его отпустил. До встречи с Аней оставалось ещё около полутора часов, я решил прогуляться и на свежем воздухе спокойно подумать о том, что происходит. С первым пунктом плана проблем не возникло: прогулка была приятной, а вот спокойно подумать не получалось — в голове была каша.
Надо было как-то настроиться на разговор с Аней, а это было непросто. Было нелегко принять сам факт, что Аня всё помнила, а ей ещё и опасность угрожала. И возможно, это было связано между собой. Однозначно надо было ей помочь, как минимум я должен был сделать для этого всё, что в моих силах. Но сначала надо было выслушать её и выяснить, о какой опасности шла речь.
Ещё я очень хотел спросить Аню, не сболтнула ли она кому-то, например, родителям про Яроша. С сохранённой памятью она становилась полноценным подозреваемым в передаче информации немцам. Было понятно, что самой Ане это всё было не нужно, но она вполне могла проболтаться о поляке тому, кто имел выгоду от слива информации.
И я поймал себя на мысли, что мне хотелось бы, чтобы всё было именно так — чтобы немцы узнали про спецоперацию по причине Аниной неосторожности. Ну очень уж я не хотел, чтобы предатель оказался из близкого круга Романова или Воронцова. Правда, по отношению к Ане думать так было некрасиво. Но что я мог поделать? Эти мысли сами лезли мне в голову.
И ещё я не мог выбросить из головы реакцию Романова на информацию о том, что предатель кто-то из своих. Обычно Александр Петрович полностью контролировал свои эмоции, а здесь растерялся. Не разозлился, не расстроился, а именно растерялся. Видимо, он был настолько уверен в своей команде, что даже в мыслях не мог допустить предательства.
Реакция Романова на мои слова была такой искренней, что можно было смело утверждать: или он точно непричастен к сливу информации, или он самый великий актёр на Земле. А Милютина я никогда и не подозревал. Если у кесаря хотя бы теоретически была мотивация рассказать немцам о спецоперации — например, подставить эльфов, чтобы сильнее их рассорить с орками, то у Ивана Ивановича её точно не было.
Милютин всегда хотел спасти ребят. Он рисковал карьерой, отправляя меня в качестве подсадной утки в Москву, и в первую очередь, благодаря ему появилась сама возможность провести эту спецоперацию. Смысла её срывать у Милютина точно не было. Ну или в противном случае меня ждало одно из самых больших разочарований в жизни, вполне сравнимое с выбраковкой.
Без пяти шесть я вошёл в ресторан «У охотника». Хостес проводила меня к забронированной Аней кабинке, я уселся за стол и принялся ждать. Чтобы не сидеть просто так, заказал кофе.
Я проторчал в кабинке пятнадцать минут. Мне принесли эспрессо с горячим молоком, я успел его выпить, а моей подруги по Восточному всё ещё не было. В очередной раз бросив взгляд на часы, я поймал себя на том, что начинаю нервничать. В голову полезли неприятные воспоминания о прошлой несостоявшейся встрече и слова Ани о грозящей ей большой опасности.
Ещё через пять минут на мой телефон пришло сообщение с неизвестного номера. В нём была всего одна фраза: «Это неправда!». Подписи не было, но фраза была на немецком — этого было достаточно, чтобы догадаться, кто прислал сообщение. Оставалось лишь понять, что означали эти слова?
Князь Воронцов вошёл в кабинет кесаря, в руках он держал большой конверт из дорогой бумаги, запечатанный сургучом. Генеральный прокурор обменялся приветствиями с Романовым и присутствующим в кабинете Милютиным, после чего сообщил:
— Мне доставили его полчаса назад.
После этого Воронцов подошёл к кесарю и вручил ему конверт.
— А я после Вашего звонка сразу же набрал Ивана Ивановича, — сказал кесарь, разглядывая конверт. — Нехорошие у меня предчувствия относительно этого письма.
Романов рассмотрел конверт, на нём золотыми буквами было написано: «Кесарю Российской Федерации князю А.П. Романову». Александр Петрович аккуратно надорвал край и достал из конверта лист бумаги с напечатанным на нём текстом. Начинался этот текст с заголовка «ультиматум».
— Это ультиматум, господа, — сказал Романов, дочитал текст до конца и добавил: — Мне, точнее, правительству Российской Федерации в моём лице, выставлен ультиматум. Петербургские сепаратисты требуют в течение трёх дней признать полную независимость Санкт-Петербурга в границах города и области. В противном случае обещают начать войну.
— Не успокоился, — с явным сожалением произнёс Милютин.
— И не успокоится, пока мы его не повесим, — со злостью сказал Романов и обратился к Воронцову: — А на словах он ничего не говорил?
— Нет, — ответил Воронцов. — Я позвонил князю Седову-Белозерскому сегодня в девять утра и официально уведомил его, что операция «Возмездие» окончена, как мы и договаривались. Князь меня поблагодарил и спросил, не могу ли я сделать ему одолжение — передать Вам письмо. Я согласился, Седов-Белозерский поинтересовался, куда лучше доставить письмо: в Дворянское собрание или в прокуратуру. Я сказал, что нахожусь в столице, и через полчаса после нашего разговора мне привезли этот конверт.
— Видимо, две штуки сделал, — усмехнулся Романов. — Предусмотрительный.
— Скорее всего, — сказал Воронцов. — Ну а я сразу позвонил Вам и поехал сюда.
Кесарь нахмурился, некоторое время помолчал, затем обратился к Милютину:
— Надо собрать совет безопасности на двенадцать часов. В расширенном составе. У нас три дня на подготовку к войне, если эльфы, конечно, не начнут раньше.
— Полагаете, могут начать? — спросил Милютин.
— А почему бы и нет? — ответил Романов. — Независимость Петербурга мы признавать не станем, думаю, это понимают все, и в том числе Седов-Белозерский. Ультиматум лишь формальность перед началом боевых действий.
— Три дня, я думаю, они подождут, — сказал Воронцов. — Седов-Белозерский ждал окончания спецоперации, а потом моего звонка, чтобы никто не мог упрекнуть его в нарушении слова дворянина. Сейчас он тоже не станет портить репутацию. Три дня они точно подождут.
— Значит, будем исходить из этого, — сказал Романов. — Но всё равно нужно быть начеку уже с этой минуты. Если Седов-Белозерский хочет войны, значит, будет ему война.
— Но не факт, что войны хочет весь Петербург, — заметил Милютин. — Возможно, нам имеет смысл бросить силы не только на войну, но и на ликвидацию Седова-Белозерского.
— Это тоже вариант, — согласился кесарь. — Я не раз думал об этом. Но сейчас, после того, как Роман со своей бабкой вдвоём сделали то, что оказалось не под силу нашим спецслужбам, я понимаю, что вариант с ликвидацией Седова-Белозерского, помимо плюсов, имеет и минусы.
— Вы опасаетесь, что Роман не
