Ознакомительная версия.
бизнес доминирует в принятии всех основных решений, неоплюралисты полагают, что в условиях деформированной полиархии многие важнейшие вопросы (например, касающиеся международной политики или национальной безопасности) остаются под контролем граждан [Dunleavy, O’Leary, 1987: 297–299].
Изменились и взгляды плюралистов (неоплюралистов) на характер и особенности функционирования современного государства. В традиционном плюрализме государство рассматривалось как структура, представляющая интересы различных групп, деятельность которой отражает представительный характер демократической политической системы. Неоплюралисты предложили модель «профессионализированного государства», в котором плюрализм опирается прежде всего на фрагментированную систему управления, развитие специализированных форм политического участия и возрастание доли профессионалов (юристов, экономистов, архитекторов, инженеров и др.) в государственном аппарате и в первую очередь на уровне местной власти и квазигосударственных организаций. Последнее обстоятельство способствует возрастанию влияния профессионалов в процессе реализации публичной политики, а также повышению роли экспертных сообществ, участвующих в формировании определенных стандартов деятельности государственных служащих и в ее экспертизе. Однако рост специализации и профессионализации управления, признают неоплюралисты, неизбежно ограничивает потенциал участия рядовых граждан, негосударственных организаций и групп интересов в политике и тем самым повышает автономию специалистов и профессионалов в управленческой деятельности; кроме того, он ведет к возрастанию количества проблем, требующих политического решения. Главным направлением нейтрализации неблагоприятных последствий этих тенденций призвана стать фрагментация государственного управления и укрепление внутригосударственной системы контроля за деятельностью его отдельных структур [Ibid.: 300–304].
В исследовании власти в городских сообществах неоплюрализм материализовался в теории «городских режимов». Несмотря на то что среди исследователей нет полного единодушия в оценках ее академической принадлежности, большинство связывает ее именно с плюралистической традицией (см., напр. [Judge, 1995: 13–34; Lauria, 1999: 125–139; Davies, 2002: 301–322; Harding, 2009: 27–39; Mossberger, 2009: 40–54] и др.). Поскольку другой составляющей теории городских режимов стал политэкономический подход[163], теорию можно считать «гибридом политэкономических и плюралистических подходов в политической науке» [Dowding, 2001: 7]. Политэкономическую составляющую теории Стоуна образуют концепция публичного выбора, в центре внимания которой находится процесс обеспечения городскими услугами (см. [Tiebaut, 1956:416–424; Ostrom, Tiebaut, Warren, 1961:831–842; Bish, 1971]), атакже «Ограниченность города» Пола Питерсона, в которой развитие города увязывается с потребностями укрепления городского экономического потенциала, позволяющего успешно конкурировать с другими городами [Peterson, 1981]. К ней относятся и марксистские подходы, которые также фокусируют внимание на обеспечении услугами, но в отличие от предыдущих подходов более ориентированы на проблемы коллективного потребления[164].
Синтез политэкономии и плюрализма привел к появлению теоретического конструкта, сохраняющего генетическую связь со своими идейными предшественниками и при этом заметно отличающегося от них. Под влиянием политэкономических подходов концепция городских режимов уделяет существенное внимание вопросам экономического развития города, ставя их в центр исследовательского интереса. Однако плюралистическая составляющая обеспечивает ей меньшую «детерминистичность» и «экономизм» и, соответственно, большую роль собственно политики с ее фрагментарностью, вариативностью и несводимостью к исключительно экономической проблематике[165]. При этом в отличие от элитизма теория городских режимов подразумевает, что в сложном и в значительной степени фрагментированном мире XXI в. вряд ли какая-то отдельная группа способна осуществлять монопольный контроль над общественно-политической жизнью. В то же время она не допускает той степени текучести и открытости, которая свойственна плюралистическим теориям. Городская политика рисуется уже не как свободная игра политических сил, действующих в условиях беспристрастных государственных структур; политика в городе структурирована и во многих аспектах стабильна в силу превалирования тех или иных коалиций в основных сферах городской общественно-политической жизни; сформировавшиеся режимы могут обеспечивать стабильное доминирование тех или иных групп, входящих в правящую коалицию[166].
