Мы имели возможность получить представление о самопожертвовании мультивидуумов,[93] о возможностях мультивидуумов, которые потенциально могут оказаться опасными,[94] о порой безответственном отношении к проводимым экспериментам,[95] о том, что во имя любви мультивидуум потенциально сповобен совершить преступное действие[96] и, более того, реально такие действия совершает.[97] Наконец, ситуация, связанная с деятельностью недавно созданного института поводырей, содержит в себе не только преступление, но и невозможность на нынешнем этапе развития как многомировой физики, так и практики многомировой юриспруденции, расследовать преступное деяние и обнаружить (не говоря уж о том, чтобы осудить) преступника.
В ситуации, детально описанной в «Поводыре», мы сталкиваемся с большим комплексом этических и моральных проблем, с которыми еще предстоит «разбираться» уже не только (и не столько) физикам и психологам многомирия, но и юристам, историкам и, в определенной мере, психиатрам и психопатологам. Подробный анализ этих проблем выходит за рамки книги, посвященной, в основном, физическим аспектам проблемы многомирия. Этических и моральных проблем я касался лишь в той мере, в какой это было необходимо для анализа физических проблем многомировых теорий и практических приложений. Но читатель не мог не заметить, что морально-этические проблемы сопровождали исследования многомирия с того дня, как были заложены основы теории склеек в середине десятых годов нынешнего века. Психология мультивидуума и, тем более, его психопатология, представляются в настоящее время terra incogmita, несмотря на уже имеющиеся феноменологические описания множества эпизодов, в отношении которых не выдвинуто пока ни одной сколько-нибудь не только приемлемой, но хотя бы способной к саморазвитию теории.
Насколько эти проблемы далеки от понимания и, тем более, от разрешения, свидетельствует, например, диалог между Полом Голдбергом и Марией-Луизой Шератон:[98]
«Теперь, — сказала взглядом Мария-Луиза, — ты действительно вспомнил все. И больше вспомнить не сможешь, потому что он умер, и память его коллапсировала… Теперь ты хотя бы перестанешь обвинять себя.
— Зачем? — спросил я, и вид у меня, видимо, был довольно глупым, потому что Мери улыбнулась. Улыбка получилась грустная, печальная, скорее даже трагическая, но все же это была улыбка.
— Я любила его… тебя. — Говорила она так тихо, что, скорее всего, и не говорила вообще, губы ее не шевелились. То ли я слышал мысли, то ли просто догадывался, что она собиралась сказать, но так и не нашла в себе силы произнести вслух.
Да-да, я знаю, нетерпеливо думал я. Любила. Его или меня, неважно…
— Ты говорила с ним о… — бормочу я. Я должен был, наверно, это помнить, я мог вспомнить, погрузившись в собственную память и отловив плававшие в ней клочья воспоминаний Полякова, отмиравшие и ускользавшие от моего восприятия. Я догадывался, и поляковская интуиция, ставшая моей навсегда (мне хотелось так думать), подсказывала, что это так: моя запутанная память освобождалась от чужих воспоминаний по мере того, как проходило трупное окоченение у моего… я мог бы назвать его братом… близнецом?
К утру я, скорее всего, забуду то, что помнил сейчас.
— Я говорила с ним! — Мария-Луиза посмотрела на меня чуть ли не с ненавистью. Или мне так показалось? — Конечно! Кто эта женщина? Откуда взялась? Я подняла документы — у меня есть возможности, знакомые… Этой женщины не было в базе данных, даже в полиции. Я…
— Ты могла испортить ей жизнь, — вздохнул я. — Если бы…
— Заявила в полицию? — хмыкнула Мария-Луиза. — Милый, конечно, я это сделала.
— Ты…
— И что? Она не совершала ничего противозаконного. В полиции тоже подняли архивы, ничего не обнаружили, и что они могли сделать? У нее были правильно оформленные документы, а о том, что эта женщина… О, Гильдия поводырей, как оказалось, не в первый раз имела дело с подобными случаями, у вас есть отдел регистрации… Люди появлялись и раньше, я этим не интересовалась, но каждый год сотни людей появляются ниоткуда — одни ничего о себе не знают, не помнят, другие рассказывают истории, которые не могли произойти на самом деле, говорят на языках, которые никто не понимает… Они, по идее…
— Поводыри, — подхватил я, — из миров, где никто не подозревает о такой способности человеческого сознания!
