Кен КИЗИ
ПЕСНЬ МОРЯКА
Посвящается Фей, надежной мачте в ревущих волнах, путеводной звезде во мраке, моему товарищу по плаванию.
И Христос был мореходом,
По волнам бродя как посуху,
И увидел Он сквозь воды,
Раздвигаемые посохом,
Что лишь очи утопающих
Видят лик Его светлейший,
И велел Он начинающим
Воды бороздить в дальнейшем
И сказал: «Пока свободу
Не найдет в пучине,
Заповедую по водам
Плыть вперед мужчине».
Леонард Коэн
1.Грезы о Джине с мутной субстанцией
Когда все это началось, Айк Соллес спал поблизости, всего лишь чуть-чуть опережая время, в своей красной алюминиевой «Галактике». Это было лучшее время, это было худшее время, но и этим ничего не сказано.
Ему снилась его бывшая жена Джина и то, какой она была красивой тогда во Фресно, в то чистое, простое время еще до рождения ребенка и движения Бакатча.
Прежде чем наступило десятилетие, получившее название Мерзкие Девяностые.
В этом сне Айк только что вернулся с работы, закончив колдовать над дросселями, и застал Джину завтракающей нагишом в лучах утреннего солнца. За окном были видны эмигранты, возделывавшие поля, и блеск поднимавшихся и опускавшихся мотыг. В шелковистом утреннем воздухе все еще висела легкая дымка.
На лице платиновой секс-бомбы Джины написано удовлетворение. Она постоянно утверждала, что больше всего любит этот закуток на кухне, за исключением, конечно же, койки. Джина, Джина…
Она читает вслух бабушкину Библию в переплете из мягкой белой оленьей кожи. На носу у нее очки, волосы завиты, на голове шляпка вроде той, в которой щеголяла Салли Филд в «Летучей монахине».
Монашеская шляпка, темные очки и впечатляющий водопад платиновых волос, ниспадающих на обнаженные плечи, словно полотняная мантилья, соперничающая своей белизной с обложкой Библии. И больше ничего.
Айк видит, как у нее шевелятся губы, но слышит лишь отдаленный гул кукурузников и еще более отдаленный придушенный крик.
И внезапно эта картинка предстает перед ним в комическом виде: среднеамериканская кухня, налет религиозности и сосок Джины, которым она чуть ли не водит по строчкам. Что-то смехотворно-оскорбительное есть в этой сцене, словно издевка.
И чтобы не рассмеяться во сне, он начинает кричать на свою жену: «Или одевайся, или ложись в постель! И убери эту дурацкую книгу, и сними эту идиотскую шляпу — это же смешно!»
Но похоже, она тоже его не слышит под своим солнечным куполом и не оборачивается. Она слюнит палец, переворачивает страницу, и ее губы опять начинают шевелиться. И Айку снова кажется, что над ним издеваются. Он опять принимается кричать, но его оскорбления отскакивают от ее купола, как легкие градинки. Он смотрит на книжную полку, где зияет расщелина, оставленная вынутой Библией, и вытаскивает «Моби Дика» в кожаном переплете. Одним движением он выхватывает его с верхней полки и запускает в Джину. Звук глухого удара, и яркая картинка сереет, словно погрузившись под воду. Залитая солнцем кухня во Фресно превращается в морозный рассвет в древнем трейлере на Аляске много лет спустя. Откуда-то сквозь мглу до него снова доносится полупридушенный женский крик. А потом наступает тишина.
— Смешно, — произносит Айк вслух.
Он поворачивается и смотрит на будильник, стоящий на столе рядом с лежанкой. До встречи с Гриром остается еще масса времени. Но только он закрывает глаза, чтобы обдумать свой сон, как что-то ударяется о трейлер совсем рядом и абсолютно реально. Холодный воздух врывается в легкие, и Айк выпрастывает руку из спального мешка в поисках Тедди. Тедди — это револьвер 22-го калибра, который он держит под постелью.
— Грир? — Звук дыхания в полной тишине. — Это ты, напарник? Марли? Марли, кретин, это ты?
