В христианской культуре образ старости определяется тем, что она обозначила не существовавшее ранее противоречие между миром и Богом, между земным и небесным, где перекрестком противоречия стал человек, проходивший свой земной предел от рождения до смерти. Согласно христианскому учению, старость и смерть – это результат грехопадения и момент личностной эсхатологии в общем процессе эсхатологии человечества. Первичная причина старости и смерти сосредоточена в плотской, материальной природе человека, которую он обрел вследствие противоестественной направленности своей воли.
В христианстве человек, независимо от его желаний, бессмертен и воскрешена будет не только его душа, но и тело (преображенное). Поэтому страх смерти в христианстве есть не столько страх перед уничтожением, сколько перед посмертным воздаянием. Однако уповает умирающий не столько на собственную праведность, сколько на милосердие Божие, на прощение грехов[38].
Христианская вера обращена к личности, ее свободному стремлению спастись, преодолев страстную греховную природу. По учению Григория Нисского, старость, болезнь и смерть сами по себе не подлежат воскресению в «будущем веке». Христианское учение настаивает на том, что человек должен прилагать собственные усилия к достижению бессмертия[39].
Старость – возраст, наиболее к этому расположенный. Искусительные проявления плоти, связанные с питанием и половым инстинктом, к старости ослабляются, ослабление плоти идет также за счет сопутствующих старости болезней, которые даются от Бога. Таким образом, создаются естественные предпосылки для просветления и обращения ко Всевышнему. Исходный момент формирования образа старости зависит от разнофункциональной направленности духа, души, плоти и тела на основе собственной воли человека. Все люди единятся образом Божиим и различаются по подобию. Цель человека – богоуподобление, стяжание Святаго Духа[40].
Христианская религия рассматривает долголетие двояко: с одной стороны – как особый, идущий от Бога дар, которым наделяются только праведники. Ветхий завет сохраняет множество историй из жизни долгожителей, достаточно вспомнить библейского Ноя, который жил 500 лет до потопа, а потом еще 300. Однако, с другой стороны, долголетие может рассматриваться и как кара за грехи – состарившийся грешник молит Бога о смерти, но обречен вести опостылевшее земное существование.
Вместе с тем христианство (как и даосизм, конфуцианство, ислам) всегда уважительно относилось к старости и в соответствии со своими догмами подготавливало верующих к смерти, обещая им не только загробную жизнь, но и встречу на небесах со всеми родными и близкими людьми, что облегчало переход от жизни к смерти. Этот факт отмечается медиками всего мира, которые подчеркивают, что истинно верующие в Бога люди (независимо от того, какую религию они исповедуют) уходят из жизни спокойно и достойно, надеясь на новую вечную жизнь[41].
В историко-культурном дискурсе Средневековья трактовка проблемы старости открывается в двух направлениях: по линии социального канона, или статуса старости в тот или иной отрезок времени – это внешняя линия; и в зависимости от возможного действия естественного, согласно учению святых отцов, закона, данного Богом, который называется совестью. Эти две линии четко представлены в нравственном руководстве Средневековой эпохи – «Домострое»[42].
В период Средневековья складываются предпосылки для достижения индивидуального удовлетворяющего долголетия, а завершение жизненного пути человека рисует софийный образ старости. Софийность же понимается как стремление к воплощению индивидуального Логоса, как духовный вектор к тайнам божественной премудрости. Наивысшее проявление сущности старости обнаруживается в уникальном явлении православия – старчестве. Здесь старость не связана с ее биологическим проявлением, а представляет собой высшую степень духовного совершенства на пути к бессмертию и богоуподоблению, искуплению греха всечеловеческого. Христианский образ старости и наиболее яркое его проявление – святая старость – есть реализация того, что подспудно заложено в каждой личностной душе – внутреннее неприятие, духовный иммунитет против физической старости и смерти[43].
Когда в человеке и в социуме умирает чувство святого, происходит распад бытия на части, порождающий феномен одиночества. Это состояние, на наш взгляд, все сильнее проявляется в последующие эпохи и во многом присуще современному образу старости[44].
