ответ — потому, что они полезны. Да, это, безусловно, верно, но при этом абсолютно ничего не объясняет. Неужели древним египтянам или жителям Римской империи не пригодились бы ружья, пушки, большие парусные корабли, железные дороги, синтетические ткани, лекарства, телефоны, интернет и современная агрономия? Однако даже первые робкие шаги, сделанные в этом направлении отдельными мыслителями древности, оказались малоинтересны современникам. Таким образом, можно заключить: наука полезна там и тогда, где люди готовы ее принять, понять, а главное — где уже исторически объективно сложилась не просто возможность, но необходимость ее использования.
Как же рождается такая необходимость? Дать достойный ответ не так-то просто, поэтому мы станем двигаться постепенно. На самом деле нужно разобраться в обратном. Иными словами, нужно не искать причины появления науки, но понять, почему потребность в ней не возникала раньше. Для этого нам потребуется глубоко погрузиться в прошлое средневековой интеллектуальной культуры, что, на наш взгляд, лучше всего сделать, рассмотрев историю университетов Европы.
ГЛАВА ВТОРАЯ. СРЕДНЕВЕКОВЫЕ УНИВЕРСИТЕТЫ
Интеллектуальный и экономический климат Запада в начале второго тысячелетия
К середине XI века устремления наследников Карла Великого свели интеллектуальное движение Запада исключительно к подготовке кадров для церкви и монархии. Закрываются почти все монастырские школы, где обучали грамоте деревенских детей. Главный каролингский идеолог Алкуин провозглашает королевство франков наследником Рима, но переписываемые монахами латинские манускрипты никто не читает. Они ложатся на полки скрипториев до лучших времен. Великолепные книги создаются для роскоши. Наука превращается в сокровище. Величайший мыслитель эпохи — неоплатоник Иоанн Скот Эриугена — оказался малоинтересен современникам. Христианство победило, история остановилась. Любые изменения пресекались феодалами ради сохранения собственной власти. Клирики молились, дворяне защищали, крестьяне работали. Останки римских городов давали убежище лишь горсткам жителей. Греческий язык был забыт.
Но к X веку в Европе заметно теплеет, урожаи растут, и, как следствие, стремительно увеличивается население. Старые наделы уже не могут обеспечить пропитанием всех. Начинается массовая внутренняя колонизация европейского континента — люди расселяются с побережий и речных террас на холмы, осушают болота и расчищают леса под поля и пастбища. Площадь пахотной земли непрерывно растет. Происходит переход от двуполья к трехполью, появляются плечевой хомут и плуг с боковым отвалом, крестьяне начинают подковывать рабочих лошадей. Все это еще сильнее повышает урожайность. Вместо хуторов и крестьянских дворов формируются деревни. Производится все больше прибавочного продукта.
Богатый мусульманский мир сразу же начинает проявлять интерес к излишкам западных ресурсов, поэтому постепенно для нужд торговли начинают формироваться новые европейские портовые города. Там история возобновляет свой ход, там множатся виды профессий и ремесел. Именно туда вместе с восточными товарами в XII столетии приходят греческие и арабские рукописи. В ортодоксальной Византии труды античных философов сохранили христиане-еретики и евреи. Мусульманские школы с большим интересом отнеслись к этим сочинениям и даже дополнили их. Теперь мудрость древних стала, наконец, возвращаться обратно на Запад. Появляются латинские переводы геометрии Евклида, медицины Гиппократа и Галена, астрономии Птолемея, логики и физики Аристотеля. К этому добавляются математика Аль-Хорезми, медицина Авиценны, философия Аль-Фараби и Аверроэса, а также арабские астрономия, ботаника и алхимия.
Другим результатом накопления богатств в Европе стало то, что все больше людей могло вовсе не быть занято в сельском хозяйстве, переключившись на иную деятельность. Так на Западе вновь появились и другие, не портовые, города — центры ремесла, центры производства промышленных товаров. Силой оружия эти города очень рано смогли отстоять свою независимость перед местными феодалами. Туда из портов перетекали товары, а вместе с ними и новые знания, которые быстро распространялись по Европе и закреплялись на перекрестках торговых путей. Интеллектуальное знамя античности, как это и предсказывал Алкуин, подхватывает Франция. Главным центром учености, естественно, становится новая столица Капетингов — Париж. Там уже были крепки древние традиции теологического образования, но теперь в церковных школах священники начинают также изучать диалектику, опирающуюся на рациональные способности разума. Старая монастырская среда сразу же встает в оппозицию к новым городским клирикам и отказывается признавать учение Христа совместимым с учением Аристотеля.
Самый яркий представитель этой консервативной партии — Святой Бернард Клервоский. Истинный сын эпохи феодализма, мистик, проповедник крестовых походов и создатель духовно-рыцарских орденов он признавал одну лишь грубую силу в качестве орудия борьбы. Бернард просто не видел никакого смысла в спорах с несогласными. Благодаря огромному авторитету он фактически диктовал свою волю папам и королю, требуя наказать любого, кто хотел привнести опасные новшества. Именно при жизни святого Бернарда в городах под влиянием разделения труда появляется особый тип человека, чьим ремеслом становится интеллектуальная деятельность.
Первым выдающимся интеллектуалом нового типа становится родившийся в 1079 году сын мелкого феодала Пьер Абеляр. Он с радостью отрекается от военных битв ради других сражений. Блестящий знаток новой диалектики — Абеляр одного за другим громит в публичных диспутах старых парижских мэтров богословия, похищая у них всех слушателей. Из рук в руки переходят записи его лекций.
Блестящий логик, Абеляр, дает западной мысли первое рассуждение о методе. В своей книге «Да и Нет» он приводит аргументы за и против различных тезисов, не пытаясь прийти к какому-либо заключению, но описывая сам процесс рассуждения. Книга пробудила христианский мир от догматической спячки, уверенно заявив о потенциальной силе разума. Из показанной пользы рассуждений сразу же вытекала необходимость науки о языке. Требовалось установить четкое соответствие между словами и обозначаемой им реальностью. Ибо слова — это инструменты интеллектуала.
Но коль скоро разум провозглашен выше догмы, то Абеляр выдвигает тезис о союзе разума и веры: теологи должны не повторять богословские истины, но понимать их, ведь нельзя верить в то, чего не разумеешь. Внутреннее раскаяние верующего, понимание им своего греха признается важнее механического исполнения наложенной епитимьи.
Популярность Абеляра и оригинальность его мыслей оказывается столь высокой, что завистники старой школы интригами изгоняют его из Парижа. Он триумфально возвращается, поскольку ученики жаждут новых лекций. Тогда враги обвиняют Абеляра в совращении ученицы Элоизы, врываются к нему ночью и силой оскопляют. Мало того — Абеляра запирают в монастыре и сжигают его книги на костре. Но толпы учеников следуют за любимым мэтром и селятся вокруг монастыря, чтобы обучаться дальше. В итоге Абеляр снова возвращается в Париж, причем злоключения лишь увеличили число его поклонников.
Столкновение со святым Бернардом было неизбежным (удивительно, что оно вообще произошло столь поздно). Бернард прибывает в Париж и пытается вразумить студентов, но его усилия оказываются тщетными. Увидев в этой неудаче лишь
