Когда я говорю, что не являюсь паранормалистом, я использую это слово так, как его используют в обычном сегодняшнем дискурсе. Мы живем во времена, когда среди несведущих людей растет интерес к самым причудливым идеям и верованиям, достоверность которых, по мнению всего научного сообщества, стремится к нулю. Именно эту весьма туманно очерченную область безумной науки писатели и телеведущие имеют в виду, произнося термин «паранормальное».
Надо ли мне кратко перечислять хотя бы некоторые из тех вещей, какие вы, скорее всего, увидите в любом псевдодокументальном фильме, посвященном паранормальным явлениям? Всякого рода НЛО с инопланетянами; загадочные смертоносные силы, царящие в Бермудском треугольнике; способность формы Великой пирамиды предохранять пищу от порчи и затачивать бритвенные лезвия; реальность одержимости демонами, психохирургии, лозоходческих талантов, астрологии, хиромантии, нумерологии, биоритмов; а еще — заверения адептов трансцендентальной медитации, что человек может научиться левитировать, становиться невидимым или проходить сквозь стены; аура человека; путешествия астрального тела; полтергейст; спиритизм; телефонные звонки от покойников; плачущие и кровоточащие изваяния Девы Марии; восприимчивость растений к мыслям; а также (на более достоверном уровне) ЭСВ и ТК.
В нашем обществе, где царит конкуренция, хозяева печатных и электронных СМИ всегда угождают вкусам публики, и в защиту подобного угождения произносится немало слов. Если большое количество людей обожает скверную живопись, скверную музыку и скверную литературу, скверные фильмы и телешоу, а также псевдонауку, кто посмеет заявить, что им не следует предоставлять возможность читать, слышать и видеть то, что им нравится? В открытом обществе любая попытка цензуры, пусть даже касающаяся самой вопиющей порнографии, всегда становится занятием весьма рискованным. Никто из приверженцев свободы и демократии не желает (кроме разве что самых исключительных и чрезвычайных случаев) государственного законодательного регулирования, запрещающего СМИ что-либо делать.
Однако (по крайней мере, я так считаю) существует много ситуаций, в которых руководители медиа оказываются перед моральным выбором. Рассмотрим три примера. Если Эн-би-си сделает документальный фильм о тайных супружеских изменах недавних президентов, усомнится ли кто-то, что телерейтинги подобного творения взлетят на немыслимую высоту? Почему же Эн-би-си вряд ли станет вкладывать деньги в такую программу? Не потому, что это запрещает закон или факты могут оказаться недостоверными, а из-за того, что такой фильм стал бы проявлением чудовищно дурного вкуса. И в конечном счете эта программа, вероятно, нанесла бы ущерб имиджу телекомпании.
А теперь — другой мысленный эксперимент. Допустим, несколько ученых заявляют, что черные чуть отстают от белых по генетически предопределенному уровню интеллекта. Эн-би-си могла бы выпустить программу, где эту идею позволили бы защитить ее адептам, и им бы не мешали оппоненты, потому что оппонентам не предоставили бы равного времени для ответа. В конце концов, в свободном обществе разрешено излагать в эфире любую точку зрения, разве не так? И это заинтересует миллионы зрителей, не правда ли? Разумеется, перед началом фильма дадут титры, где предупредят, что мнения, которые вы сейчас услышите, не разделяет компания Эн-би-си, как и большинство ученых.
Почему же Эн-би-си не показывает такой фильм? Не думаю, что из-за возможных низких рейтингов; и не думаю, что единственный фактор тут — опасения, что имиджу Эн-би-си будет нанесен ущерб (хотя ущерб, без сомнения, стал бы огромным). Это может показаться невероятным, но я убежден: руководство Эн-би-си сочтет такую документальную работу проявлением не только дурновкусия, но и безнравственности.
Наш третий пример, увы, вовсе не относится к мысленным экспериментам. Речь идет о программе, которую Эн-би-си в 1977 году действительно спонсировала. Эта девяностоминутная передача под названием «Исследуя неведомое» вышла вне всяких рубрик и циклов; текст читал Берт Ланкастер [16]. Фильм открывается коротеньким закадровым сообщением, объявляющим, что, хотя все факты, о которых будет рассказано, считаются достоверными, они не получили «убедительного доказательства» — странное предупреждение, если учесть, что наука никогда ничего не доказывает со стопроцентной убедительностью. Из всех зрителей программы, с которыми я говорил, никто не вспомнил этого предупреждения. А запомнили они девяносто минут потрясающих откровений о том, что Ланкастер именовал величайшими прорывами на переднем крае современной науки.