Элитизм имеет ряд общих теоретико-методологических оснований с плюралистической теорией. В целом элитисты разделяют позитивистскую методологию с ее ориентацией на изучение эмпирических данных с помощью использования строгих методов эмпирического исследования, получивших развитие в естественных науках. Классики элитизма стремились сформулировать универсальные законы («закон железной олигархии» Михельса), опирающиеся на устойчивые характеристики природы человека и логику социальной организации; за внешним фасадом демократических институтов и различными формами политической организации они обнаруживали закономерности возвышения и падения правящих элит. Однако отнюдь не всегда им удавалось сформулировать четкие эмпирически тестируемые пропозиции. По мнению критиков, утверждения элитистов – как классических, так и современных – нередко были довольно «расплывчатыми» и даже «тавтологичными», а тексты «несистематическими и импрессионистскими» [Dunleavy, O’Leary, 1987: 146; Polsby, 1980]. Трудности строгого следования требованиям позитивистского подхода в эмпирических исследованиях приводили к тому, что используемые элитистами методы не вполне соответствовали его стандартам[167]. При этом им приходилось фокусировать внимание не на власти как таковой, а на иных вещах (социальном происхождении, взаимоотношениях между различными группами элиты, их ценностях и т. п.), хотя и (возможно) связанных с властью[168].
Очевидным «нарушением» строгих классических позитивистских канонов можно считать появление двухмерных концепций власти (П. Бахрах и М. Барац), обычно ассоциирующихся с неоэлитизмом. Идея о том, что власть может проявляться в не-действиях при отсутствии открытого конфликта преференций, жестко контрастировала с «одномерными» плюралистическими концепциями, связывавшими власть только с наблюдаемым противостоянием между акторами, в котором одна из сторон навязывает свою волю другой в процессе принятия политических решений. В целом стремление выйти за пределы жесткого позитивистского подхода к объяснению власти стало общим вектором развития методологии элитистских (как, впрочем, и плюралистических) исследований власти в городских сообществах.
В этом контексте следует отметить сильное влияние Вебера, считающегося одним из основателей современного элитизма. Вебер также стремился к созданию систематической социальной науки, но не считал возможным непосредственно использовать методы естественных наук для объяснения социальной деятельности, поскольку они не могут в полной мере учесть ее мотивов. По Веберу, адекватное объяснение социальной деятельности требует понимания значения, которое она имеет для ее участников. Объяснения в социальных науках всегда остаются вероятностными и «недоказуемыми» с помощью критериев, используемых в естественных науках. Однако обобщения могут быть сделаны с помощью «идеальных типов» – конструктов, позволяющих выделять и сравнивать определенные эмпирические феномены, устанавливая аналитические связи между отдельными фрагментами реальности.
Как и неоплюрализм, элитизм подчеркивает ограниченный характер представительства различных интересов в либерально-демократической политической системе, обусловленный как доминирующим положением бизнеса, так и корпоративистскими и технократическими тенденциями в развитии государственного управления. Признание демократии как реальной формы функционирования политической системы (а не мифа) было сделано современными элитистами с большими оговорками. После Шумпетера демократия стала рассматриваться в основном как процедура легитимации власти элиты; иные версии, допускавшие более существенную роль граждан и общественных организаций, отвергались как малореальные, а для некоторых элитистов – и как создающие проблемы для стабильности либерально-демократической системы в силу «иррациональности масс». По сравнению с плюралистами элитисты претендуют на менее идеализированное объяснение структуры власти – как в городских сообществах, так и в обществе в целом. Они критичнее оценивают возможности таких демократических институтов, как выборы, легислатуры, партийное соревнование, гражданские организации, СМИ, «демократическое кредо» и др.[169] Элитисты не принимают идею текучести и изменчивости политической власти, лежащую в основании плюралистического объяснения политики; изменения и подвижность политики относятся главным образом к ее низшему уровню и тем проблемам, которые не являются первостепенными для наиболее влиятельных акторов. Они склонны видеть кумулятивность власти, структурные основания политики и стабильные преимущества отдельных групп, заложенные в институтах и социально-экономической системе[170]; по сравнению с плюралистами в своих когнитивных моделях они отводят значительно более существенную роль не собственно политическим, а социальным, экономическим, идеологическим и другим факторам жизнедеятельности социума, обеспечивающим политическое доминирование элит. Сторонники радикального элитизма – наиболее востребованной версии элитизма в эмпирических исследованиях власти в городских сообществах – полагают, что локус власти вышел за пределы демократических институтов, которые не в силах предотвратить монополизацию реального влияния; при этом центр государственной власти находится в исполнительных и бюрократических структурах, концентрируясь в руках ограниченной группы лиц. Представители публичной власти обычно рассматриваются как находящиеся в той или иной степени зависимости от бизнеса, их деятельность имеет тенденцию защищать интересы высших классов, из которых прежде всего и рекрутируется административная элита. Национальные элиты поддерживаются региональными и местными элитами, интересы которых реализует система принятия решений на субнациональном уровне. Таким образом, плюрализм проявляется только на уровне второстепенных (для элиты) проблем, а доминирование бизнеса заметно на всех уровнях власти.
Ознакомительная версия.
