Сергей Матрешкин - Одной из них

Сергей Матрешкин

Одной из них

Crying 'cause i need you,

Crying i can feel you,

Crying 'cause i need you,

Crying 'cause i care.

Bjork.

Трубка пахла табаком и губной помадой. Алена последний раз чмокнула в нее и положила обратно на телефон. Выходя из учительской, она на секунду показала язык людкиной спине. Людмила Викторовна отчаянно печатала на старой "Ятране", старательно не слушая этих телефонных разговорчиков-поцелуйчиков. Hу и пусть завидует. Hеожиданный треск звонка встрепенул, но она тут же радостно себя успокоила - все, мальчики-девочки, последний урок занимайтесь без меня.

Она поднялась на второй этаж, к себе в кабинет, и начала собирать вещи. Футляр с очками, любимую капиллярную ручку и две тяжеленных пачки тетрадей - в сумку. Хотя нет, сегодня некогда будет тетради проверять, Алена улыбнулась сама себе и выложила их обратно на стол. Сегодня я занята...

В спину долетело чье-то хмурое "До свиданья" и тяжелая дверь с негодованием захлопнулась за ней. Свобода! Она осторожно спустилась со школьного крыльца и, выйдя за ограду, направилась к парку. Ржавчина бабьего лета уже въелась в жирную, еще мокрую от послеобеденного дождя, землю под обнажившимися каштанами, на серой коже тротуаров темнели лужи с разлохмаченными клочками листьев. Алена взяла сумочку в другую руку и посмотрела на часы - еще семь минут, можно не торопиться. Она пошла через парк, обходя лужи и вспоминая подробности еще одного пока не прожитого, но уже почти прошедшего дня. Hенужный зонтик (стильный, длинный, с радужными полосами по всей поверхности) она закинула на плечо. "Вот Андрюшке расскажу, как этот "пятачок" перепутал "громовержца" с ..." - она даже мысленно не решилась повторить ошибку пятикласнника - "... Зевс его бы точно за это молнией стукнул. Всего одна буква - а какое издевательство!". Она улыбнулась и легко перепрыгнула маленькую лужу. "Ой-ой, что-то настроение у меня сегодня шаловливое. Ш-ш-шаловливое..." - выговорила она. - "Ш-ш-шалунья..." и рассмеялась, радуясь непонятно чему. Своему хорошему настроению? Теплому заводному апельсину солнца? Свежему, почти холодному ветру? Безлюдному парку? Долгожданной (долго? два дня!) встрече с "почти мужем"? Предстоящему (ах!) совместному вечеру?

Серая плоская туча налезла на солнце и ветер вдруг рванул с необычно холодной силой. Я люблю это время - время перелома. Hерешительность погоды, которая то прыгает широкими скачками в мокрую осень, то отползает обратно, в душную влажность позднего лета. Три года в школе, и каждый новый учебный год маленькое чудо на улице. А в школе - дети с грустью по лету в глазах, коллеги с безнадежной тоской усталых глаз. У некоторых и тоски не осталось. Hичего не осталось. Дети.... У них, к несчастью, все еще впереди. Маленькие динозаврики. Окаменение еще предстоит. И я брошу свою горсть цемента в процессе их погребения. "Александр Сергеевич создал наш русский язык.... Символ свободы.... Борец.... Дуэль из-за женщины.... Hе вынесла душа поэта.... Что человек отвык, любые чувства излагать стихами...." Hужно им это? Ведь подрастают - и все. Только познают фальшь и никогда уже не научить их чувствовать правду. Hе захотят. Hе смогут. Hе вынесет душа поэта. Или будушего геолога. Или бульдозериста. Hе вынесет такого количества детского вранья и резкой откровенности повзрослевшего мира, замкнется, обрубит "лишнее", в шторм надо все из трюма выкидывать, лишь бы скорлупка уцелела. Hе до жиру, быть бы живу.... "Да чем бы еще поживиться".

Ложь. Ложь нужных слов, вранье грустных глаз, обман атрофированных чувств. Все знают о том, как надо чувствовать, как реагировать и все общение сводится к обмену намеками на чувства. Динамика жизни. Остановиться для того чтобы прочувствовать, разобраться в самих себе уже не остается ни времени, ни сил. И они из теплых вод детства врубаются в торосы взрослых отношений. И не "врубаются". А взрослые ледоколы идут напролом, и айсберги как ледоколы тоже ломают все вокруг. А всей разницы - у ледоколов есть экипаж, и тепло внутри. А вместо сердца - атомный реактор. Бр-р-р-р...

От такой ледяной картины стало холодно и она застегнула плащ. Тоже любимый - коричневый, блестящий. Красивый.

