В основе всякого слова человеческой речи сокрыта и звукам предшествует идея, идейный или умственный образ или представление. Произнося слова: река, колокольня, козявка, мы предварительно уже имеем в уме зримую или иную картинку, например, видимой на ландшафте движущейся массы вод (река), или картинку стоящего неподвижно, высящегося в воздухе, узкого здания (колокольня), или образ копошащегося на земле крошечного живого существа, с движущимися ножками и усиками (козявка). Эти умственные образы, или идеи предшествуют слову и составляют сущность всего дела, а слово есть только ярлык, или видимый и слышимый знак идеи — слышимый, если слово произносится, видимый, если начертано литерами. Такова психология языка или психология речи. Анализируя этот процесс в различных языках и у различных народов, мы венчаемся с тою капитальной особенностью, что каждый народ имеет свою особенную языковую психологию. Если рассмотрим это на примерах, то самая идея предмета станет ясной. Для русского ума или для русской мысли двоедушный человек это человек с двойной душой для немца — zweiherzliche, oder zweizungige Mann, т. е. человек с двойным сердцем или двойным языком, для француза — это homme double, faux, dissimule, т. е. двойной, фальшивый, притворный человек. Для русского отдыхать (от-дыхать) — значит так расположиться, чтобы хорошо дышать; для француза отдыхать — reposer, se delaisser, т. е. сложить руки, положить себя, распустить себя; для немца отдыхать — ausruhen, sich erholen, т. е. отпочивать, набираться сил. Для русского при мысли о понукании в уме является представление о крике и звуках: «ну! ну!», т. е. представляется действие голосом, для француза при мысли о понукании представляется действие рукою — pousser, stimuler, presser, т. е. толкать, двигать, давить, напирать. Возникающая раньше слова мысль, идея или образ уже ведут за собою и самое слово, которое будет метким словцом, если идея верна как показывает таблица.
ПРИМЕРЫ Из сравнительной психологии и этимологии языков РУССКИЙ УКРАИНСКИЙ ФРАНЦУЗСКИЙ НЕМЕЦКИЙ Двоедушие Идея: о двух душах Дводушнiсть. (Ефр. Писм. 220) То же, что в русск. Dissimulation, faussete Идея: о фальши, притворстве Dopperhrezigkeit. Zweizungigkeit. Идея: о двойном сердце или двух языках Обман. Идея: о неверном предвещательном сигнале. (манить рукой или другим знаком) Обмана. (Грiнч. 17.) То же, что в русск. Trompe, tronpez Идея: о неверном сигнале трубой (trompe — труба) Betrug, Trug. Идея: о неверном носильном сигнале — платье, оружии и пр. (Tragen нести) Осторожность. Идея: о страже, стороже (О-сторож-ность) Осторожнiсть. (Гр. 71.) То же, что в русск. Cerconspection. Идея: о смотрении вокруг Vorsichtigkeit, Behutsamkeit. Идея: о смотрении вперед, о прикрытии и защите Отвратительно. Идея: удаления, отклонения, отворота от предмета с дурн. запахом, видом, вкус. и пр. Вiдворотно. (Гр. 208.) Таке менi все одворiтне (о пище — Авт.) То же, что в русск. Degoutant. Repugnant. Hideux. Идея: о дурн. вкусе и запахе, или о дурном на вид Widerlich. Ekelhaft. Идея: о тошнотворном и противном Отдых. Идея: о дыхании. (От-дых) Вiддихания. (Гр. 21.) То же, что в русск. Reposer. Se Delaisser. Идея: о покое, о лежании, прекращении напряжения членов Erholen. Идея: о восстановлении сил, пополнении сил Понукать. Идея: о действии голосом, о звуках: ну! ну! Понукнути. Понука (Гр. 312.) То же, что в русск. Puosser. Stimuler. Presser. Идея: о действии рукою, движении, давлении, толкании, напоре. Treiben. Eintreiben. Идея: о движении рукою или орудием Поступиться. Идея: отступления с занимаемой позиции в отношении лица или предмета Поступитися. (Гр. 373.)То же, что в русск. Abandonner son dessein. Renoncer. Идея: отказа от намерения. Отказ словом Abtreten. Uberlassen. Идея: о шаге назад, об оставлении намерения Сомнение. Сомневаться. Со-мнение. Идея: борьбы нескольких мнений (со-мнение) Сумнiв (Жел.) Сумнитися. (Гр. 229) То же, что в русск. Doute. Идея: о раздвоении (от стар. инструмента вроде двузубца — Littre). Zweifel. Bedenken. Идея: о раздвоении, об усиленной думе
Для вящей ясности предмета не лишним будет обратить внимание на те слова, которые на первый раз кажутся отличными, в двух сравниваемых языках, то по своей фонетике, то по своей психологии. Таковы, например, слова:
Отворить Видчиняти Затворить Зачиняти Притворить Причиняти
Эти слова — более чем синонимы, они просто тождественны, потому что каждое из них свободно входит в другой язык, и тем непрерывно оживляют взаимную связь обоих и тождество содержащихся в них идей данного корня. Два слова: творить и чинить, свободно живут в обоих языках, как показывают примеры: «витворяти» (укр.); «причинять беду, натворить бед» (русск.), или: «таке було вытворюе» или «столько, бывало, натворит» (русск.). Множество выражений этого рода, свойственных как будто бы одному языку, в действительности свойственны и другому, и при помощи такого словаря, как Словарь Великорусского языка Даля, где записаны местные говоры в разных губерниях, можно убедиться, что почти каждое слово украинского языка где-нибудь в другом конце России живет в глубине провинциальной глуши, доказывая тем живую общность двух языков. Для примера возьмем украинское слово: чобит (сапог). Как будто оно вовсе не русское, но в Пермской и Вятской губернии еще живет слово: «чеботарь» (сапожник) — («Знай, чеботарь, свое кривое голенище») (Даль). Такое чисто украинское слово как схаменутися (опомниться, спохватиться) живет и в языке Псковской губернии (Даль) и т. д.
