Дениз удивительным образом умела двумя-тремя словами сгладить неприятное впечатление от бестактности отца. О'Доннел находил, что она очень красива той особой поздней красотой, которой нередко расцветает женщина в сорок лет. Из разговора он понял, что она довольно часто навещает отца в Берлингтоне, хотя постоянно живет в Нью-Йорке. Если она пару раз и упомянула о детях, то о муже не обмолвилась ни словом. Следовательно, заключил он, она или разведена, или же живет отдельно. Мысленно он вдруг почему-то сравнил светскую Дениз с Люси Грэйнджер, которая целиком поглощена своей работой. Какой тип женщины должен больше нравиться мужчинам? Дениз, должно быть, блещет в обществе и вместе с тем прекрасная жена и хозяйка.
Эти мысли были прерваны самой Дениз, которая, наклонившись к нему, вдруг сказала:
– Неужели вы так легко уступите поле боя, доктор О'Доннел? Отец просто несносен со своими рассуждениями.
– Какое поле боя? Ерунда. Вопрос совершенно ясен, – сердито фыркнул Суэйн. – Испокон веков природа сама контролировала рост населения, сохраняя равновесие. Когда чрезмерно повышалась рождаемость, на помощь приходил голод.
– А иногда это делала политика. – подал реплику Ордэн Браун. – Тут действовали не одни только силы природы.
– Допустим, – пренебрежительно отмахнулся Суэйн. – Но какую вы видите политику в том, что слабый погибает, а выживает наиболее приспособленный?
– Слабый или тот, кому просто не повезло? «Ну что же, если ты хочешь спорить, давай поспорим», – подумал О'Доннел.
– Нет, именно слабый. – В голосе старика послышалось явное раздражение, но, кажется, он этого и хотел – раздражаться и кричать. – Чума и эпидемии убирали слабых, а сильные выживали. Естественным образом поддерживался нужный уровень. Природа знала, что делает. Сильные продолжали жизнь на земле, они давали новое потомство.
– Неужели, Юстас, вы действительно считаете, что человечество вырождается? – воскликнула Амелия Браун, и О'Доннел увидел, что она улыбается. Она, должно быть, хорошо знала все штучки старика Суэйна.
– Да, мы вырождаемся, по крайней мере здесь, на Западе. Мы продлеваем жизнь калекам, слабым и больным. Мы взваливаем на плечи общества груз из людей бесполезных и никчемных, не способных принести пользу обществу. Вот скажите мне, зачем нужны все эти санатории и больницы для неизлечимо больных? Говорю вам, медицина сегодня занята только одним – как сохранить жизнь тем, кто должен умереть. Мы делаем все, чтобы они жили и плодили себе подобных. И так до бесконечности.
– Наука пока еще не установила непосредственной связи между болезнями и наследственностью, – заметил О'Доннел.
– В здоровом теле здоровый дух, – огрызнулся Суэйн. – Разве дети не наследуют все слабости и пороки родителей?
– Не всегда. – Спорили теперь только О'Доннел и старый магнат.
– Но в большинстве случаев, не так ли?
– Бывает, что и так.
– Не поэтому ли у нас так много психиатрических больниц?
– Возможно, мы просто больше стали уделять внимания психическому здоровью населения в целом.
– А возможно, мы просто стали заботиться о том, чтобы сохранить для общества побольше никчемных и больных людей. Да, да, никчемных, слабых людей! – передразнил его Суэйн. Он распалился так, что почти кричал и даже закашлялся. «Надо по осторожней, – подумал О'Доннел, – а то еще его хватит удар».
Старик отпил немного коньяку и, словно угадав мысли О'Доннела, сердито проворчал:
– Не беспокойтесь, молодой человек. Еще неизвестно, кто кого переспорит.
О'Доннел все же решил умерить пыл и вести спор в более спокойных тонах. Поэтому он как можно спокойнее заметил:
– Мне кажется, вы забываете об одном, мистер Суэйн. Вы считаете болезни естественным регулятором в жизни общества. Но многие болезни отнюдь не результат естественного развития общества. Они результат окружения, условий, созданных самим человеком. Плохие санитарные условия, нищета, трущобы, загрязнение воздуха. Все это не естественные, а искусственно созданные условия.
– Но они часть эволюции человеческого общества, а эволюция – естественное явление в природе. Это все – процесс сохранения равновесия.
О'Доннел подумал: «Да, тебя не так-то легко сбить с твоих позиций». Но теперь он не намерен был уступать:
– В таком случае медицина тоже часть естественного процесса поддержания равновесия в природе.
– Откуда вы это взяли? – сердито огрызнулся Суэйн.
– Потому, что она тоже часть эволюции человеческого общества. – Несмотря на свое решение не горячиться, О'Доннел почувствовал, что говорит резче, чем хотел бы. – Любое изменение окружающей среды ставит перед медициной новые проблемы. И медицина пока еще не может решить их полностью. Она постоянно отстает.
