Рассмотрим следующий абстрактный пример: представим себе общество, члены которого убеждены, что все рыжие – это слуги дьявола, а потому подлежат немедленному уничтожению. Теперь предположим, что в каждом поколении появляется лишь незначительное число рыжих, статистически пренебрежимое число. Утилитаристски мыслящий либертарианец будет рассуждать следующим образом: «Об убийстве каждого рыжего можно только сожалеть, но такого рода случаев немного, подавляющее большинство населения является либо блондинами, либо брюнетами, и они получают огромное удовольствие от зрелища того, как публично убивают рыжих. Социальные издержки пренебрежимо малы, а психологическая польза для общества в целом очень велика, потому нельзя не одобрить подобного обращения с рыжими». Либертарианец, стоящий на позиции естественных прав и учитывающий в силу этого только справедливость действия, придет от такой ситуации в ужас и однозначно выступит против подобного обращения с рыжими как против неоправданного убийства и агрессии в отношении людей, не делающих ничего дурного. Последствием прекращения убийств будет то, что подавляющая часть общества лишится любимого развлечения. Но это ни малейшим образом не повлияет на суждение абсолютного либертарианца. Приверженный принципу справедливости и логической последовательности, выступающий с позиции естественных прав либертарианец спокойно согласится, что да, он доктринер, иными словами, верный сторонник исповедуемого им учения.
Поговорим теперь о концепции естественных прав как основе либертарианского кредо, основе, которая в той или иной форме была принята многими либертарианцами в прошлом и настоящем. Естественные права – это краеугольный камень политической философии, которая, в свою очередь, является неотъемлемой частью грандиозного здания естественного права. Теория естественного права опирается на интуитивное понимание, что мы живем в мире, в котором существует более чем одна – а на самом деле огромное множество – сущностей, каждая из которых обладает собственными отдельными и достаточно специфическими свойствами, отдельным естеством, которое можно исследовать с помощью разума, чувственного восприятия и умственных способностей. Медь, например, обладает особой природой и ведет себя иначе, чем железо, соль и т.д. У человека как вида, следовательно, есть своя особая природа, как и у окружающего его мира, и у способа взаимодействия между ними. Если быть очень кратким, деятельность каждой органической и неорганической сущности определяется ее природой и природой других сущностей, с которыми она вступает во взаимодействие. Точнее говоря, если поведение растений и, по меньшей мере, низших животных определяется их биологической природой или инстинктами, то природа человека такова, что каждому отдельному человеку для того, чтобы действовать, приходится выбирать собственные цели и использовать соответствующие методы их достижения. Не имея автоматических инстинктов, каждому приходится изучать самого себя и окружающий мир, использовать свой ум для выбора ценностей, собирать знания о причинах и следствиях, действовать целесообразно, чтобы сохранить и продолжить себя и свою жизнь. Поскольку люди способны мыслить, чувствовать, оценивать и действовать только как индивиды, для выживания и процветания каждого из них жизненно необходима свобода изучения, выбора, развития своих способностей и действий в соответствии со своими знаниями и ценностями. Это необходимая часть человеческой природы. Насилие над этим процессом, его искажение глубоко противоречат тому, что в соответствии с природой человека необходимо для его жизни и процветания. В силу этого насильственное вмешательство в то, как человек учится и принимает решения, является делом глубоко антигуманным – это нарушение естественного закона человеческих потребностей.
Противники всегда обвиняли индивидуалистов в атомизме – в том, что, согласно их постулатам, каждый человек живет в своего рода вакууме, мыслит и принимает решения в отрыве от всех остальных членов общества. Но авторитаристы лгут: если среди индивидуалистов и были атомисты, то их было очень немного. Напротив, совершенно очевидно, что люди всегда учатся друг у друга, сотрудничают и взаимодействуют друг с другом. Все это необходимо для выживания человека. Но дело в том, что каждый принимает собственное окончательное решение о том, какие влияния принять и какие отвергнуть или какие принять вначале, а какие – потом. Либертарианец одобрительно смотрит на процесс добровольного обмена и сотрудничества между свободно действующими людьми и питает отвращение лишь к использованию насилия для искажения такого добровольного сотрудничества и принуждения действовать иначе, чем выбрал бы сам человек.
