Ознакомительная версия.
Некоторое время Санька неподвижно продолжала стоять по шею в воде с крепко зажмуренными глазами, потом все же открыла их.
И едва не закричала от радости. и не закричала потому лишь, что от лютого холода голос ей совершенно даже не повиновался.
На берегу одиноко стоял Феофан, а на песке, у самых его ног, лежало два неподвижных тела. Тело главаря, такое же неподвижное, располагалось чуть поодаль, на том самом месте, где и уложил его тяжелый посох монаха.
— Давай, вылезай! — буркнул Феофан, стараясь не смотреть в сторону Саньки. — Одевайся, я отвернусь пока...
Он и в самом деле отвернулся, когда Санька, синяя от холода, пулей вылетела из воды. Выбивая зубами дрожь, она принялась одеваться. впрочем, это оказалось не таким уж и простым делом, ибо продрогшие руки совершенно онемели и почти не повиновались хозяйке, да и одежда с трудом налезала на мокрое тело...
Одевшись, наконец, Санька натянула на ноги кроссовки (хорошо еще, что были они на липучках, а не на шнурках!) и подошла вплотную к Феофану.
— Я готова, — робко проговорила она, по-прежнему дрожа всем телом.
— Вот и хорошо! — сказал монах, наконец-таки поворачиваясь в сторону девушки. — Потому как уходить нам быстро надо!
— Куда? — почему-то поинтересовалась Санька, хоть ей это сейчас было совершенно безразлично.
— Подальше отсюда, — сказал Феофан. — Пока эти двое не очухались.
— Они живы? — почему-то обрадовалась Санька и даже сама удивилась своей радости.
— Не убивец я. — нехотя пробурчал Феофан, — хоть, может, и зря жизни им покинул, душегубам.
Нагнувшись, он ловко подхватил оба топора одной левой рукой и с силой зашвырнул их на самую середину заводи. Потом, вслед за топорами, туда же последовал и кистень, и тоже левой рукой.
И тут только Санька заметила обширные пятна крови на правом плече монаха.
— Вы ранены?
— Так, пустяки! — отмахнулся Феофан. — Царапина.
— Да нет же, надо посмотреть, — заволновалась Санька, но Феофан лишь поморщился досадливо.
— Уходить надо! — повторил он, тревожно озираясь по сторонам. — Идем, Алексашка. или как тебя звать-величать на самом деле?
— Александрой и зовите! — тихо и даже как-то виновато прошептала Санька. — Это и есть мое настоящее имя.
— Вот и хорошо!
Повернувшись, Феофан быстрым шагом пошел прочь от реки. Санька едва поспевала за ним.
— Вы не сердитесь? — спросила она некоторое время спустя.
— Не сержусь, — сказал Феофан, не оборачиваясь. — Про брата, которого ищешь, тоже солгала?
— Не солгала! — проговорила Санька, тяжело дыша и отставая все больше и больше. — Я и вправду его потеряла и пытаюсь теперь разыскать!
Феофан заметил-таки, что взял темп ходьбы, непосильный для Саньки. Он чуть сбавил ход, и теперь оба путника шли рядом. И оба молчали.
А характер местности постепенно изменялся. Огромное поле наконец осталось позади, а впереди темнел лес, куда и направлялся в данный момент Феофан.
— А куда мы идем? — запоздало поинтересовалась Санька.
— Я же сказал: подальше отсюда! — буркнул Феофан, да так мрачно, что у Саньки пропала всяческая охота с ним разговаривать. Она даже подумала: а не лучше ли им разойтись по-хорошему, в разные, как говорится, стороны.
Санька не успела еще обдумать до конца соблазнительную эту мысль, как Феофан вдруг остановился и внимательно на нее посмотрел.
— Я тебя, отроковица, не неволю, — сказал Феофан, вздохнув. — Хочешь — разом пойдем, не пожелаешь — неволить не стану. Иди тогда, куда нужным посчитаешь. Но опасаться меня не надо или в чем-либо худом подозревать. Я для тебя не опасный, ибо зарок дал перед иконой святой и зарок сей блюду уже десятый год нерушимо. Да и возраст мой во внимание прими. в отцы ведь тебе гожусь.
Последний аргумент не показался Саньке особенно убедительным. Те трое отморозков у реки тоже вполне могли годиться ей в отцы, а один из трех, возможно, даже и в дедушки. Да и десятилетнее соблюдение зарока не слишком убеждало.
Санька и сама удивилась, какие «взрослые» мысли полезли вдруг ей в голову. Она-то привыкла считать себя совсем маленькой. да и мама всячески поддерживала Саньку в наивном убеждении.
Впрочем, недавние события у речки кое-чему ее научили.
— А эти трое, кто они? — поинтересовалась она, вопросительно глядя на Феофана. — Разбойники?
