В российской традиции – пугать детей, потому что вопросы выживания мы ставим во главу угла. Для нормальной адаптации в обществе важно не сделать что-то предосудительное, опасное, бесполезное. Так в памяти ребенка и остается отрицательная программа: «Главное – не сделать!»
В американской традиции – заражать, вдохновлять ребенка, поощрять к достижению мечты, цели. Главное – сделать!
Французы совладают с амбивалентностью эмоций, балансируя между двух полюсов. Балансирование – это их способ принятия решения. Главное – сохранить баланс, двигаясь к главной цели, не растерять способность жить и любить.
Русский и американский родители с точки зрения француза – грустный и веселый клоуны, трагик и комик, оба впадают в преувеличение.
– Вы все преувеличиваете. Хуже всего, что вы навязываете преувеличения детям, сбиваете с толку их, – жаловался мне Паскаль, французский муж Кати, эмигрировавшей из постперестроечной России с маленьким сыном от брака с русским то ли олигархом, то ли бандитом…
– Это еще хорошо, что он не все понимает по-русски. – Катя жаловалась на то, что Паскаль слишком часто вмешивается в воспитание чужого ему сына.
– А разве он понимает по-русски?
– Он догадывается по моему лицу! У него тренированы мозги. Мы так устаем от его контроля. Все видит. А не видит, так чует…
Мы уже знаем из предыдущей главы, что склонность к гиперконтролю – это наша национальная черта. Катя просто ревнует: ведь это материнская привилегия – контролировать ребенка.
Паскаль объяснял свое поведение тоже национальными, а не личными особенностями:
– Я вырос в многодетной семье, и нас учили понимать друг друга без слов. В семье важны не принципы, а нюансы, состояния и чувства всех членов семьи. Кате кажется, что я контролирую ее эмоции, поведение сына. На самом деле я проявляю внимание, пытаюсь понять, чего они хотят. Я не могу жить так, как будто мне наплевать на их чувства и на отношения в семье… Неужели у вас никто не интересуется друг другом?
Я задумалась. И ответила неожиданно даже для себя:
– Интересуются, но не вслух. Если личные вопросы задают прямо и вслух, это воспринимается как агрессия. Мы молчим. И говорим, кричим, плачем, когда происходит нечто серьезное…
Фрейд оказался прав: мотивы любого человека формируются под давлением, с одной стороны, фантазий («плюс»), с другой стороны, страхов («минус»). Родители, как правило, озабочены желаниями детей, а страхи, не менее сильные переживания, учитывают меньше. Чего бояться ребенку, когда рядом с ним сильный взрослый?
В зависимости от темперамента, в структуре переживаний ребенка преобладают положительные или отрицательные эмоции.
С высокой вероятностью можно сказать: у людей иррационального типа преобладают страхи, у людей рационального типа – фантазии.
Если переформатировать уже известный круг темпераментов, то обнаружится, что у русских преимущественно иррациональный тип взаимодействия с миром.
Самые сильные, почти маниакальные желания человека всегда сбываются. Но и страхи, если им удается воспламенить мозг человека, превращаются в навязчивые желания и тоже, увы, реализуются.
Страхи и желания – в некотором смысле одно и то же, вместе они составляют мотивацию, побуждают к действию «к» или «от». Детей раздирают такие же страсти, как и взрослых! Научить ребенка распознавать свои эмоции, желания и страхи – одна из задач воспитания.
Внутренние события людей иррационального типа развиваются на неприятном тревожном фоне. У «рационалистов» фон восприятия в основном приподнято-радостный.
Страхи заставляют нас действовать «назло», «вопреки», «наперекор», а фантазии «ради», «на радость», «вместе». Страхи отталкивают, фантазии влекут, притягивают. Балансируя между страхами и фантазиями, люди всего мира живут, любят, творят, работают, воспитывают детей…
Это только кажется, что человек погружен в хаос образов и переживаний. На самом деле они довольно стройно организованы, поляризованы, распределены между «да» и «нет», «плюс» и «минус»… И этот процесс поляризации проходит непрерывно.
