Представьте мир, где в немецком языке нет слова «alles» и его производных, а есть слово «некневсе». В таком мире Адольф Гитлер никогда не смог бы придумать и сформулировать теории про всех евреев. В лучшем случае, он смог бы говорить о некневсех евреях.,
Я не утверждаю, что это предотвратило бы Холокост, и не предлагаю теорию лингвистического детерминизма, опровергающую теорию экономического детерминизма Маркса и теорию расового детерминизма Гитлера, но считаю, что любая «все-общность» провоцирует геноцидный психоз, а «некневсе-выделенность» препятствует геноцидному психозу.
Представьте словарь Артура Шопенгауэра со словом некневсе вместо все. Он по-прежнему мог бы теоретизировать, но уже не обо всех, а лишь о некневсех женщинах, и тогда бы из нашей культуры исчез главный рассадник женоненавистничества в литературе. Представьте феминисток, пишущих не обо всех, а лишь о некневсех мужчинах, Представьте споры уфологов, в которых оппоненты приходили бы ккаким угодно заключениям о некневсех наблюдениях НЛО, поскольку язык не позволяет им говорить обо всех наблюдениях.
А представьте, что было бы, если бы вдобавок в семантической санитарии аристотелевское «является» заменили нейрологически аккуратным «как мне кажется».
Вместо «вся современная музыка — дрянь» говорили бы «некневся современная музыка кажется мне дрянью». Перефразировались бы и другие догматические высказывания: «Некневсе ученые кажутся мне полными невеждами в литературе», «По-моему, некневсе гуманитарии невежественны в точных науках», «По-моему, некневсе англичане страдают излишним самомнением», «По-моему, некневсе ирландцы много пьют»…
И тогда идолы снова превратились бы в модели, или туннели реальности, а мы припомнили бы, что создали их сами. Какими удивительно нормальными могли бы мы тогда стать. Впрочем, это лишь предположение.
В основе средневекового идолопоклонничества лежали метафоры богооткровенной истины. В основе современного идолопоклонничества лежат метафоры объективной истины. Человеческие лингвистические структуры (точнее, сложные формулировки приматов) фактически стали Богами, любое сомнение в Богах стало ересью, а жрецы Богов стали палачами для еретиков. Именно поэтому в 1300 году сжигали книги во Флоренции и в 1956 году в Нью-Йорке.
Замена одного набора метафор другим набором метафор может привести к прогрессу в области прогнозирования, а значит, и технологии, но не обязательно ведет к интеллектуальному прогрессу.
Отношение к метафоре как метафоре, а не Богу, способно привести к настоящему прогрессу в области интеллекта и поведения.
Каждый туннель реальности, или нейросемантическая система, заставляет нас «видеть» (и считать важной) определенную информацию и внимательно относиться к определенному виду сигналов. Так, астрономы, которые по математическим причинам верят в существование за Плутоном десятой планеты, тщательно исследуют все сигналы, поступающие из этой области пространства-времени; художник пристально вглядывается в класс визуальных сигналов из иной пространственно-временной игры; а поэта больше интересуют звуковые сигналы и их окрашенность, а не сугубо визуальные раздражители.
Увы, каждый туннель реальности подавляет внимание и чувствительность к чужим классам сигналов. Меня раздражает, когда во время работы звонит телефон. Говорят, что чемпион мира по шахматам Бобби Фишер раздраженно прервал политическую дискуссию вопросом: «Причем здесь шахматы, черт побери?» Как однажды заметил Чарльз П. Сноу, многие гуманитарии не только не знают второй закон термодинамики, но и не стесняются своего невежества; они считают, что он им просто не нужен.
Из-за присущих нейрологии приматов рефлексов защиты территории, некоторая часть информации не просто игнорируется, но даже активно опровергается. В недоверии, гневе и даже желании наказать посланца, который принес «плохие новости», проявляется типичная реакция сопротивления новой информации. Если мы осознаем в себе эту склонность и стараемся ей противостоять, то добровольно отыскиваем «чуждые» нам сигналы и, к примеру, как советовал Бертран Рассел, читаем периодические издания представителей оппозиционных туннелей реальности. Когда мы «забывчиво» не замечаем в себе такую склонность приматов, то скатываемся в фундаментализм, идолопоклонничество и инквизиторский стиль поведения.
