Ознакомительная версия.
Прогрессивные режимы среднего класса обычно возникают в тех городах, где значительная часть населения обеспокоена негативными последствиями экономического роста и сформировались влиятельные «движения против роста». Эти движения, уже описанные нами ранее в контексте анализа концепции «машин роста», и составляют ядро данного режима. Хотя число тех, кто не в восторге от «машин роста», увеличивается, данный режим многими аналитиками считается весьма проблематичным: «Прогрессивные повестки дня оказываются либо краткосрочными, либо ограниченными по своим возможностям, особенно в американском политическом контексте, где города в значительной мере зависят от своих собственных источников доходов и потому очень чувствительных к мобильности капитала. В тех случаях, где территориальным группам удалось добиться включения в правящие коалиции, с течением времени их участие может снижаться» [Mossberger, 2009: 45; Ferman, 1996; Rast, 2005: 53–69][192].
Несмотря на очевидные достоинства теории, ее популярность и активное использование для изучения городской политики за пределами США, она также не избежала критики. Некоторые исследователи считают, что ее сторонникам не удалось в полной мере объяснить влияние структурных (прежде всего экономических) факторов. Хотя они и признают важность принятия во внимание общих экономических процессов, связанных с трансформациями в сфере международной и национальной торговли, инвестирования, финансирования и т. п. или деятельности органов власти более высокого уровня, теория все же «сохраняет локалистский уклон (bias) в объяснении городского управления (governance) и оснований городских правящих коалиций. В теории «городских режимов» политика и действия интернациональных институтов либо привязываются к местным интересам правящей городской коалиции, либо практически не учитываются». Между тем сама возможность осуществления городского управления зависит от того, как город встроен в систему отношений с субъектами власти более высокого уровня и отношений, возникающих между различными уровнями государственного управления [Tretter, 2008: 87–89; Harding, 1994: 376].
Данная ситуация отчасти обусловлена тем, что теория «городских режимов» изначально возникла как реакция на структуралистские объяснения, сводящие городскую политику к «побочному продукту международных и национальных социальных и экономических изменений». Стоун и его последователи делали естественный акцент на роли местных акторов и властных структур в формировании и поддержании правящих коалиций. Поэтому по сравнению с другими теориями городской политики, традиционно уделявшими значительное внимание отношениям между структурами местной власти и государственными институтами более высокого уровням, структурный аспект в теории городских режимов оказался менее прописанным [Tretter, 2008: 90–91]. Необходимость более адекватного учета структурного фактора все более осознается сторонниками теории городских режимов [DiGaetano, Klemanski, 1999; Burns, 2003: 285–303]; но при этом они по-прежнему выступают против рассмотрения местной политики как производной от действия структурных сил. «Анализ городских режимов объясняет, как местные акторы встраиваются во взаимодействие сил более высокого уровня; они формируются внешними структурами и реагируют на них». Однако влияние этих внешних сил, подчеркивает Стоун, следует рассматривать через деятельность местных акторов, учитывая, «как формируется мотивация акторов, что влияет на их способность к кооперации или втягивание в конфликты, какие выгоды они будут иметь в случае решения проблем и, в целом, как они могут использовать действие структурных сил». На городском уровне эти силы проявляют себя в возможностях формирования определенной повестки дня, коалиций, мобилизации ресурсов и способах достижения кооперации [Stone, 2005: 323–324].