Мария-Луиза кивнула.
— Мне известно о подобных случаях, — сообщил я. — Недавно в новостях показывали мужчину средних лет, его нашли на обочине шоссе в Португалии, он шел, как помешанный, и, когда проезжавший водитель спросил, не нужна ли помощь, ответил на непонятном языке, который впоследствии распознали, как норвежский. Он знал свое имя, адрес, но по этому адресу никогда не жил человек с таким именем.»
Даже в этом небольшом диалоге сконцентрирован комплекс так и не решенных морально-этических и сугобо физических проблем. Упомянутая Голдбергом проблема «людей без памяти» сейчас исследуется в нескольких лабораториях — не только университетских, но в большей степени: в специально созданных лабораториях при полицейских академиях и при министерствах юстиции. Решения пока не найдены, хотя, нужно отметить, сама проблема «людей без памяти» существовала всегда. Еще в древние времена такие случаи были известны и становились материалом для апокрифов, легенд и сказок. Описанные более детально случаи появления «людей без памяти» относятся уже к ХХ веку, но не потому, что таких феноменов стало больше,[99] а потому, что развитие психологических и психоаналитических методов после работ Фрейда и Юнга позволило, наконец, исследовать подобные случаи с научной точки зрения. Однако, несмотря на все успехи многомировой психологической физики, врачи и сейчас, имея дело с очередным «человеком без памяти» и с неизвестным происхождением, не могут однозначно определить, является ли данный конкретный феномен расстройством памяти или явлением многомирового взаимодействия. Кстати, явление «людей без памяти» в последнее столетие стало популярно и в литературе, особенно в жанре детектива. Достаточно упомянуть романы Буало-Нерсежака, где, конечно, и речи не было о возможной мультивидуальной природе описываемых явлений.
Все так называемые гуманитарные науки находятся сейчас на пороге принципиальных перемен. Естественно сопротивление в обществе этим переменам, из-за которых наверняка изменится весь жизненный уклад, но эти изменения объективны, они уже происходят. По мере того, как все большая часть сознательных наблюдателей, к каковым относится все человечество (мегавидуум человечества в многомирии), начнет ощущать себя мультивидуумами, гражданами многомирий, будут меняться и гуманитарные науки. Физическая основа для таких изменения создана в виде нелинейных квантовых уравнений, невычислимых функций, инфинитной математики и, главное, перехода мышления и сознания наблюдателя (деятеля) к квантовому (параллельному и последовательному) типу.
Надежда на то, что преступникам удастся воспользоваться своей мультиверсальной природой, чтобы уходить от полицейского преследования, — одна из морально-этических проблем, решением которых в ближайшие годы и, возможно, десятилетия будет заниматься наука. Все виды наук: от сугубо естественных до сугубо гуманитарных. И как видно из уже происходящего, в будущем перестанет существовать деление наук на естественные и гуманитарные и останется уже формирующаяся метанаука многомирий, что соответствует природе разумного сознательного наблюдателя, обитающего в бесконечно разнообразом многомирии многомирий.
Метанаука многомирий все чаще и углубленнее обращается к проблемам гуманистическим, связанным не столько с физикой изучаемых многомирий, сколько с моралью, этикой, эстетикой, психолгией, социологией и даже историей сознательного наблюдателя-мультивидуума. Морально-этические качества человечества как метавидуума изучены пока чрезвычайно мало. Интенсивное развитие методов физического и математического исследований многомирий позволило создать новое представление о мироздании в целом и о месте в нем человечества как обобщенного сознательного разумного наблюдателя (деятеля). Именно об этом шла речь в книге, однако метанаука многомирий разрабатывает и другие важные проблемы. Назову одну из них: речь идет о многомировой толерантности.
Люди не были толерантны друг к другу на протяжении всей своей истории. Отсутствие толерантности объясняется эволюционной необходимостью борьбы за выживание во внешней агрессивной среде. В единственном мире с ограниченными ресурсами толерантность не является необходимым для выживания качеством. Однако во все времена философы и психологи (а затем и эволюционисты) отмечали присутствие в человеческой (и не только человеческой) популяции особей с альтруистской (толерантной) моделью поведения. При общем доминировании агрессивного поведения альтруизм, как альтернативная модель, тем не менее, не исчез за ненадобностью. Более того, число альтруистов во все времена составляло примерно одинаковую (хотя и небольшую) часть социума.
