переправляют все то, что поднято со дна, на лодку, отвозят поближе к берегу и там делают окончательную промывку. Участок этот новый, я недавно приобрел его, но, кажется, довольно перспективный. По крайней мере, за минувшие два месяца здесь было найдено два довольно крупных алмаза, не считая мелочи.
Пареньки, не прекращая ни на секунду вертеть большие колеса помпы, внимательно прислушивались к нашему разговору.
— Ну, здесь особо интересного ничего вы не увидите.
— Скажите, — обратился я к Матосу, — сколько времени пробудет еще водолаз под водой? Мне бы хотелось потом сделать снимок.
— А он не так давно опустился, — ответил вместо Матоса старший группы. — Так что вряд ли вы его дождетесь. Ведь водолаз должен пробыть на дне не меньше четырех часов после перерыва. И если он поднимется наверх, то мы потеряем полчаса, потому что пока он спустится обратно, пока уляжется ил, поднятый при его спуске и подъеме, пройдет много времени. Кроме того, он уже очень удобно устроился на своем месте, и не хочется терять его и начинать копать на новом участке грунта. Да и какой интерес снимать одноногого человека?
— Как одноногого? — удивился я.
— Да наш Жозе без ноги. Вы разве не видите протез?
Действительно, между колесами помпы стоял протез ноги.
— Как же можно работать там без ноги?
— А он опускается на грунт, подбирает удобное место, садится и начинает наполнять грунтом мешки, которые мы ему спускаем сверху. Там и безногий мог бы работать, — мрачно пошутил он.
— Это один из лучших моих водолазов, — с гордостью вставил Матос. — Он уже около полутора лет работает на моих участках.
В это время двое ребят, отдыхавших на корме, встали и сменили товарищей. Те в изнеможении опустились на палубу.
— Устали, ребята? — с деланным сочувствием спросил Матос.
— Ну а как же, хозяин? Попробуйте полчаса под таким солнцем покрутить эти колеса.
— Но ничего, хозяин, — заметил старший группы. — Они ребята толковые, справляются со своей работой.
Матос иронически взглянул на говорившего:
— Ну конечно, внук твой, ты его и защищаешь. Хотя не подумайте, что я имею какие-нибудь претензии к качалыцикам. Главное, чтобы толк был в работе. Ну что, — вторично обратился он ко мне, — по-моему, здесь больше смотреть нечего. Давайте вернемся на берег. — И он перепрыгнул в лодку Мануэла.
— Сколько же вы нм платите, если не секрет? — спросил я Матоса.
— Ну, какой здесь может быть секрет, — засмеялся предприниматель. — Плачу я им сорок процентов от того, сколько стоят добытые алмазы.
— Но ведь вы же платите пятьдесят процентов гаримпейрос, работающим на сухих участках?
— Конечно, пятьдесят процентов. А здесь сорок, потому что оборудование гораздо ценнее. Баркас стоит немалых денег и помпа тоже. Кроме того, и водолаз нуждается в своем снаряжении. Нет, на меня гаримпейрос не жалуются. У других хозяев гораздо в худших условиях работают. Я и в лавке своей продаю продукты почти по себестоимости. Очень немного получаю выгоды от лавки, — с искренним сожалением произнес он.