Тут в ее памяти всплыло одно старинное слово, тоже означающее разбойников.
— Тати?
— Тати и есть! — нехотя буркнул Феофан. — Вояки из разбитого воинства! Люди бают, что их Шуйского ратники здорово потрепали на Восме-реке, что под Каширой. Сам воевода к Туле теперь отходит с главными силами. а это так, отбросы! Разбежались, как зайцы, во все стороны. теперь, поди, опомнились! Торопятся, догнать пытаются воеводу своего.
— Воеводу? — не сразу поняла Санька. — Какого воеводу?
— Болотникова, какого ж еще! — все так же нехотя пробурчал монах. — Главного военачальника царя самозваного.
— Что?!
От возмущения Санька даже остановилась.
Историю, как науку, она всегда любила и знала ее очень хорошо. Даже отлично, лучше всех в классе. А с воеводой Болотниковым «познакомилась» еще в начальной школе, когда принесла домой из библиотеки первую свою «историческую» книгу под названием «Наша древняя столица». Тогда она просто влюблена была в эту стихотворную книжку и многие ее главы могла цитировать наизусть.
И Болотников был в то время одним из любимейших ее героев из многократно перечитанной этой книги. Наряду с Евпатием Коловратом и Стенькой Разиным
И, наверное, именно оттуда, с потрепанных страниц «Нашей древней столицы», сформировалось у Саньки твердое убеждение, что восставшие болотниковцы — это убежденные и бескорыстные борцы за светлое будущее человечества, защитники всех униженных и угнетенных, рыцари, так сказать, без страха и упрека.
И наоборот: воинство царя Шуйского — те еще сволочи!
Встреча с конным боярином, яростно оравшим на Саньку, а затем исхлеставшим кнутом Феофана, вроде бы подтверждала правильность сего предположения.
Но эти три отморозка... они, выходит, из войска Болотникова?
Да нет, быть такого не может!
Или может?
Впрочем, немного поразмыслив, Санька пришла к выводу, что в семье не без урода. А может, эти уроды и не болотниковцы вовсе. может, они из тех дворянских отрядов, что предадут в самый решающий момент своего воеводу и трусливо переметнутся на сторону Шуйского?
Пока она так размышляла, путники успели уже не только войти в лес, но и основательно в него углубиться.
— Ягод хочешь? — сказал вдруг Феофан, останавливаясь. — Вон их сколько!
Вокруг и в самом деле было красно от земляники. И вся такая крупная и ароматная, что у Саньки даже слюнки потекли.
Некоторое время, позабыв обо всем, Санька «паслась» на ягоднике. Насобирает полные пригоршни — и в рот. Вскоре у нее ладошки совсем красными сделались, губы и подбородок тоже, наверное.
Выпрямившись, Санька вдруг обнаружила, что Феофан стоит совсем неподалеку и, прислонившись спиной к сосне, внимательно за ней наблюдает. Слишком внимательно, что Саньке совсем даже не понравилось.
А Феофан, заметив, что Санька тоже на него посмотрела, лишь вздохнул как-то по-особенному тяжело и отвернулся.
— Дочка у меня была. — проговорил он тихо, еле слышно. — Смешная такая девчушка. А потом.
Не договорив, он замолчал, а Санька так и не решилась спрашивать, что же такого случилось с дочерью Феофана.
— Переодеться бы тебе, — перескакивая на другую тему, заговорил вновь Феофан. — Во что-либо не столь приметное. А это — сжечь или припрятать.
— Нет! — не проговорила даже, выкрикнула испуганно Санька. — Ни за что!
Ее вдруг пронзила нелепая, в сущности, мысль, что одежда эта — единственное напоминание о том настоящем времени, в котором она родилась и выросла и из которого так глупо выпала недавно. И потеряй Санька сейчас эту одежду — ей никогда уже не вернуться домой.
Но Феофан, кажется, понял ее испуганный возглас по-своему.
— Ты не боись, Александра, что в женское одеяние облечь тебя хочу! — добродушно пророкотал он. — Достанем тебе портки холщовые, рубашечку ситцевую с пояском. Обувку. — Внимательный взгляд Феофана скользнул на мгновение по Санькиным кроссовкам. — Обувку можно и эту оставить, кто сейчас на обувку внимание обращает.
— Нет! — Санька что есть силы замотала головой. — Не хочу!
Она вдруг вспомнила об Иване, которого просто необходимо как можно скорее отыскать.
— Меня брат может не узнать, ежели переоденусь!
Это был слабоватый аргумент, но Феофан неожиданно задумался.
— Как же вы с ним расстались-то? — спросил он, и в голосе его прозвучало не то чтобы недоверие. любопытство скорее. — Лихие люди вас разлучили али еще что?
Ознакомительная версия.