Они увидели французского иллюзиониста, переквалифицировавшегося в экстрасенсы и сгибавшего алюминиевый брусок силой мысли. Они увидели японского мальчика, глядящего в объектив поляроида, а когда снимок проявляли, на нем — вот те на! — обнаруживалась Эйфелева башня. Один экстрасенс подпрыгивал лежа на спине, а британский парапсихолог с пресерьезным видом заключал, что это, по всей видимости, случай левитации. Психохирурги, филиппинские хилеры, оперировали пациентов голыми руками, без инструментов, хотя из волшебным образом возникавших надрезов обильно сочилась кровь и извлекались ткани и органы. Один управлял лазерным лучом посредством телекинеза. Другой писал живописные полотна, руководствуясь указаниями давно почивших художников. Демонстрировались хитроумные изобретения, якобы вдохновленные духами, блуждающими вне телесной оболочки (как сообщалось зрителям). И при этом в фильме не проскользнуло ни малейшего намека на то, что мировое научное сообщество считает всё показанное полным бредом.
На мой взгляд, этот омерзительный фильм, как и десятки таких же (за последние несколько лет их частенько показывали в прайм-тайм), являет собой пример и дурновкусия, и моральной безответственности — не только потому, что побуждает некоторых тяжелобольных зрителей устремляться на Филиппины ради бессмысленной «операции», которая убьет их, если они пренебрегут помощью традиционной медицины; и не только потому, что такие фильмы потакают публике, жаждущей паранормального, но и потому, что они вносят свой вклад в растущую неспособность наших граждан отличать хорошую науку от плохой.
Эту тенденцию хорошо отражают законодатели и правительственные чиновники, столь же невежественные в вопросах науки, как наши телепродюсеры и режиссеры. В результате общественные средства частенько перенаправляются с полезных проектов на бесполезные. В книге Сэмюэла Гаудсмита «АЛСОС» (кодовое название секретного проекта, который он в свое время возглавлял и целью которого было выяснить, насколько далеко нацисты зашли в своих атомных исследованиях во время Второй мировой) есть печальный эпизод: Гаудсмит спорит со своим давним другом Вернером Гейзенбергом, одним из немногих ведущих немецких физиков, сотрудничавших с Гитлером. Тогда фашистскую Германию только что разгромили, и Гаудсмит терпеливо выслушивал гордые рассказы Гейзенберга о том, каких высот он вместе с несколькими помощниками достиг в области разработки атомного оружия. Гаудсмит тогда не решился сказать ему, насколько тривиальны все их результаты. Они оказались тривиальными отчасти потому, что тупоумные нацистские власти транжирили деньги на бессмысленные проекты, отчасти же потому, что великие физики бежали из фатерлянда [17].
Подъем нацистского движения пришелся на времена необычайного интереса немцев к паранормальным явлениям. Астрология переживала беспрецедентный взлет. Многие буквально помешались на собственном здоровье. Повсюду вспыхивали увлечения странными диетами и причудливыми псевдонаучными сектами. Небезосновательным представляется мнение, согласно которому такой расцвет всякого рода безумных учений в Германии позволил ее населению с большей легкостью попасться на удочку сумасбродной антропологии, ставшей основой гитлеровского «окончательного решения еврейского вопроса». В подобных тенденциях мы, к счастью, далеко ушли от нацистской Германии, однако тревожные сходства слишком уж бросаются в глаза.
Как и для всех подобных маний, причин тут несколько: ослабление традиционных религиозных верований среди более образованных слоев [18], возрождение протестантского фундаментализма, разочарование в науке (создающей технологии, которые вредят окружающей среде и порождают чудовищные виды оружия), неуклонно снижающийся уровень преподавания наук на всех стадиях обучения, а также многие другие факторы. Пытаясь объяснить массовые психозы современности, часто пренебрегают еще одним фактором — ролью СМИ как средства обратной связи. Такая роль имелась у них всегда, однако фантастически мощное влияние телевидения и кино на общественное мнение сделало эту обратную связь силой, которая в наши дни значительно ускоряет развитие каждой из перечисленных мною тенденций. Продюсеры телепрограмм, как и издатели книг и журналов, не кривят душой, заявляя, что они скорее отвечают на запросы публики, нежели инициируют их. Но мягкое порно стимулирует потребность в «более порнографическом» порно, а мягкое насилие — в «более насильственном» насилии; точно так же и безумная наука создает потребность в науке еще более безумной.
