Ознакомительная версия.
Но наши ошибки – от незнания, неумения и пока недопонимания, что и как делать, а здесь первые Монтессори-школы появились почти тридцать лет назад, да и эта школа работает уже семь лет.
В небольшом Ольхеме мы проезжали по дороге в «нашу» еще минимум две школы и никак не могли понять, почему же «наша» держится, не разоряется и чем-то привлекает родителей?
Но родители видят немного, хотя бы потому, что детей каждый день привозит и увозит школьный автобус. А в остальном дети довольны, в классах вместо обычных 33 всего 23 человека, и с мнением каждого считаются, учитывая его при голосовании по любому важному вопросу. Нет и изнурительных домашних заданий. И, наконец, до некоторого времени благодаря урокам дети умели писать, читать, считать, а благодаря кругу – и говорить. Это приблизительно то, что увидели бы родители, мало интересующиеся происходящим в школе. Но все, что делалось в Ольхемской школе, разительно отличалось и от Мюнхена и от Зазбаха, но самое главное, от системы Монтессори. Конечно, мы уезжали из Ольхема со смешанным чувством. Хотелось надеяться, что коллеги не хуже нас видят ненормальность происходящего и прыжок из классно-урочного рабства к настоящей свободной работе.
Когда мы рассказывали о ситуации с Монтессори-педагогикой в России, наши немецкие коллеги сочувственно покачивали головами. «Да, тридцать лет назад мы через это тоже прошли, зато сейчас…» – и они ободряюще похлопывали нас по плечу. Но именно сейчас видно, как это тридцатилетней давности неприятие покалечило, возможно, тогда еще здоровые ростки.
Но «ольхемская модель» на болезненном пути встраивания Монтессори-педагогики в национальную образовательную систему оказалась не последней и не главной потерей. Всегда найдутся тот, кто, не доучившись или вообще не учась, рискует применить на практике то, о чем имеет не самое верное представление. Даже те, кто был обучен и приобщен еще при жизни Марии Монтессори, начали экспериментировать с ее основными идеями, не очень оглядываясь на то, как при этом чувствуют себя дети. Мария сначала спорила, а потом просто скептически наблюдала с высоты своего опыта и положения. Понимала, что воспрепятствовать этому не в силах. Оставленная ею АМI (Международная Монтессори Ассоциация) продолжает бороться за «чистоту» метода, но постоянно получает ответные укусы и обвинения в консерватизме и академизме. Вряд ли они правомерны для этого коллективного разума Монтессори-движения. Каждый год лучшие из лучших, опытнейшие из опытных собираются на педагогическую ассамблею в своей штаб-квартире в Амстердаме. На основе наблюдений за детьми (а научному характеру таких наблюдений Монтессори придавала особое значение) они обсуждают открывшиеся новые особенности детского развития и те изменения, которые необходимо внести в короткие уроки-презентации материалов и в формирование подготовленной среды. Результаты этих обсуждений учитываются в учебных центрах АМI. Тем не менее каждый год находятся новые «бунтари», которые, вырываясь из-под опеки АМI, плодят национальные курсы и ассоциации (в некоторых странах их уже по две-три).
Немцы, основываясь на том, что Монтессори как врач начинала свою работу с больными детьми, начали разрабатывать идею интеграции больных и здоровых детей. В этой несомненно гуманной идее не было бы ничего страшного, если бы в Монтессори-школы попадали дети с сохранным интеллектом и некоторыми нарушениями двигательной активности, или дети с отставанием в развитии, или педагогически запущенные, что также признается отклонением в развитии. Но бывает и так, что в разновозрастный класс с детьми от 6 до 12 лет попадает ребенок с физическим развитием на 8 лет, а интеллектом на 3 года. При любых усилиях педагога никакой интеграции такого ребенка, то есть совместной с одноклассниками деятельности, быть не может. Дети в классе его откровенно терпели, а учитель по-немецки жестко сказал нам: «Ребенок в этом возрасте должен быть в школе, и он здесь». Отчасти решить проблемы таких детей может выделившаяся в отдельное направление Монтессори-терапия.
Но есть и совсем нетерпимое отношение к интеграции. Многие Монтессори-тренеры, элита Монтессори-движения, считают, что в спасении нуждаются здоровые дети. Российская медицинская статистика, к сожалению, подтверждает этот тезис. Критика, которую почти сто лет назад обрушила Монтессори на школьное обучение, остается актуальной. Тогда она писала, что вместо того, чтобы изобретать 201 вариант физиологически удобной парты, следует вообще отказаться от них. Столь далеко не пошли ее последователи, но свободная работа так и держится на трех китах: свободе выбора, свободе движения и дисциплине. Для осуществления этого нужен хорошо подготовленный и понимающий, что он делает, учитель. Скорее бы он вошел в школу.
