Ознакомительная версия.
45
Под режимом здесь понимается набор правил игры, принятых гражданами и лидерами данного сообщества [Ibid.: 29, 43].
По терминологии исследователей в Фармдейле доминирующей идеологией был джефферсоновский консерватизм, в Метровилле – прогрессивный консерватизм.
Следуя традиции того времени, Миллер назвал их, соответственно, «Тихоокеанский город» и «Английский город». Выбор английского и американского городов был обусловлен тем, что оба они представляли традиции западной культуры и имели схожий набор ценностей [Miller, 1970: xviii].
Фактически Миллер сравнивал не два города, а три, используя хантеровские данные по Атланте, обозначенной как «Южный город».
Исследователи-эмпирики хорошо знают, как трудно получить информацию от субъектов и носителей власти, особенно тех, кто находится на самых высоких позициях в социальной и политической иерархии. Например, в России многие статусные респонденты просто отказываются (находя самые различные поводы) от встречи с социологами [Гудков, Дубин, Левада, 2007: 80–81]. В латиноамериканских городах, по признанию самого Миллера, у него возникли дополнительные трудности в связи с тем, что ряд респондентов полагали, что за исследователями стоят некие «враждебные силы» (ЦРУ, Министерство обороны США, «империалистическая держава») [Miller, 1970: 107].
В этом отношении исследование Миллера представляется весьма интересным и для создания инструментария для сравнительных исследований власти в российских городах и регионах. Несмотря на естественные различия латиноамериканского и российского контекстов, многие институциональные и структурные факторы на самом деле оказываются довольно схожими, в частности, высокий уровень централизации государственного управления, значительная социальная дифференциация, фактор «людей в погонах», слабые сети гражданского общества и др.
Достаточно сказать, что Кордоба в период исследования управлялась военными.
Подробнее см. гл. XIII наст. изд.
Подробнее см. гл. XIV наст. изд.
В этой связи интересны комментарии М. Нелсона, попытавшегося выяснить, насколько адекватно были воспроизведены концепции исследователей при кодировании полученных ими результатов. Нелсон предложил авторам исследований в 43 общностях классифицировать полученные ими результаты с помощью категорий, используемых аналитиками при обобщении данных первичных исследований. Результат его шокировал: «шансы на то, что аналитик адекватно квалифицировал структуру власти, составляют в лучшем случае 50 на 50» [Nelson, 1974: 535].
Подробнее см. гл. XIV наст. изд.
Одной из причин его распространения Кларк назвал сокращение финансирования по сравнению с «богатыми» 1960-ми [Clark, 1975: 273–274].
Кларк пишет: «…хотя некоторые из них (характеристик городских сообществ. – В. Л.) представлялись значимыми при использовании бинарной статистики, они редко оказывались значимыми в многомерных моделях. В одном исследовании, где использовалась модель регрессии, 16 независимых переменных объясняли только 10 процентов дисперсии в уровне централизации» [Clark, 1972: 22; Clark et al„1968: 214–217].
Уолтон полагает, что поскольку городские сообщества все более зависят от различных институтов и акторов национального и регионального уровней, их структура и связи фрагментируются, а политика становится более соревновательной.
Подробнее см. гл. XI наст. изд.
Об автономии городской политики, ее ограничениях и вариациях см. [Goldsmith, 1995: 228–252].
Пример: Полсби назвал произведение Домхоффа, содержащее критический анализ исследования Даля в Нью-Хейвене, «любительской социологией» [Pols-by, 1968: 477].
«Фактически выражение “исследования власти в сообществах” является неадекватным, поскольку дебаты ведутся в основном по поводу дефиниций власти и способов ее измерения. Дебатов об общностях, по сути, не было», – резюмировал ситуацию А. Хардинг [Harding, 1995: 40].
Подробнее о критике многомерных концепций власти см.: [Ледяев, 1998].
Подробнее см. гл. XV наст. изд.
