При особо неблагоприятном стечении обстоятельств — когда народная фантазия под влиянием различных бедствий была особенно раздражительна, а слабость правителей допускала крупные злоупотребления в судебном ведомстве — такого рода процессы приобретали иногда прямо характер общественной катастрофы и оказывались способными опустошать целые территории. Так было, например, в Трире в конце XVI века. «Так как в народе, — пишет очевидец этих событий Иоанн Линден, каноник от св. Симеона в Трире, — упорно ходили слухи, что несколько лет подряд посещавшие страну неурожаи вызваны дьявольской злобою ведьм и колдунов, то все архиепископство поднялось на искоренение ведьм. Это гонение на ведьм раздувалось кое–кем из служащих лиц, которые надеялись при этом добыть себе денег и всякого добра. По всему архиепископству суды, следователи, пристава, заседатели, судьи и палачи осаждались толпами доносчиков из городов и деревень, и по их указаниям множество народа обоего пола притягивалось к допросу и часто предавалось смерти на костре. Ибо редкий из обвиненных от нее ускользал. Даже само городское трирское управление не осталось пощаженным; сам городской шультгейс с двумя бургомистрами и несколькими советниками и заседателями были обращены в пепел; эта же участь постигла нескольких каноников, приходских священников и сельских благочинных. Наконец ярость народа и ослепление судей, алкавших крови и добычи, поднялись так высоко, что не осталось в стране почти никого, на кого бы не падало подозрение в ведовстве. А тем временем нотариусы, протоколисты и. трактирщики наживали большие деньги. Палач как важный барин разъезжал повсюду на статном коне, одетый в золото и серебро. Жена его своею пышностью соперничала с знатными дамами. Дети казненных покидали родину. Имения их шли с молотка. Поля и виноград–ники оказывалось некому обрабатывать, и они ничего не родили. Чума никогда не свирепствовала так в нашем ар–хиепископстве, и неприятели в нем не хозяйничали ни–когда так жестоко, как его безмерное выслеживание и го–нение. И между тем по многому можно было видеть, что виноваты вовсе не все из осужденных. Преследование это длилось несколько лет подряд, и суды хвастались друг пе–ред другом количеством костров, которые они сложили, и| числом спаленных ими жертв. Наконец, когда, несмотря на беспощадные казни, зло все–таки оказывалось неискоренимым, а подданные разорялись, то были изданы осо–бые законы насчет следствия, следователей и их вознаг–раждения из имущества обвиненных. И после этого, как на войне, когда выходят деньги, пыл гонителей ведьм вдруг окончательно потух».
Приведенных примеров, мне кажется, достаточно для общей характеристики хода таких процессов. Статистики же жертв здесь нет и по состоянию источников совсем на может быть. Но впечатление, которое очень осторожные исследователи выносят от знакомства с сохранившимися в памятниках цифрами, сводятся к тому, что для Герма–нии тут дело идет во всяком случае о многих десятках, всей же Европы о многих и многих сотнях тысяч.
Нам остается помянуть про самые казни ведьм. Карой за ведовство, как мы уже видели, всегда являлся костер. Но в этой каре тоже были свои степени. Признавшаяся сразу, не взявшая назад своих показаний и выразившая раскаяние преступница получала в виде милости напут–ствие Св. Дарами и смягчение казни: вместо того чтобы жарить ее на медленном огне, палач сначала отрубал ей голову или душил, и только труп ее предавался сожжен нию. Упорное же запирательство и нераскаянность кара–лись сожжением заживо. В XVII столетии, впрочем, в большинстве немецких судов взял верх обычай только особенно ужасных и совершенно нераскаявшихся преступниц отправлять на костер живыми. Мотивы к подобному изме–нению судебной практики при этом излагались так: христиански кроткие и боголюбивые власти предержащие приняли во внимание, что если всех чародеек жечь живыми, то многие из них от ожесточения или малодушия гут впадать в великий грех отчаяния и вместе с тем (чего избави Боже) переселятся из одного огня в другой». Очень сочувственно относятся к «покаявшимся» ведьмам и некоторые протоколы относительно исполнения над ними судебного приговора: Deus ter maximus faxut, ut haec mors, quam patienter et fortiter sustinuit, sit ipsu vita, et quidem beata et aeterna.
Но собиравшийся на эти казни тысячами народ не проявлял столь христианских чувств. То зрелище, которое представляла собой городская площадь во время казни ведьм, ярко рисует нам один из протестантских проповедников XVI века. «Толпа стоит и смотрит, как на телеге живодера везут ведьм и колдунов на место казни; все члены у них часто истерзаны от пыток, груди висят в клочьях; у одной переломаны руки, у другой голени перебиты, как у разбойников на кресте; они не могут ни стоять, ни идти, так как ноги их размозжены тисками. Вот палачи привязывают их к столбам, обложенным дровами. Они жалостно стонут и воют из–за своих мучений. Одна громким голосом вопиет к Богу и Божьей справедливости, другая, напротив, призывает дьявола и перед лицом смерти клянется и богохульствует. А толпа, где собрались и важные особы, и беднота, и молодежь, и старики, глядит на это все, нередко насмехаясь и осыпая руганью несчастных осужденных. Ну, как же полагаешь ты, христолюбивый читатель? Кто же всем этим заправляет? Кто радуется, глядя на все эти мучения и стоны, и на глазеющий народ, из которого иным, конечно, скоро придется самим отправляться на такое же жаркое? Не кажется тебе, что это дьявол?»