Общие замечания к Большим историям[4]
1. Учитель выразительно рассказывает историю, а не читает ее.
2. Главная задача – произвести глубокое эмоциональное впечатление на детей.
3. Истории не должны часто повторяться. Эти рассказы должны становиться необычным событием в жизни детей.
4. Дидактические задачи Больших историй даны в основном тексте, дополнительных историй – в приложении.
С самого начала люди знали о Боге. Они ощущали его присутствие, хотя и не видели его. Они задавались вопросом – кто он и где его можно найти. «Кто он, Бог?» – спрашивали они у своих мудрецов. «Он – само совершенство», – был их ответ. «Но как он выглядит? Есть ли у него тело, как у нас?» «Нет, у него нет тела, у него нет глаз, чтобы видеть, у него нет рук, чтобы работать, ног, чтобы ходить, но он видит все, даже наши самые тайные замыслы». «Где же он?» «Он – на небе и на земле. Он – везде».
«Что он может делать?» «Все, что пожелает. Все, что происходит и уже произошло, – это все его деяния. Он – создатель и творец, который сотворил все, что есть вокруг.
Все, что он создал, подчиняется его воле. Он заботится обо всех, содержит все свои творения в чудесном порядке и гармонии.
В самом начале не было никого и ничего, кроме Бога. Он был существом совершенным, а значит счастливым, и ни в чем не нуждался. Будучи существом добрым, он решил заняться созиданием. И все, что он задумывал, осуществлялось. Свет, звезды, Земля и растения вместе с животными – все видимое и невидимое – это все его творения. Последнее его творение – человек. Как и животных, человека Бог сотворил из земли, но создал его совсем не похожим на животных. Бог создал человека похожим на самого себя, потому что вдохнул в него душу, которая никогда не умирает, в отличие от смертного тела».
Многие люди считали, что это лишь красивая сказка. Как можно что-либо создавать, не имея глаз и рук? Если Бога нельзя ни увидеть, ни услышать, ни почувствовать, как же он мог создать мерцающие над нами звезды? Как же он создал вечно шумящее море, солнце, горы, ветер? Как смог дух сотворить птиц, рыб, деревья, цветы и их запах? Может быть, он мог создавать невидимые творения, но как быть с миром, который мы видим?
Люди удивлялись. Хорошо говорить: Бог всюду. Но кто видел его? Как можно уверять, что он вообще где-то есть? Нам говорят: он – Господь, которому все и вся подчиняется, но почему мы должны этому верить?
Это кажется невозможным. Мы, у которых есть руки, не можем совершать подобного, а как же Бог совершает что-либо, не имея рук? И как можно представить себе, что растения, животные и скалы подчиняются Богу?
Животные нас не понимают, когда мы разговариваем с ними, как же тогда они могут слушаться кого-то? А ветра, горы и моря? Ты можешь звать, кричать, подавать знаки руками, но они не смогут услышать тебя, потому что они не одушевленные, не живые. Совершенно точно – они не будут подчиняться тебе. Да, так оно и есть. Но ты же видишь: все, что есть вокруг, – живое и неживое – послушно Богу. Божьи творения не знают о том, что они послушные: живые продолжают двигаться, неживые просто существуют и продолжают существовать. Но каждый раз, когда холодный ветер касается твоего лица, его голос, если бы мы могли услышать, говорит: «Господь, я повинуюсь Тебе!»
Когда утром восходит солнце, отражаясь в водах морей и озер, оно шепчет (так же, как, впрочем, и лучи солнца, и вода): «Мой Господин, я повинуюсь Тебе!»
И когда ты видишь парящую в воздухе птицу, или плод, падающий с дерева, или бабочку, порхающую над цветком, знай, что эти птицы и их полет, дерево и его плод, падающий на землю, бабочка и нежный цветок, – все они повторяют те же слова: «Я слушаю Тебя и повинуюсь Тебе!»
Сначала был хаос, и Землю окутывала темнота. Господь сказал: «Да будет свет!» – и появился свет. И для этого было основание: в немыслимо огромном пространстве без начала и конца господствовали холод и темнота. Кто мог бы представить эту темноту и холод? Когда мы слышим слово «темнота», мы представляем себе ночь. Но по сравнению с этой темнотой наша ночь – сверкающее солнечное сияние. Когда мы слышим слово «холодный», мы представляем себе лед. Но лед по сравнению с холодом в этом пространстве просто обжигающе горяч. Можно даже сказать – этот лед такой горячий, словно его только что достали из горячей печки. Этот холод простирается в огромном пространстве среди звезд. В этой бесконечной пустыне, холоде и темноте появился свет. А затем большое огненное облако, в котором были все звезды неба: в этом облаке была целая Вселенная и среди самых маленьких звезд была наша Земля.
Ознакомительная версия.