Правда, не всегда в реальности и не всегда в той форме, в которой хотелось бы. В качестве заменителей желанных событий могут служить сны, сказки, разговоры, кино. Сублимация – это искусственно созданные, одобренные и закрепленные в культуре сценарии, благодаря которым реализуются сильные мотивы человека. Такие сценарии-подсказки защищают социум от варварских желаний и действий отдельных индивидов.
На страже культуры стоят архаичные табу. Все сказки, которые мы рассказываем детям, – о нарушении табу и его последствиях. В Европе детям традиционно рассказывают сказку про Гадкого утенка, который был изгнан, но не только выжил, но и стал прекрасным белым лебедем. У нас по традиции читают сказку про Колобка, который ушел от Бабки и Дедки, и – где он теперь? Его съела Лиса.
Сегодня родителям и детям доступны все сказки мира. О чем они на самом деле, как повлияют безобидные сказки на судьбу ребенка, мы разберем немного ниже. Наберитесь терпения. У каждой страны свои «песни о главном». Сравним самые простые и короткие истории – анекдоты.
Во Франции полно анекдотов о триумфе расчетливого детского ума над взрослым, путаным. Главным героем часто выступает смышленый Тото. Расскажу парочку из анекдотов от французских коллег.
Маленький Тото прибегает к маме с криком:
– Мама, мама, там шкаф упал!
– Мой дорогой, не стоит волноваться. Но, пожалуй, стоит сказать об этом папе.
– Так он знает. Он же лежит под шкафом.
Маленький Тото не хочет учить английский язык. Мама увещевает его:
– На английском языке говорит половина населения планеты!
– Вот и хорошо. Как раз столько, сколько нужно. Видишь, как все хорошо складывается!
Если французские анекдоты про Тото на тему игры воображения и логики, то русские анекдоты про Вовочку о том, что детей с сильным характером не удержать от сомнительных, а то и криминальных поступков.
Первоклассник Вовочка приходит из школы и заявляет:
– Все, в школу больше не пойду: читать я не умею, писать не умею, а говорить не дают!
Или:
Учитель по химии запер Вовочку в кладовке со словами: «Сиди там и думай!»
Так Вовочка получил первый срок. А потом понеслось…
Герои наших анекдотов агрессивны. Агрессия и есть проявление самого большого страха человека: страха смерти.
Но и у американцев есть анекдоты, в которых дети одерживают верх над родителями, но не за счет ума, как во Франции, и не за счет сильной воли, как в России, а за счет умения правильно рассчитать и остаться с выгодой. Разговор персонажей американских анекдотов – это торг, а не игра смыслов или противостояние характеров.
Телефонный разговор двух учеников.
– Алло, это – Джо?
– Да, это Джо.
– Это точно Джо?
– Не сомневайся, дружище. Джо всегда рядом.
– О, Джо, не одолжишь ли ты мне 10 баксов?
– Конечно! Будь спокоен. Я скажу ему, как только он вернется.
И снова про десятидолларовый выигрыш:
Два ученика жарко спорили, так что даже не заметили, как учительница вошла в класс.
– Эй, о чем вы спорите?!
– Мы нашли 10 долларов и решили, что они достанутся тому, кто круче соврет.
– Как вам не стыдно?! В вашем возрасте я понятия не имела, что такое ложь!
Ученики переглянулись:
– Она победила! Ваш выигрыш, мэм.
Как сказал мой знакомый американский библиотекарь Игнаций, поляк по происхождению:
– Вы заметили, как часто здесь говорят: «Я считаю… Я считаю…» Американец с пеленок не думает, а считает. Считает баксы!
Для русских счастье в произволе, для американцев – в выигрыше, празднике, для французов счастье – в умении балансировать между крайностями.
Наше отечественное представление о счастье, которое мы передаем своим детям, переопосредовано мифом о несчастье. Мы большие специалисты по несчастьям и страданиям, которые нас ожидают практически за каждым поворотом.
У американцев – другой крен: миф о нескончаемом, как мир, счастье. При таком изобилии человек просто обязан веселиться. Звучит чрезвычайно привлекательно. От одной мысли о том, что впереди так много всего интересного и прекрасного, может закружиться голова.
А вот французы в минуты принятия решений ведут себя рационально, без эмоциональных экзальтаций в ту или иную сторону.