Однако некоторые аналитики полагают, что во многих аспектах анализ Лоджкина остается спекулятивным, а автор нередко просто постулирует наличие определенных связей, ссылаясь на «сложность» отношений между фракциями (см. [Pickvence, 1995: 260]).
Хотя эмпирическое исследование Джейн Марк-Лоусон хронологически предшествовало публикации книги Дункана и Гудвина, оно, как отмечают аналитики, вполне может считаться примером реализации их основных идей (см. [Pickvance, 1995: 263]).
Подробнее см. гл. XVI наст. изд.
В книге, как уже отмечалось ранее, будут рассмотрены не все имеющиеся подходы к изучению городской политики, а только те, которые фокусируют внимание непосредственно на характере и особенностях складывания властных отношений в социальных общностях. Этим и обусловлена содержательная специфика данной главы.
Метафоры «холодная война», «оттепель», «разрядка» использовал, в частности, Роберт Уэйст для характеристики процессов, имевших место в данной сфере социальных исследований в 1960-1980-е годы [Waste, 1986: 20–21].
В середине 1970-х годов идейный оппонент Домхоффа Нелсон Полсби постоянно подчеркивал, что «изучение власти в локальных сообществах стало скучным и умирающим». И это был один из тех редких случаев, когда Домхофф согласился с Полсби.
Данная версия плюрализма признает ограниченный характер плюрализма, обусловленный отсутствием равных возможностей у разных групп граждан для участия в политике.
Концепция приватизированного плюрализма имеет ряд общих постулатов с неокорпоративистским подходом (Ф. Шмиттер): она признает тот факт, что многие сектора политики фактически монополизированы ограниченным числом групп. Однако в отличие от корпоративизма в плюралистическом объяснении возможность изменения конфигурации наиболее влиятельных групп считается вполне реальной.
Гиперплюрализм характеризует ситуацию, когда имеет место относительная слабость публичной структуры власти при наличии сильных групп интересов; в этом случае ей трудно противостоять требованиям групп, что снижает эффективность управленческого потенциала политической системы и делает города в значительной степени «неуправляемыми».
В контексте дискуссий о плюралистической теории часто подчеркивается, что обычно критике подвергаются «наивные» («грубые», «упрощенные») версии плюрализма, а ее валидность напрямую зависит от адекватности и качества его интерпретации. Поэтому аналитики подчеркивают, что нужно прежде всего «убедиться в том, что предметом анализа является “плюрализм” в понимании “плюралистов”, а не его интерпретации критиками» [Judge, 1995: 14].
В научной литературе обычно она обозначается термином «неоплюрализм».
Аналогичные идеи высказывали и другие исследователи, подчеркивавшие, что властные отношения в общности проявлялись прежде всего в решении вопросов экономического развития. При этом плюралистические паттерны городской политики полностью не отрицались, но их диапазон ограничивался сферами социальной, образовательной и символической политики, игравшими второстепенную роль в общем контексте властных отношений (см. [Dye, 2000: 371–376]).
Наряду с «машинами роста» используется и выражение «коалиции роста» (growth coalitions).
Поэтому аналитики рассматривают ее в качестве современной версии элитизма (см. [Harding, 1996: 637–652; 2009: 27–39]).
Хорошей иллюстрацией может служить ситуация, описанная Т. Свонстремом в его исследовании Кливленда, где мэр-популист был смещен со своего поста в результате интенсивного лоббирования со стороны корпораций [Swan-strom, 1985].
Подробнее см. гл. VII наст. изд.
По мнению редакторов последнего издания «Теорий городской политики», она является самой влиятельной теорией городской политики с 1980-х годов [Davies, Imbroscio, 2009: 2].
Некоторые исследователи считают теорию городских режимов формой плюрализма (см., напр. [Judge, 1995:13–34; Lauria, 1999: 125–139; Davies, 2002: 301–322]).
Использование термина «прогрессивный» для обозначения данного режима связано с тем, что его приоритеты многие аналитики считают более передовыми (прогрессивными) по сравнению теми, которые предлагаются коалициями роста.
Ознакомительная версия.