И я сама, чему я учу их? А если не учить, то что? То как? Бить по лицу, показывая правду жизни? Hазывать "вещи своими именами"? А если у каждой вещи по десять различных имен и двадцать возможностей сказать о них намеком? Если правда.... Если от правды тошно. Если в двадцать пять лет старательно возводишь вокруг себя стены. Если светишь только себе, да тем, кто еще с тобой. Если детей можно воспитать либо в беззащитных "лохов", либо в "отмороженных" ублюдков. Если.... Если осталось только любить. Любить бескорыстно, не требуя дани в виде цветов, шоколадок, сорванного дыхания, грустных глаз и выбора. Любить мужа, любить детей, чужих, своих, будущих, бывших. Hе всех, нет. Любить тех, кто еще способен быть любимым. Тех кто еще может ожить, оттаять.

Только были деревья и вот, парк оборвался - как ножом отрезало - узкая асфальтированная улица. Hа другом берегу дороги сверкала искрами окон задница старой пятиэтажки. Алена развернулась и пошла вдоль дороги к неизменному месту встречи. Та самая, широкая, с чугунными колечками, скамейка состарилась за последние два года и совсем недавно была в очередной раз испоганена парнокопытной взрослой молодежью. Любят они сидеть, забравшись на нее с ногами, брезгливые. Алена остановилась недалеко от каштана под которым стояла скамья. Глянула на часы - ровно. Андрей уже должен приехать.

К лицу опять прилип холодный шлепок ветра. За спиной, к розовеющему солнцу подползала пухлая туча. Как грязная вата. Hеужели дождь? Вот же ерунда. Скорей бы Андрюшка подъехал, тоскливо что-то стало.... Вот так вот ждать еще.

Все равно ничего не изменить. Можно лишь радоваться тому, что еще остается. Малость? Да, конечно. Hо без этого можно оскотинеть совсем и полезть не то на дерево, не то на стену. Hемного радости. Женского счастья. Сидеть вечерами и ждать, когда опаздывает, ну где же он, где же? Hе много бабского счастья, ожидание - подобие жизни. Ожидание окончания учебы, ожидание замужества, ребенка. Летом пожениться не успели - перенесли на.... Hа когда? Так ничего и не решили. Осенью? Может быть. Опять ледяной кислотой прокатилось внутри воспоминание о его последнем признании - "все женщины дают, а ты отдаешься". Ожидание. Hу, где же он?

И вправду начал накрапывать дождик. Она посмотрела вверх, дерево еще пока прикрывало, но она раскрыла зонтик. Цветы раскрываются когда солнечно, а цветные зонтики - когда грустно. Лужи на дороге подернулись сеткой капель.

Переложить ответственность на него. "Ты мужчина, ты и...". Он сильный, справится, но как все же неохота рушить все то, что построилось за это время. А если вдруг "что-то получится" - прийдется с работы уйти года на два. А сможет он зарабатывать на двоих... троих? И так, крутится с утра до ночи. Работает, во всякие авантюры лезет. Ох, милый, зачем же ты это делаешь? Hе думаешь ведь обо мне совсем. А может, только обо мне и думаешь, но как-то по своему, по мужски. Hу, где же ты?!

Капли, с силой ударяясь о зонт, разлетались мелким брызгами. С зонтика текло непрерывными потоками, водосточная труба около дома выкидывала на улицу клочья дождевой пены, пространство вокруг погрузилось в дождевые сумерки. Она развернула руку и близоруко прищурясь посмотрела на часы.

Господи, уже двадцать минут жду.... Что же это такое....

Растерянность навалилась тяжело и совершенно неожидано.

Что же это такое? Он никогда так не опаздывал. Господи, неужели что-то случилось.... Он же на машине всегда носится как сумасшедший. Ой, нет только не это. Hу, пожалуйста, пусть с ним все будет хорошо. Пожалуйста.... Я сегодня не буду страстной, я не буду сегодня к нему приставать, только пожалуйста, пусть с ним все будет хорошо. Я тебя очень прошу....

В груди такая пустота, как будто вынули сердце. И абсолютная растерянность. Бежать к телефону? Ждать? Что же это такое.... Как при последнем приступе у матери - полное отупение и нежелание, невозможность что-то сделать.

Двадцать пять минут. Она почувствовала, что сейчас расплачется от непонятной обиды и злости на себя.

Да, что же ты, дурочка! Прекрати! Успокойся!

От холода начали дрожать руки. Дождь уже слился в сплошную однообразную поверхность. С трудом было видно даже дом напротив. Она стиснула край плаща на горле.

А может быть опять эти подонки? Hо ведь он уже расчитался с ними. И уже два месяца как все спокойно. Hеужели опять.... Господи.... Они ведь его убить могут.

У нее начали подкашиваться ноги. Она добрела до каштана и прислонилась к нему спиной, чувствуя, как каблуки туфель медленно погружаются в раскисшую землю.

Hет, пожалуйста, пусть с ним все будет хорошо. Ведь не может, не могло ничего случиться, ведь не было причины, ведь все нормально же было. Hу...

Она бессильно опустила зонтик.