Делез находится на другом конце философского цикла Нового времени, нежели Лейбниц, когда освободительная (от идеала) работа Модерна почти завершена. Отныне начинают уверенно доминировать строго имманентистские модели психологии типа «шизоанализа», ликвидирующие, по меньшей мере, в теории, любые вертикальные топологии, свойственные идеализму.
Встреча Делеза с Лейбницем – интересное измерение пути движения от открытого теистического идеализма Средневековья к законченному психофизическому имманентизму постструктуралистских и ультра-демократических представлений о телесном сознании, выводимом постмодернистами из-под всего, что хотя бы отдаленно напоминает рассудок.
Если Лейбниц (как и его последователь Вольф) выстраивает апологию власти (приоритета монады над телесностью), то постмодернизм Делеза провозглашает лозунг «не влюбляться во власть», выступая за ее полное разрушение (разложение структур на кочевые атомы-номады). Восстание против тоталитарной оси власти монад, взятой в онтологическом и метафизическом смысле, по мысли Делеза, должно привести к суверенной демократии номад, торжеству ризомы и освобождению тела без органов ото всех ограничений.
В книге Делеза «Складка. Лейбниц и барокко» интересен именно этот диалог полярных философских подходов, состоявшийся в контексте внешне общего для обоих мыслителей, но фундаментально различающегося в базовом толковании языка новой философии. Цель постмодерниста Делеза состояла в том, чтобы обрушить уже слегка покосившееся барочное философское строение Лейбница. Можно считать, что он с этим справился. Увы.
Послесловие. Дарья Дугина: философия как судьба
«Умное делание»
Жизнь в современном мире предполагает и даже требует от нас огромного усилия ума – и не просто в житейских делах и внешних движениях, но именно внутреннего, умного усилия, «умного делания», как это именовалось в монашеской традиции «святых отцов». И этот праксис Ума необходим не только для того, чтобы произвести «различение», «диакресис», как говорили греческие платоники, чтобы отличить одно от другого – ценное от неценного, доброе от злого, случайное от судьбоносного, а для чего-то гораздо более масштабного и значительного… Мы живем в поврежденном, искореженном мире, в изломанной цивилизации. У нее сломан становой хребет – представление о вертикали, иерархии высшего. И умное усилие необходимо для того чтобы восстановить пропорции этого стройного иерархического мира, модель которого создал Платон, платонизм.
Императив платонизма
Дарья Дугина выбрала себе псевдоним «Платонова» в честь величайшего философа всех времен и посвятила себя изучению платонизма и трудов философов-платоников. В свое время американец А. Уайтхед сказал, что вся мировая философия есть не что иное, как заметки на полях Платона. Занимаясь платонизмом, мы попадаем в центр тайфуна, в сердцевину проблематики порождения смыслов, создания структур мысли, ума, истории, культур, цивилизаций. Дарья знала об этом и намеренно выбирала этот путь. Путь Ума опасен. Люди боятся Ума, как огня. В свое время городские власти Афин казнили умнейшего мыслителя Греции и всего человечества – Сократа, а жители Александрии убили неоплатонического философа Гепатию. Сегодня западные элиты свирепо и тоталитарно ненавидят свободную мысль. Они убивают и намерены уничтожать мыслителей, философов, мудрецов, пророков, гениев – всех тех, кто мыслит о судьбах человечества не в унисон с группой захвативших современный глобальный дискурс злодеев. Последние вообще собираются закрыть проект Человек, превратив его в клона, компьютер, информацию в облаке. Дарья Дугина знала, что этому рассудочному мракобесию следует противостоять в первую очередь Умом, мыслью, идеей, концептом, замыслом, проектом. Она выбрала платонизм как опорную точку в этой борьбе. Почему?
Двухэтажная стройность платонизма
Платон выстроил стройный и связный двухэтажный мир, где на верхнем этаже парили идеи, образцы, формы вещей и событий мира, а на нижнем – пребывали материя и сами вещи, которые существовали, созерцая божественные идеи-Логосы и подражая им как своим небесным образцам. Так задавалась и выстраивалась иерархия Неба и земли – иерархия идей, во главе которых сияла идея Блага или Единого – невыразимого, неизреченного, превышающего все, о чем можно и даже нельзя помыслить. Платонизм описывал интеллектуальную, умную структуру мира открытой сверху. В ней человек был расположен в середине вертикальной иерархии как своего рода посредник между мирами. Созерцая идеи, человек следил, чтобы мир строился, а вещи производись, повторяя небесные архетипы. Эта модель мира просуществовала тысячелетия. Ее структуры, иерархии, лестницы восхождений и нисхождений отражены во всех мировых религиях. Человек в ней – «существо восходящее» (к Духу, Благу, Истине, Красоте, Справедливости, Единому), и иногда возвращающееся («Миф о пещере» Платона), и вновь восходящее по лестнице Иакова, лестнице совершенств духовных. Это восхождение Человека, его совершенствование, преосуществление, и наконец, в православной традиции, обожение, и есть цель жизни.
Темная сторона свободы
Но мир со временем ветшает, человек глупеет. Так или иначе, наступил Модерн, а затем и Постмодерн, в котором мы сегодня частично и пребываем. Профет постмодерна ХХ века француз Жиль Делез фальсифицирует Платона как раз на полях его трудов, принципиально искажая платоническую картину мира. Делез утверждает, что платонизм говорит не о дуализме идей и материи, а о двойственности в самой материи – того, что внимает идеям, то есть копий, и того, что избегает воздействия идей вообще, скрывается от них, ускользает от влияния умного образца, Логоса. В мире, говорит Делез, есть вещи, которые скользят, избегая любой формы, любого определения. Это он называет «чистым становлением», «беспредельностью», «тенью копии», «копией без оригинала» или «симулякром». В картине Делеза, подобные неопределимые, ускользающие от идеи, от Логоса, вещи и существа, не то чтобы совсем не обладают мерой, но эта мера, как представлялось Дарье, находится не выше, а ниже их самих, в подполье их существования. Они пребывают не под сенью Единого Творца, высших небесных смыслов, а под чарами, гипнозом безумной стихии, живущей на изнанке того порядка, который в платонической вселенной вещи получают от Логоса, мира Ума и идей.
Жиль Делез: копии и симулякры
Так Делез допускает два мира: один – управляемый Мировым умом, получающий образцы и формы из небесных сфер. И этот мир – оформленной реальности, фиксированной определенности, и поэтому мир «пауз» и «остановок», с неповоротливым языком описания – представляется Делезу ветхим, несвободным, нединамичным, и даже тоталитарным.
Второй мир – новый и прекрасный, приходит старому на помощь, привнося с собой скользящие смыслы, струящуюся легкую стихию потока и «мятежного становления» без остановок и пауз.
Сквозь неподвижность и неповоротливость старого иерархичного мира идей и вещей (тут уже нетрудно догадаться, что это и есть платонический мир двойной топики) проступает, как привидение, второй мир Делеза – область парадоксального становления, где все подвижно до такой степени, что смыслы прошлого и будущего тождественны, где «до» и «после», «больше» и «меньше», причина и следствие, избыток и недостаток, преступление и наказание сливаются в неизъяснимом согласии и глишроидном взаимопревращении. Мы попадаем в мир без пределов, которые преступаются – а значит, в мир преступления, беззаконности. Это мир взаимной обратимости событий, он есть место, где причина проблематизирована. Делеза восхищает мысль, что кроме оформленных вещей и существ существуют неопределенные события, а на их поверхностях резвятся еще более мелкие событьица, которые он называет «эффектами». Эффекты подвижны, легки, не обоснованны, произвольны, спонтанны.
