Ознакомительная версия.
Давайте вернемся к предложению, с которого мы начали предыдущий раздел.
«Та девушка, которую ты вчера встретил, говорит по-французски».
Даже несмотря на то, что продуманный алгоритм, который вставлял «Ты вчера встретил девушку» внутрь «Та девушка говорит по-французски» — классический пример рекурсивного процесса — уже давно исчез, все до сих пор видят одно предложение, вложенное в другое или, если быть более точным, внутрь группы существительного, которая является составляющей полного сложного предложения:
S1[NР[девушка S2[ты встретил вчера]S2]
NP говорит по-французски] S1
Но что произойдет, если мы произведем то же предложение с помощью последовательного применения Слияния?
Стадия первая (возможно, параллельная, поскольку мозг — параллельный процессор): [встретил вчера] [говорит по-французски].
Стадия вторая: соединить [встретил вчера] с его субъектом [ты [встретил вчера]] [говорит по-французски].
Стадия третья: соединить «девушка» с продуктом последнего Слияния [девушка [ты [встретил вчера]]] [говорит по-французски].
Стадия четвертая: завершить продукт последнего Слияния соединением с определителем [та [девушка, которую [ты [встретил вчера]]] [говорит по-французски].
Стадия пятая: слить два компонента [[та [девушка, которую [ты [встретил вчера]]]] [говорит по-французски]].
Где было что-либо вставленное или вложенное во что-то другое? Нигде. Слова просто соединяются со словами простым процессом сложения. Только когда мы посмотрим на конечный продукт и начнем добавлять ярлыки категорий к тому, что в ретроспективе выглядит так, как будто одно составляющее было вложено в другое. Но в актуальном процессе формирования предложения не происходило ничего, что можно было бы назвать рекурсией[13].
В противовес тому, что утверждал Хомский и предполагало множество людей, у человеческого вида нет никакой специальной способности работать с рекурсивной информацией. Напротив, полностью отсутствуют какие-либо правила и ограничения. Для создания предложения можно сливать все что угодно: слова, фразы, предложения, всего не перечислишь, при условии, что удовлетворены все без исключения лексические требования всех сливаемых слов. Поскольку сливаются именно реальные слова и слияния слов, а не абстрактные категории или размеченные кусочки структуры. Именно отсутствие какого-либо ограничения на то, какой тип объектов может сливаться, позволяет существовать иллюзии рекурсивного процесса.
Пожалуйста, отметьте, что я не совершил здесь никакого великого открытия. Я просто следовал логике того, что сделал сам Хомский: il miglior fabbro, «лучший мастер», как Т. С. Элиот сказал об Эзре Паунде. Применение процесса Слияния снимает любую необходимость предположения, что языку нужна рекурсия. Но, как мы видели в главе 10, именно Хомский вместе с Хаузером и Фитчем пытался отослать специалистов в области эволюции языка в поход за Святым Граалем, таинственной способностью, которую какие-то виды, возможно, использовали для счета, навигации, социальной интеракции и прочего…
Полный расцвет
Конечно, то, что я здесь осветил, очень далеко от полного анализа языка, даже только грамматики. Мы достигли стадии, на которой возможно строить слитные иерархические структуры. Далее последует гораздо больше. Существует изменение интонации, и согласование, и падежная маркировка, и пустые категории, и анафорические отношения, и многое, многое другое. Но с теми ингредиентами, которые я описал, вы можете хотя бы построить скелет живого и работающего человеческого языка.
Как только это произошло, казалось, что нет предела, который может быть достигнут. Получив в свое распоряжение полную силу символического-синтаксического языка, наш вид начал производить новые артефакты. Сначала медленно, потому что многие шаги не могли быть предприняты, пока не пройдены другие.
Есть часть, объясняющая временной пробел между возникновением человеческого вида и расцветом творческой мысли, случившимся, когда вид пришел в Европу. Но это лишь часть: существует тот факт, что Большой Скачок Вперед во многом явился ошибкой отбора. Большинство археологических находок, существующих на сегодняшний день, обнаружены на территории Европы. По мере того, как места стоянки древнего человека обнаруживаются в Африке, картина меняется, и человеческие инновации датируются все более и более ранним периодом. Есть и третий, возможно, даже более веский фактор.