– Но все эти проблемы ставит перед собой сама медицина, а отнюдь не природа. – Глаза Суэйна недобро блеснули. – Если бы мы не вмешивались, природа прекрасно справлялась бы со всеми проблемами еще до того, как они возникнут. В результате естественного отбора выживает сильнейший.
– Вы ошибаетесь. – О'Доннел уже забыл о всякой осторожности и дипломатии – он скажет этому старику все, что думает. – У медицины лишь одна задача, всегда была и всегда будет. Помочь каждому отдельному человеку выжить. – Он остановился. – А это один из самых главных и самых древних законов природы.
– Браво! – не удержавшись, воскликнула Амелия Браун.
О'Доннел продолжал:
– Вот почему мы боремся с полиомиелитом, мистер Суэйн, с чумой, корью, тифом, сифилисом, туберкулезом и раком. Вот зачем строим санатории и больницы для хронических больных. Вот почему сохраняем жизнь людям как сильным, так и слабым. Потому что человек должен жить. Это единственная задача медицины.
Он ожидал яростной ответной атаки. Но Суэйн промолчал, а затем, взглянув на дочь, вдруг спокойно произнес:
– Дениз, налей доктору О'Доннелу еще коньяку. Когда Дениз склонилась над ним, чтобы наполнить его рюмку, О'Доннел уловил легкий запах ее духов и вдруг почувствовал неудержимое желание коснуться рукой ее мягких темных волос. Но Дениз уже подошла к отцу.
– Раз ты действительно так думаешь, отец, не понимаю, для чего ты состоишь членом больничного совета? – спросила она, тоже подливая ему коньяк в рюмку.
Юстас довольно хмыкнул:
– А для того, чтобы Ордэну Брауну и другим было на что надеяться – авось я что-нибудь да и оставлю им в своем завещании. – Он кинул взгляд на Ордэна. – Они уверены, что ждать уже осталось недолго.
– Вы несправедливы к своим друзьям, Юстас, – ответил Ордэн Браун полушутя-полусерьезно.
– А вы порядочный лгун. – Старик явно наслаждался ситуацией. – Ты спрашиваешь, Дениз, зачем я состою в опекунском совете больницы? Да потому, что я реалист и практик. Что-либо изменить в этом мире я уже не могу, а вот служить неким регулятором равновесия я еще в силах. Я знаю, многие считают меня ретроградом, человеком, мешающим прогрессу.
– Разве вам кто-нибудь это говорил, Юстас? – воскликнул Ордэн.
– Разве обязательно говорить об этом? – И Суэйн не без злорадства посмотрел на председателя попечительского совета. – Я знаю только одно: каждому делу нужен тормоз, этакая сдерживающая сила. Не станет меня, сами начнете искать кого-то другого.
– Вы говорите глупости, Юстас. Наговариваете на себя бог знает что. – Ордэн Браун тоже решил поиграть в откровенность. – Вы сделали немало хорошего здесь, в Берлингтоне.
Старик вдруг словно съежился и стал меньше в своем кресле.
– Знаем ли мы истинные мотивы своих поступков? – А затем, подняв голову, сказал:
– Разумеется, вы ждете от меня немалых пожертвований на все это ваше строительство?
– Откровенно говоря, мы надеемся на ваш обычный взнос, – смиренно промолвил Ордэн.
– А если я дам вам четверть миллиона, это вас устроит? – неожиданно сказал Суэйн.
О'Доннел услышал, как у Ордэна перехватило дыхание от неожиданности.
– Не стану скрывать, Юстас, – наконец проговорил он. – Я потрясен.
– Не стоит. – Старик задумчиво вертел в руках рюмку. – Правда, я еще не решил окончательно, но подумываю сделать это. Скажу вам точнее недельки через две. – Вдруг он резко повернулся к О'Донеллу:
– Вы играете в шахматы?
О'Доннел отрицательно покачал головой.
– Играл когда-то, еще в колледже.
– А мы с доктором Пирсоном частенько Играем в шахматы, – сказал Суэйн. – Вы с ним знакомы, разумеется? Он пристально посмотрел на О'Доннела.
– Да. И довольно близко.
– А я вот знаю Джо Пирсона очень давно. Знал его еще до того, как он начал работать в здешней больнице. – Он произносил слова медленно, словно вкладывал в них особый смысл. – Я считаю его одним из самых знающих врачей нашей больницы и надеюсь, что он еще многие годы будет возглавлять свое отделение. Я безоговорочно верю в его опыт и знания.
«Вот оно что, – подумал О'Доннел. – Это ультиматум мне и Ордэну Брауну как председателю опекунского совета больницы: хотите получить четверть миллиона, руки прочь от Джо Пирсона».