Лучший подход к исследованию естественных прав – разделить вопрос на части и начать с базового постулата о праве на самого себя. Право на самого себя – это абсолютное право каждого человека, вытекающее из того факта, что он является человеком, имеющим право владеть собственным телом, т.е. быть защищенным от насильственного угнетения. Поскольку для того, чтобы выжить и жить хорошо, каждому нужно мыслить, учиться, выбирать ценности, цели и средства, право на самого себя дает человеку возможность заниматься всем этим без помех и ограничений со стороны других.
Рассмотрим, например, последствия того, что людям отказывают в праве на себя. В этом случае есть только две альтернативы: либо 1) определенный класс людей, А, имеет право владеть людьми другого класса, <В; либо 2) у каждого есть право владеть определенной для него по квоте долей любого другого человека. Первая альтернатива предполагает, что класс А заслуживает человеческих прав, а класс В состоит из недочеловеков и подобных прав не заслуживает. Но поскольку они на самом деле тоже люди, первая альтернатива противоречит себе в том, что отказывает некоей группе людей в естественных правах человека. Более того, как мы увидим, разрешение классу А владеть классом В означает, что первому позволено эксплуатировать второй и паразитировать на нем, т.е.жить за его счет. Но такой паразитизм нарушает базовое экономическое требование: производить и обмениваться.
Вторая альтернатива, которую можно бы назвать «коммунализмом прямого участия» (participatory communalism) или «коммунизмом», исходит из того, что каждый должен иметь право на свою долю в каждом другом. Если на планете живут два миллиарда человек, тогда каждый владеет одной двухмиллиардной долей любого другого человека. Прежде всего следует отметить абсурдность этого идеала: каждый имеет право на долю в любом другом человеке, но при этом не имеет права на самого себя. Кроме того, несложно оценить жизнеспособность подобного общества, где никто не волен предпринимать никаких действий без предварительного одобрения или даже приказа со стороны каждого члена общества. В таком коммунистическом мире никто не сможет даже начать никакого дела, и род человеческий быстро вымрет. Но если общество, в котором никто не принадлежит себе, но зато на сто процентов принадлежит всем остальным, обречено на вымирание, то любой шаг в этом направлении идет вразрез с естественным правом, которое устанавливает критерии того, что хорошо для человека и его жизни.
Наконец, подобный коммунистический порядок просто нереализуем на практике. Ведь для человека физически невозможно постоянно вести расчеты по каждому другому, чтобы осуществить свое право на владение его частью. В действительности концепция всеобщего и равного владения всеми другими утопична и нереализуема, а потому надзор и, соответственно, само право собственности на других оказывается в руках специализированной группы людей, которые превращаются в правящий класс. Таким образом, на практике коммунистическое правление автоматически превращается в классовое правление, и мы автоматически возвращаемся к первой альтернативе.
Поэтому либертарианец отвергает эти альтернативы и приходит к тому, что принимает в качестве главного постулата всеобщее право собственности каждого на самого себя, которое принадлежит любому в силу того, что он рожден человеком. Труднее с теорией собственности на другие объекты, не являющиеся людьми, на земные вещи. Сравнительно легко опознается ситуация агрессии против личности: если А нападает на В, он нарушает права В на собственное тело. Но с материальными объектами все несколько сложнее. Например, мы видим, что Х завладел часами, принадлежащими Y. В этом случае нельзя автоматически заключить, что Х совершил агрессию против права собственности Y на часы, потому что есть вероятность, что Х и был первоначальным, настоящим собственником часов. Тогда можно предположить, что он просто возвращает себе свою законную собственность. Чтобы принимать решения в подобных ситуациях, нам нужна теория справедливой собственности, которая скажет нам, кто же является законным владельцем часов – Х,Y или кто-то третий.