Человеку свойственно воплощать противоречия. Мы способны на высокоуровневую кооперацию, но вместе с тем охотно ведем конкурентную борьбу. Мы очень инновационны, но и упрямо консервативны. Здесь есть и еще одно противоречие. Существует сильная тенденция сохранять то, что мы знаем, и бояться перемен, а не желать их.
И вспомним, что биологические новообразования не диктуют новое поведение, они лишь делают его возможным. Выбор, разовьются ли эти возможности, полностью за нами.
«Война — локомотив истории», как сказал Троцкий. Точно так же, как Вторая мировая война вызвала всю энергию и мастерство англичан и американцев, так и конфликт с видом, обладавшим почти равными возможностями, — неандертальцами, потребовал всю силу и сноровку кроманьонцев. Именно это, а не какая-либо мутация или неожиданное повышение возможностей, явилось наиболее вероятной причиной Большого Скачка Вперед.
После этого создание новых ниш развивалось с небывалой скоростью. Сначала ниша скотоводства, потом сельского хозяйства, и в заключение — индустриальная ниша, по мере того как люди боролись, чтобы приспособить мир для себя, — вначале контролируя других животных, затем растения, после этого вещество и энергию. И в этом не было предела?
Конечно же, предел был. Одним из типов создания ниш, описанных Джоном Одлинг-Сми и его коллегами, было создание негативных ниш. Истощением ресурсов ниши или производством отходов при ее строительстве вид рискует обречь себя на вымирание. Можно лишь предполагать, насколько мы сейчас близки к этому.
Но в процессе, запущенном человеком, таится судьба незнакомца.
От обезьяны к муравью?
Вообразите следующий сценарий.
Вы смотрите на экран, поделенный на части, где на каждой стороне показывают разные видеоролики. Видео слева показывает муравейник со снятой верхушкой, в котором видны туннели и муравьи, снующие по ним туда-сюда. Видео справа, снятое с гораздо большей высоты, показывает человеческий город с сетью улиц и людьми, снующими по ним туда-сюда. То, что кажется массой маленьких темных объектов, постоянно быстро передвигающихся будто бы по воле случая, но с энергией и интенсивностью, наталкивающей на мысль о целенаправленной активности. Вы задумываетесь о том, что рни делают.
Я не могу придумать другого сравнения, когда два вида, так филогенетически далеких, как мы и муравьи, так сильно напоминали бы друг друга, если поместить их изображения на экраны. Это просто сюрреалистическая случайность, или за этим скрывается какая-то глубокая будоражащая правда?
Муравьи уже появлялись в нашей истории. Усвоение муравьеподобной формы существования — добычи мяса мертвых животных, значительно превосходящих падальщиков по размерам, — кажется, гораздо сильнее влияет на появление языка, чем другие близкие причины. Но по мере нашего развития все больше и больше аспектов нашего существования напоминают жизнь муравьев.
Наша численность разрослась до муравьиного количества. От нескольких сотен тысяч до миллиона или двух, обычного количества млекопитающих одного вида, которые заселили Землю менее тысячи поколений назад, наша популяция взлетела со все возрастающей скоростью к числам, которые до этого достигались лишь насекомыми. Совсем как муравьи приручили тлю, и пасут ее на растениях, и бьют, пока она не выпустит сладкую падь, мы одомашнили скот, пасем его на траве и доим молоко. Подобно тому, как муравьи подготавливают почву, сажают споры, приносят растительную пищу и собирают урожай грибов, мы обрабатываем поля, удобряем их и собираем урожай злаков. Муравьи строят огромные подземные города, а мы строим такие же огромные города на поверхности. Является ли все это простым совпадением?
Конечно, нет. Процесс создания ниши определяет род занятий представителей вида и, как результат этого, тип общества, в котором этому виду предстоит жить. Нет разницы, создается ли ниша под влиянием инстинкта, медленно, миллионы лет, или путем культурного научения, за какие-то тысячелетия. Разницу определяет ниша. Вопрос в том, миновали ли мы уже этот период или она все еще меняет нас?
Чепуха, скажет гуманист. Мы — свободные, независимые существа, поднявшиеся выше тех правил, которым подчиняются все остальные создания, скажет ортодоксальный биолог. Мы — лишь один из видов приматов, и в нас полно старых славных обезьяньих генов. Окультуренная обезьяна, правда, но все-таки еще достаточно норовистая, чтобы поддаться року муравьиной жизни.
Ознакомительная версия.