Критики теории «городских политических режимов» указывают и на тот факт, что она не смогла дать адекватное объяснение возможностей формирования иных режимов, кроме режима развития. В частности, Дэвид Имбросио полагает, что Стоун и его сторонники оказались не в состоянии ответить на вызов «детерминистов» и «структуралистов»[193], которые рассматривали политику развития («роста») как естественный и закономерный результат действия экономических факторов, вынуждающих городское сообщество «выбирать» эту стратегию в ущерб иным, поскольку именно она, как считается, выражает его общий интерес. Делая акцент на взаимодействиях различных конфигураций акторов городской политики, теория «городских режимов» выступила с претензией на объяснение формирования иных (кроме роста) приоритетов городской политики, что стимулировало волну исследований альтернатив «машинам роста» (см., напр. [Swanstrom, 1985; Deleon, 1992; Ferman, 1996; Domhoff, Gendron, 2009; Nguyen, 2009: 25–43]. Однако, по мнению некоторых аналитиков, фактически она лишь подготовила концептуальные инструменты, с помощью которых можно понять превалирование партнерства бизнеса и власти и корпоративно-ориентированных стратегий развития с большим числом нюансов, чем у ее идейных предшественников [Rast, 2005: 54]. Имбросио отмечает, что возражения Стоуна сводились к тому, что в городах есть больший потенциал конфликта и не такое сильное давление экономического фактора, как предусматривалось в модели Питерсона. Здесь Имбросио фактически солидаризируется с Питерсоном, полагая, что теория «городских режимов» не смогла «в полной мере оценить интенсивность экономических ограничений», что делает ее «эмпирически уязвимой» и тем самым неспособной стать действительной альтернативой детерминизму [Imbroscio, 2003: 272–273][194].
Критики также обратили внимание на то, что в рамках режимной теории уделялось значительно меньше внимания взаимоотношениям между местной властью и иными, кроме бизнеса, группами интересов [Poppelaars, 2007: 3], что фактически признают и ее сторонники [Stone, 1993: 20]. Кроме того, теория так же, как и концепция «машин роста», критикуется за то, что ее «политэкономический фокус» обусловливает «пренебрежение другими проблемами городской политики» (проблемами идентичности, движением сексуальных меньшинств, ролью гражданской культуры и др.) [Mossberger, 2009: 49]. Происхождение этих недостатков вполне очевидно и во многом обусловлено тем, что в (американской) реальности большинство городов управляется на основе тесного партнерства между бизнесом и местной властью, реализующей те или иные варианты бизнес-ориентированной стратегии [Rast, 2005: 55]. Однако для сохранения своего эвристического потенциала и преимуществ над элитистской по духу теорией «машин роста», теория «городских режимов» должна продемонстрировать возможности кооперации публичной власти с широким спектром участников городской политики [Dowding, 2001: 8; Holman, 2007: 437].
Теория «городских политических режимов» подвергается критике и с противоположной стороны. В частности, У Домхофф полагает, что Стоун слишком оптимистичен в оценке возможностей формирования альтернативных росту режимов. Единственным реальным (для США) вариантом режима он считает режим роста, поддерживаемый наиболее сильными акторами городской политики. Все остальные типы режимов Домхоффу представляются маловероятными. Режимы, осуществляющие массовую мобилизацию граждан с целью расширения возможностей бедных слоев населения, сам Стоун считал «гипотетическими»; прогрессивные режимы среднего класса возможны лишь при наличии «редкой комбинации факторов», а режимы поддержания статус-кво, по мнению Домхоффа, следует рассматривать как «неудавшиеся машины роста» [Domhoff, 2006: 49].
Излишний оптимизм Стоуна Домхофф связывает с тем, что тот не признает наличия стабильных преференций основных акторов городской политики, а считает, что они возникают в процессе взаимодействия потенциальных партнеров по коалиции. В этом теория Стоуна отличается от концепции «машин роста» Логана и Молотча, которые, вслед за Питерсоном, изначально отдавали приоритет стратегии роста над иными возможными основаниями формирования городских коалиций. Тем самым Стоун фактически отказывается признать фундаментальный конфликт между двумя способами оценки городской политики, соответствующими приоритетам рыночной или потребительной стоимости, который он обнаружил в Атланте. Сам же Домхофф считает, что хотя местные «элиты роста» и имеют определенный коридор возможностей, «их основная цель всегда заключается в повышении стоимости земли и ренты с помощью интенсификации использования земли»; поэтому именно «машины роста» и доминируют в городской политике. Воздавая заслуги Стоуну и считая его исследование в Атланте лучшим эмпирическим исследованием власти, Домхофф тем не менее отдает предпочтение концепции «машин роста» Логана и Молотча, которая «лучше других объясняет структуру власти в городских сообществах», рассматривая концепцию Стоуна как «полезное развитие идеи о том, что американский город – это прежде всего “машина роста”» [Ibid.: 47–48, 51].
Ознакомительная версия.