Так объяснял гонение на ведьм и один из самых ранних противников его в ученом мире — знаменитый доктор Вейер. Козни нечистого, писал он, вовсе не в том заключаются, как из–под пытки рассказывают об этом мнимые ведьмы. Истинно адское коварство этого исконного человекоубийцы состоит в том, что он убедил людей, будто все эти судебные признания не бред, а правда, и этим подвинул людей на мучительства, мера которых не может быть превзойдена.
На этом мы и расстанемся с необходимым описанием того, чем были в жизни Западной Европы так называемые «процессы ведьм».
Переходя к анализу условий, вызвавших к жизни описанные «процессы ведьм», я не стану вдаваться в утомительный разбор тех пестрых мнений, которые в различное время высказывались по этому поводу в специальной ли–тературе. Поскольку это необходимо, критическая их оценка будет произведена попутно, по мере развития положительных выводов предлагаемого очерка. Но предварительно я все же считаю нужным ответить на один принципиального характера вопрос, который, как мне кажется, неиз бежно должен возникнуть в голове у многих и многих тех, кто остановит свое внимание на развернувшейся пред нашими глазами картине и задумается над внутренним eе смыслом.
Правдоподобно ли, чтобы процессы ведьм на самом деле проистекали только из тех причин, на которые, по–видимому, указывают приведенные отрывки из современ–ных им памятников? Можно ли допустить, чтобы люди на протяжении двух веков так бесчеловечно терзали и губили тысячи себе подобных только в силу господства известно–го комплекса ложных представлений? И не найдется ли основания полагать, что в данном случае — как во множе–стве других — вера в несуществующее служила только при–крытием очень реальных, осязательных интересов какого–нибудь общественного класса или отдельной влиятельной группы лиц?
В ответ на эти вполне законные сомнения отметим прежде всего, что в большинстве случаев гонения на ведьм бесспорно осложнялись игрою множества низких страс–тей и корыстных расчетов людей, пользовавшихся трепе–том общества перед «адским сообществом ведьм» лишь как орудием. Мы видели уже, что трирский летописец, оста–вивший нам описание одного из самых жестоких гоне–ний, сам в значительной мере объяснял эти прискорбные события алчностью влиятельных правительственных лиц, и подобные жалобы на судей, «открывших новую алхи–мию, при помощи которой они добывают золото и сереб–ро из человеческой крови», отнюдь не являются редкос–тью в ту эпоху. В маленьких германских «территориях» и сами носители верховной власти подчас не прочь были смотреть на «очищение страны от ведьм» как на средство пополнить в то же время путем конфискации имущества осужденных вечно нуждавшуюся в деньгах княжескую казну. По крайней мере поставленные ими служители Божественной юстиции не стеснялись обращаться иногда к своим монархам с такого рода предложениями. «У нас, — писал в 1661 году линдгеймский амтман своему высокородному повелителю, — снова стало замечаться ведовство, чем население очень встревожено. И обыватели говорят, что если только их государю угодно будет попалить ведьм, то они охотно возьмут на себя расходы на дрова, равно как и прочие издержки. И государь тут мог бы выручить столько, что этого бы хватило на перестройку моста и церкви. Да, сверх того, еще осталось бы денег, так что государевым служителям можно было бы дать прибавку к жалованью, ибо, по–видимому, этой язвой заражены целые семьи и притом такие, с которых есть что взять». Строгое требование закона, чтобы во избежание возможной мести со стороны адской силы суд ни под каким видом не открывал обвиняемым в ведовстве имен показывавших на них свидетелей, делало затем из каждого следствия по ведовским делам очень удобное средство для сведения всевозможных личных счетов. Муж, желавший отделаться от постылой жены, жена, приревновавшая мужа к разлучнице, родственники, соскучившиеся долго ждать наследства, протестантский пастор или католический ксендз, косо смотревшие на присутствие среди их паствы лиц иной веры, не признававших их авторитета, и вообще всякий человек, которому вместе с другим на свете казалось тесно, — все поддавались нередко искушению избавиться от неудобных для них людей при помощи столь безопасного и столь действенного орудия, как тайный донос в «ведовскую комиссию». «О чародействе, — писал в 1589 году в своей памятной книге кельнский думский советник Вейнсберг, — я по своему разумению судить не берусь; да и люди, как я слышу, толкуют об этом по–разному. Одни совсем этому не верят, считают фантазией, воображением, безумством, басней, негодной выдумкой. Другие, ученые и неученые, этому верят, основываются на Св. Писании, и написали и напечатали об этом много книг. Богу одному, думаю я, это вполне известно. Но от старух и от ненавистных лю–дей нельзя скорее и проще отделываться, чем таким путем и порядком». Закон, положим, предусматривал подобную опасность и воспрещал судам придавать какое–нибудь значение показаниям, исходившим от «смертельного врага»