В эпоху Возрождения проблемы старости не выступают актуальными для культуры, поскольку ренессансная идеология была направлена, прежде всего, на создание образа совершенного человека, который не связывался с обликом старика. К достоинствам старости, в соответствии с платоновской традицией, относили, прежде всего, мудрость, на что и обращалось внимание в многочисленных сочинениях (например, в «Утопии» Т. Мора). Негативные последствия старости у мыслителей эпохи Возрождения не вызывали особого интереса. Так, Т. Мор упоминал, что многие старики «выживают из ума» и не способны выступать в роли наставников юношества[45]. На этом интерес к их судьбе заканчивался.
Впоследствии, в эпоху Просвещения и время господства позитивизма, проблемы философского осмысления старости также не получили широкого освещения. Продолжая традиции Возрождения, деятели Просвещения основную роль стариков в новом просвещенном обществе видели весьма традиционно – быть наставниками. Впрочем, философия Просвещения, в отличие от более ранних концепций, предполагала необходимость помощи всем престарелым, вне зависимости от их личных заслуг перед социумом. Однако в основе такой позиции лежали лишь чисто рациональные мотивы создания идеального человеческого общества[46].
В последующей истории вплоть до сегодняшнего дня образ старости срастается с проблемой одиночества. В исследованиях отмечаются различные уровни и аспекты одиночества старых людей, среди которых особо выделяются такие, как космическое, культурное и социальное одиночество[47].
В целом, начиная с Древнего Египта и включая эпоху Возрождения, изображение старости обнаруживает стереотипный характер – одинаковые сравнения и описания, касающиеся только внешних признаков старости и оставляющие в стороне внутренний мир старых людей. Старость рассматривают большей частью в сравнении с молодостью и зрелостью, акцентируя их преимущества и выводя старость за грань человеческой жизни, наделяя ее специфическими, отталкивающими качествами. Как подчеркивают авторы, XX в. унаследовал стереотипный образ старика, сформировавшийся в ходе исторического развития[48].
Закрепленные традициями противоположные точки зрения на старость представляют собой социокультурный феномен, корни которого кроются в реальных противоречиях развития общественно-экономических формаций.
Восточный и античный мир в целом следовали совету Эпикета: «Радуйся тому, что есть, и люби то, чему пришло время». Европейский рационализм заложил основы существующей в современной западном мировоззрении тенденции рассматривать старых людей в качестве субкультуры и даже «контркультуры»[49], якобы угрожающей обществу и миру бизнеса непрерывным ростом просьб о материальной помощи (так, на страницах печати нередко утверждается, что старики объедают общество)[50].
В западном мире негативное отношение к старости проступает в различные исторические периоды с нарастающей динамикой. Так, Мартин Лютер сравнивал старость с «живой могилой». Эти мотивы усиливаются в эпоху Реформации и в Новое время, достигая доминантного звучания в современности[51].
XIX в. поставил стариков из низших слоев общества в жесткие условия тяжелого, непосильного для физически слабых людей труда, распада патриархальной крестьянской семьи, зависимости от экономически самостоятельных детей и усугубил контраст в положении стариков, принадлежавших к различным социальным группам. Промышленная революция отдала бразды правления производством молодым, более решительным и восприимчивым к инновациям.
Повышение в общественном мнении западной культуры «ценности» юности привело и к эволюции представлений о старости: как пишет Ф. Арьес, старик «исчез». Слово «старость» выпало из разговорного языка, ибо понятие «старик» стало резать слух, приобрело презрительный либо покровительственный смысловой оттенок и сменилось подвижным «очень хорошо сохранившиеся дамы и господа»[52].
Выше сказанное убедительно подтверждается исследованием Г. Кондратовица. Он изучал ключевые слова (старость, старый человек, продолжительность жизни, мужчина, женщина, бедный, обеспечение старого возраста и др.) по 37 словарям и энциклопедиям, выпущенным с 1721 по 1914 г. И обнаружил, что «открытость и широта» при оценке стадий жизни в рассматриваемый исторический период уменьшались, «съеживались». Амбивалентность, которая вела к преобладанию положительной оценки старого возраста, уже к 1914 г. сузилась до негативного определения[53].