Звуки ударов затихают. Он сжимает теплую рукоять и осторожно подбирается к окну над лежанкой. Но оно слишком грязное, чтобы через него можно было что-нибудь рассмотреть. Он нащупывает алюминиевую скобу и чуть приподнимает раму. Удары возобновляются прямо под окном.
Сжав рукоять револьвера, он расстегивает коленями спальный мешок до конца и спускает ноги на пол.
— Грир? Марли?
Нет ответа. Он видит темное пятно половика из овечьей шерсти перед газовым обогревателем. Доходяга Марли спит мертвецким сном и столь же бесчувственен к проявлениям внешнего мира, как и призрак, в честь которого назван (Марли — призрак из «Рождественских историй» Ч. Диккенса). А Грир наверняка где-нибудь пьянствует или «рыбачит», как он это называет. Редкое занятие по нынешним временам. С тех пор как комитет по борьбе со СПИДом при ООН внедрил в сознание современников, что единственной причиной заболевания является грязный член, похоже, он лишил их всяческих потребностей. Мужские страсти остыли и уже больше не возгорались. На Грира это, впрочем, не распространялось. То ли он пропустил это пропагандистское десятилетие, проведя его в джунглях Ямайки, то ли обладал таким сластолюбием и такой твердолобой козлиной силой, что всю эту идеологию в гробу видал.
Айк на ощупь движется вдоль холодной металлической переборки трейлера, обходит спящую собаку и наконец находит свой фонарик. Он снимает его со стены и засовывает за эластичный ремень своего термообогревателя. Он делает глубокий вдох и резко распахивает дверь трейлера. Револьвер он держит наготове в правой руке, левой выхватывает фонарик из-за пояса и бесшумно крадется с видом профессионального стрелка незапамятных времен. То, что предстает взору, заставляет его застыть со все еще взведенным курком.
И ему снова кажется, что над ним издеваются.
Тварь, скорчившаяся у основания алюминиевой лестницы, при звуке распахнувшейся двери встает на задние лапы и становится ростом с ребенка. Идеальный размер для демона. На глазах потрясенного Айка она начинает медленно вальсировать на задних лапах, покачивая передними, словно бессовестно приглашая его присоединиться. Туловища у твари как бы и вовсе нет — лишь тяжело пульсирующий темный провал под костлявой грудью. Лапы похожи на две сломанные палки, покрытые струпьями и кровью. Длинный тощий хвост вертится, как у ящерицы, взад-вперед, поддерживая равновесие.
Но от чего у Айка действительно прилипает язык к небу, так это голова несчастной твари. От плеч и выше маячит абсолютно гладкая, голая и безукоризненно ровная болванка. Айк моргает глазами, чувствуя себя отчасти реабилитированным. Это не сон, эта грязная тварь существует на самом деле. На самом деле! Вот оно, адское отродье, вызванное к жизни человеческой деятельностью, прямо перед ним — результат вмешательства в ту сферу, которую, как утверждал Клод Рейне в своем классическом ужастике «Человек-невидимка», «люди должны оставить в покое».
Когда наконец Айк находит переключатель фонарика, выясняется, что освещенная тварь производит еще более жуткое впечатление. Голова у нее и вправду гладкая и ровная, как хромированная поверхность, но в луче фонарика выясняется, что за стеклом различима морда, дергающаяся словно в какой-то дородовой слизи. Нечеловеческая мерзость, которую хочется размозжить! Но в тот самый момент, когда тварь оказывается на прицеле, она вдруг совершает немыслимый пируэт, и на затылочной части цилиндрической головы Айк видит обрывок наклейки:
лучшая пищ
настоящий майоне
без холе
— Черт! Да это же дикая кошка! Кошка, у которой башка застряла в майонезной банке.
На звук голоса кошка поворачивается обратно, продолжая раскачиваться из стороны в сторону с закинутой назад головой. Похоже, это единственное положение, при котором воздух может просачиваться в банку.
— Ну ты попалась, подруга. —¦ Айк откладывает револьвер и опускается на одно колено. — И давно ты так? Дай-ка я-а-а-а!