Есть такие слова (их весьма мало), которых и у Даля не найти, например, слова: «цикавий», «цикавист», но они, вероятно, заимствованы с польского языка и т. д. Таким образом, этими кажущимися исключениями только подтверждается чрезвычайная близость русского с украинским в живом говоре народной речи. Общий литературный язык сближает разные говоры и делает легким усвоение общего языка страны для всех наречий, и это скоро ведет к естественному перевесу языка над наречиями, что так ясно сказалось в Украине в последние десятилетия.
Мы приложили таблицу из восьми слов, чтобы сделать ясной идею психологии языка. Не звуками, не фонетикой, не лингвистикой характеризуются язык, речь и слово, а психологией и умственными процессами, лежащими в душе человека и народа.
Различие этнических психологии ведет к различию психологии языка, а обе вместе ведут к отличию и различению народов и являются этническими признаками народа, наряду с антропологическими и другими этническими отличиями.
Сравнивая язык русский и украинский, легко усмотреть почти полное тождество психологии этих двух языков и лежащую в основе их совершенную близость душевных и умственных процессов, воззрений и приемов мысли. Это показывает с очевидностью, что русский и украинский языки — это не два языка, а один язык; в крайнем случае можно говорить о двух наречиях одного праязыка, но это было бы почти логической тавтологией, Различие между русским и украинским языками — не психологическое, а фонетическое или звуковое, следовательно, различие не внутреннее — глубокое, а внешнее — кажущееся: звуками они разнятся, но их психология тождественна. В существе дела эти языки отличаются так, как отличаются между собою слова: аткуда, аткелева, аткентелева, видкиль, видкиля, откуль, откулева, откулича (Слов. Даля) и т. д. Все это — одно и то же слово: «откуда» в разных фонетических и лингвистических нарядах, но тут вовсе нет различия языка и речи. Есть только различие фонетическое, т. е. звуковое, как в словах: откуда, видкиля, но и здесь отличия не идут далеко, и малорусское наречение наравне с белорусским ближе к великорусскому, чем польский, или чешский язык.
Факт таких кажущихся различий, но действительной близости малорусского и великорусского языков был, без сомнения, ведом тем ученым, письменникам и писателям XVII–XIX веков, которые своим согласием и соучастием содействовали возведению великорусского языка в ранг общего литературного органа русского народа. Они были нравственно полномочными деятелями той эпохи и свободно решали вопрос, разрешаемый вообще знанием и дарованиями. Но произвола или личных движений нельзя усматривать в их деятельности: они только повиновались требованиям дела, его пользам и успехам, движимые глубоким чутьем закона психической интеграции, которая объединяет дробные, но достаточно дифференцированные части. К этому необходимо прибавить, что общий научно-литературный язык, как культурно-этническое орудие народа, составляется, как известно, из наречий, говоров и языков и не является племенным языком, или языком одного племени, но языком племен. Общий литературный язык содержит в себе этническую психологию и культуру, нередко весьма не близкую к элементам живой народно-племенной речи, но отвечает сложному и высокому умственному уровню развитого писателя и такого же читателя или, по крайней мере, грамотея. Взятая же в сыром виде народная речь будет фальшью в общелитературном языке. В такую фальшь иногда и впадают украинцы. Отсюда успокоительный вывод для тех, кого огорчает привилегия, выпавшая в силу законов этнической эволюции, на великорусское племенное наречие. Жизнь и развитие говоров, наречий и племенных языков стоит особо и независимо, а гегемония одного языка над другими это вопрос практики и психологических удобств более или менее крупной этнической единицы и, притом, вопрос свободного взаимного согласия частей. В сказанном содержится и научный ответ на психологические и этнические вопросы, возбуждаемые украинством. Но украинство подняло не одни научные вопросы, но также и серию научно-практических и чисто-практических и жизненных задач, вопросов, недоумений и может быть сомнений. Укажем главнейшие.
