Ознакомительная версия.
Наконец, вопреки мнению, будто Китай обречен оставаться конвейером для разработанных в Калифорнии товаров, страна внедряет технические новинки и стремится, например, стать ведущим изготовителем ветрогенераторов и фотоэлектрических панелей. В 2007 году Китай догнал Германию по числу патентных заявок, а скоро догонит ее и по числу выданных патентов. При этом страна уже обошла Великобританию (в 2004 году), Россию (2005) и Францию (2006). С 1995 года число патентов, полученных китайскими изобретателями, выросло в 29 раз[800]. Это лишь один аспект расширения восточного влияния. Китай за прошлое десятилетие шестикратно увеличил расходы на НИОКР, более чем удвоил число научных работников и теперь занимает второе после США место по количеству научных публикаций и суммарной мощности суперкомпьютеров. Правда, существенным остается разрыв в международной цитируемости работ китайских ученых, однако есть все основания ожидать, что он сократится[801]. Возможно, самое убедительное свидетельство того, что перенос “центра тяжести” с Запада на Восток реален, лежит в сфере образования. Исследование академических достижений людей в возрасте 25–34 лет, проведенное в 2005 году Организацией экономического сотрудничества и развития, выявило потрясающий перепад между ведущими странами – Южной Кореей и Японией – и отстающими Великобританией и Италией[802]. Столь же глубокий разрыв наблюдается в результатах стандартизированных тестов математических способностей 14-летних подростков: сингапурские школьники далеко обошли шотландских. Показатель первых на 19 % выше среднего международного, последних – на 3 % ниже его[803].
Соотношение ВВП Большого Китая (КНР, Гонконг, Сингапур и Тайвань) и США, 1950–2009 гг.
Что для китайского дракона может пойти не так? Существуют по крайней мере 4 варианта развития событий. Прежде всего, неудержимый рост предсказывали и Японии. Говорили, например, что она догонит США и станет экономической сверхдержавой № 1. Согласно этому сценарию, Китай может постигнуть та же судьба, что и Японию после 1989 года. Из-за того, что экономические и политические системы этих двух стран не являются подлинно конкурентными, лопнувшие ипотечный и фондовый “пузыри” могут наводнить страну банками-“зомби”, принести застой и дефляцию (именно таково положение Японии в последние почти 20 лет). Контраргумент состоит в том, что островное государство у восточного побережья Евразии никогда не могло конкурировать с такой континентальной державой, как США. С высокой вероятностью можно было 100 лет назад предсказать, что Япония догонит Великобританию – свой западный аналог (она это и сделала), но не США. Кроме того, поражение Японии в 1945 году означало, что в течение всего периода экономического подъема ее безопасность зависела от США, и поэтому она должна была более или менее добровольно осуществлять ревальвацию национальной валюты, например, согласно “соглашению ‘Плаза’” (1985)[804].
Средний балл по математике, показанный восьмиклассниками (около 14 лет) в 2007 г.
Прим. Средний мировой показатель – 500 баллов.
Второй сценарий предполагает начало в Китае социальных волнений, как часто бывало в прошлом. Ведь Китай остается бедной страной (86-е место в мире по доходу на душу населения), 150 миллионов граждан которого (примерно 1/10) живет на 1,5 доллара в день или меньше. С момента начала экономических реформ неравенство резко выросло, так что теперь распределение доходов, по сути, идет по американскому типу (хотя и не по бразильскому). Около 0,4 % китайских домохозяйств в настоящее время владеют примерно 70 % национального богатства. Прибавьте к экономическим различиям загрязнение атмосферы, воды и почвы, и вам не покажется удивительной склонность беднейших сельских районов Внутреннего Китая к протесту. Однако лишь лихорадочное воображение может построить революционный сценарий на столь хрупких основаниях. Экономический рост, возможно, уменьшил равенство в китайском обществе, однако капиталистически-коммунистический режим в настоящее время удивительно высоколегитимен[805]. Действительно, данные опросов показывают, что сейчас китайцы поддерживают идею свободного рынка сильнее американцев. Реальной социальной угрозой стабильности Китая является демография. В результате политики “одна семья – один ребенок”, начатой в 1979 году, к 2030 году в Китае станет гораздо больше пожилых людей, чем в соседней Индии. Граждане в возрасте 65 лет и старше составят 16 % населения страны (в 1980 году – 5 %). Кроме того, гендерный дисбаланс в провинциях Аньхой, Хайнань, Гуандун и Цзянси (где количество мужчин превышает количество женщин на 30–38 %) не имеет аналогов в современном мире[806]. Если в Китае и произойдет революция, ее возглавят рассерженные холостяки. Впрочем, история показывает, что молодых людей в отсутствие женского общества с равной вероятностью может увлечь и революция, и радикальный национализм.