Гражданские свободы несовместимы с интуитивными ощущениями. Необходима добрая воля и сила воображения, чтобы помнить: у наших противников есть такие же законные права, как и у наших сторонников. И прежде чем искренне и последовательно стремиться к «равному правосудию для всех», необходимо стать хотя бы частично агностиком.
Предположим, вы завели щенка и хотите, чтобы он считал «хозяином» именно вас, а не другого члена вашей семьи. Для этого вы должны регулярно его кормить и следить, чтобы первые несколько месяцев никто из домочадцев его не кормил.
С этологической точки зрения, собака импринтирует вас как вожака в стае диких собак или ближайшую к вожаку фигуру в среде одомашненных собак и приматов.
Этот принцип, как правило, неосознанно используют все промыватели мозгов, когда кормят своих жертв. Возможно, это не только необходимый процесс для сохранения жизни жертвы до окончания промывания мозгов, но и одна из техник переимпринтирования. Мы тоже млекопитающие и нейрологически импринтируем в качестве фигуры вожака того, кто нас кормит, когда мы беспомощны. Наверное, этим объясняется «парадоксальная» симпатия заложников к террористам. Скорее всего, как это ни прискорбно, этим объясняется также и любовь младенца к матери.
Интересно, какая часть туннеля реальности военно-промышленного комплекса импринтирует и обусловливает научную цитадель, которую кормит?
Глава 2
СКЕПТИЦИЗМ И СЛЕПАЯ ВЕРА
(с комментариями по поводу сожжения книг, биологического сюрреализма и правил игры)
Не сотвори себе кумира и не изображай то, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им…
Исход 20: 4-5
Религиозные фундаменталисты-экстремисты зачастую трактуют этот стих буквально и считают искусство преступлением против Бога. Религиозные либералы, напротив, понимают, что предложение, в середине которого стоит точка с запятой, читается как единое целое. Они резонно говорят, что стих запрещает не сотворение собственно образа и подобия, а поклонение образу и подобию. Однако на языке логики, автор стиха (Моисей или Бог, как вам угодно) не осуждает р или q (сотворение образа или поклонение ему), а осуждает р и q (сотворение образам поклонение ему).
Это может несколько утешить любителей создавать образы. Как художник (если только писателя по-прежнему можно считать художником) я создаю образы, метафоры и аллегории, но сам им не поклоняюсь и не рассчитываю на поклонение со стороны читателей.
Тем не менее, любой образ может быстро превратиться в идола, если его тотчас же не объявят произведением искусства; до меня об этом говорили Бэкон и Ницше.
Основная мысль данной книги заключается в том, что с закатом старого идолопоклонничества и старой инквизиции мы стали пассивными свидетелями расцвета нового идолопоклонничества и новой инквизиции.
Да, это спорное положение, явно сатирическое преувеличение, громкая риторика. Все так. Но на следующих страницах мы исследуем скандалы, о которых большинство людей предпочло бы забыть, и рассмотрим истории, которые обыватель, пожалуй, проигнорировал бы. Назовем это экспедицией в философское подсознание, куда материалисты вытесняют фантазии и страхи.
Боюсь, вам это не понравится.
Вы познакомитесь с учеными, которые проявляют фанатизм линчевателей, объединяют усилия для подавления неканонических взглядов и ведут себя как клоуны и хулиганы.
Я попотчую (или растревожу) вас рассказами о существах, похожих на волков, но не волках; небесных знамениях и чудесах, довольно нетрадиционных для обычных летающих тарелок; крылатых кошках, двухголовом козле и говорящем мангусте; парящей в воздухе мебели, летающих млекопитающих и исчезающих поездах; о даме, которая якобы поднялась на Эверест в туфельках на высоких каблуках; о человеке, который вызвал грозовой дождь с помощью несуществующей энергии, после чего приверженцы «здравого смысла» бросили его в тюрьму и сожгли его книги. Я воскрешу преданные забвению ереси, буду защищать беззащитных и размышлять о немыслимом.