Третий вероятный сценарий: растущий средний класс, как нередко случалось в западной истории, пожелает более широкого политического представительства. Некогда китайское общество было сельским. Еще в 1990 году 3 из 4 китайцев жили в деревне. Сейчас 45 % населения Китая составляют горожане, и к 2030 году их доля может вырасти до 70 %. Кроме того, распространение сотовой связи и интернета позволяет среднему классу как никогда легко формировать горизонтальные сети. Эти возможности олицетворяет не только заключенный в тюрьму диссидент Лю Сяобо, получивший в 2010 году Нобелевскую премию мира (он принадлежит к старшему поколению активистов), но и могучий бородатый художник Ай Вэйвэй (он воспользовался своей известностью, чтобы помочь собрать средства в пользу жертв землетрясения в Сычуани в 2008 году). Контраргумент можно найти в словах молодого пекинского телепродюсера. Однажды она сказала: “Мое поколение чувствует себя счастливым. У наших бабушек и дедушек был Большой скачок, у наших родителей была Культурная революция. А мы хотим учиться, путешествовать, зарабатывать деньги… Так что мы не сильно задумываемся о событиях на площади”. Сначала я не понял, что она имеет в виду. Потом догадался, что она говорила о Тяньаньмэнь – продемократическом выступлении, подавленном в 1989 году.
Четвертый вариант развития событий заключается в том, что вражда Китая с соседями дойдет до того, что они решатся на создание, в виде противовеса, коалиции во главе с быстро трезвеющими США. В самом деле, то, как Китай распоряжается своими возможностями, вызывает сильное недовольство у остальной Азии. Планы китайцев отвести водные ресурсы Тибетского нагорья вызывают сильное беспокойство у Индии, Казахстана и Бангладеш. В Ханое теряют терпение из-за того, что китайцы нанимают своих соотечественников на вьетнамские бокситные шахты. Отношения с Японией из-за спора о крошечных островах Сенкаку (Дяоюйдао) ухудшились настолько, что Китай наложил эмбарго на экспорт редкоземельных элементов в ответ на задержание японцами китайского траулера[807]. И все-таки указанные разногласия не дают достаточных оснований для шага, который стал бы крупнейшим поворотом американской внешней политики с 1972 года (тогда Ричард Никсон и Генри Киссинджер восстановили дипломатические отношения с Китаем). И 44-й хозяин Белого дома кажется весьма далеким от реалистической традиции, несмотря на впечатление, произведенное его визитами в Индию и Индонезию в конце 2010 года.
Дилемма, перед которой оказывается “уходящая” держава, всегда мучительна. Цена сопротивления возвышению Германии оказалась для Великобритании слишком высокой. Ей было гораздо проще принять роль младшего партнера США. Должна ли Америка сдерживать Китай? Или потворствовать ему? Опросы общественного мнения показывают, что простые американцы не более уверены в ответе, чем их президент. Согласно недавнему опросу “Пью рисерч сентер”, 49 % респондентов не считают, что Китай “настигнет США как главную сверхдержаву”, а 46 % выразили противоположное мнение[808]. Примириться с новым мировым порядком после краха СССР было трудно. Но холодная война шла немногим дольше 40 лет, а СССР никогда не догонял американскую экономику. Сейчас мы наблюдаем конец полутысячелетнего западного господства. На этот раз угроза с Востока вполне реальна, и соперник очень силен и экономически, и геополитически. Китайцы еще не могут сказать: “Хозяева теперь мы”, однако ясно, что они уже не прислуга. “Конфликт цивилизаций” по Хантингтону кажется отдаленной перспективой. Скорее мы станем свидетелями перемен, которые в течение последних 500 лет почти всегда шли на пользу Западу. Одна цивилизация слабеет, другая крепнет. Вопрос не в том, войдут ли они в столкновение, а в том, коллапсирует ли слабейшая.
Ознакомительная версия.
