мчались зяблики, коньки, зорянки - все, кто жил под защитой рябинников.
Шум, крик, гомон, писк! И посыпались со злого ястреба перья, как из распоротой подушки.
Ощипанный, избитый, с выклеванным глазом, едва ушёл перепелятник от разъярённых птиц. С тех пор он никогда не залетал в сосняк, а дружные рябинники спокойно выводили птенцов и пели свои скрипучие песни.
Два чёрных скворца сидели на высоком тополе. Они похлопывали крыльями, раскрывали клювы и что-то торопливо трещали, свистели и каркали, обращаясь друг к другу. Иногда птицы умолками, задумчиво перебирали пёрышки, чистили клювы о ветку, а затем снова с жаром принимались говорить, вытягивая шеи и поднимая перья на затылке.
Один скворец был побольше, упитанный и крепкий. Его перья отливали зелёным цветом и жирно блестели, словно смазанные маслом.
Второй - поменьше, встрёпанный и неряшливый, имел самый несчастный вид. Казалось, что он побывал в когтях у кошки.
- Почему вы такой печальный, Сквир Сквирыч, - спрашивал гладкий скворец у взъерошенного товарища.
- Ах, Сквор Скворыч, - отвечал тот. - Я расскажу вам, какое несчастье свалилось нынче на мою голову. Мы жили на зимовке в тёплой стороне, за широким морем. Там жёлтые пески, голубая река и люди с чёрной кожей… Там есть высокий тростник, зелёные пальмы, толстые бегемоты и длинные крокодилы. Нам жилось хорошо. Ведь в тростниках пропасть крылатой саранчи, а в иле на берегу много вкусных червяков.
Но всё-таки нам очень хотелось домой. Мы часто вспоминали свои скворечники, огороды, берёзы и тронулись в путь, когда соловьи, кулики и другие наши соседи ещё не думали улетать. Честное скворчиное слово, мы больше всех любим свою землю! - вздохнул маленький взъерошенный скворец.
- Ещё бы! Разве можно забыть то место, где ты вылупился из яйца, - важно подтвердил Сквор Скворыч.
- Да-а, - продолжал Сквир Сквирыч. - Наша стая полетела напрямик через море. В нём очень много воды. Солнце вставало и садилось, а берега всё не было видно. Когда показалась земля, нас стало меньше. Сколько скворцов упало в воду, даже подумать страшно!
Мы опустились на берег и хотели поискать пищу, но откуда-то появились люди в белых шляпах с блестящими палками в руках. Загремел гром, много моих товарищей осталось лежать на песке, а меня только стукнуло по спине. Вот какие страшные там люди! Старые скворцы говорили, что эти люди едят маленьких птичек. Только я не знаю, с перьями или без перьев.
- Вы правы, - сказал Сквор Скворыч. - Я зимовал во Франции и встретил там одного знакомого жаворонка. Он сейчас живёт за городом, под кочкой у хлебного поля. Так вот, этого милого жаворонка чуть не убили. Он говорил мне, что у него под правым крылом сидят две дробинки. Какие ужасные там люди! Они совсем не похожи на наших. Разве можно охотиться на скворцов и жаворонков? Нет, если бы не холод, не кошки и не маленькие люди с рогатками, я бы остался здесь даже на зиму.
- А потом мы перелетали через высокие снежные горы, - рассказывал Сквир Сквирыч. - Это были Альпы, там очень холодно. Много скворцов замёрзло в пути. Но мои несчастья не кончились. Я не нашёл скворечник. Что мне теперь делать? Скворечник был очень старый. Наверное, он развалился за зиму.
Сквир Сквирыч закончил свой рассказ и печально нахохлился.
А Сквор Скворыч сочувственно кивал головой.
- Ах, какая беда! Чем же мне вам помочь?
- Скорей! Скорей!
- Они уже прилетели! - услышали птицы звонкий ребячий крик внизу.
Скворцы наклонили головы и увидели, что к соседнему тополю бегут двое мальчишек с молотком, верёвкой и скворечником в руках.
А на следующее утро Сквир Сквирыч уже сидел около своего нового жилья вместе с серенькой скворчихой и во весь голос распевал весёлые песни про свою дорогую скворчиную родину.
Кузя - пуховый птенчик. Сидит он вместе с девятью своими братьями в тёмном дупле. Ему всё время хочется есть. Кузя таращит глазёнки, вытягивает шею и пищит, пищит, пищит.
За стенками дупла тихо. Только ветер дудит, да сосна покачивается взад и вперёд, взад и вперёд. Кузя ждёт. Он знает тот шорох, когда прилетает мама - белощёкая синица-кузнечик, с чёрной полоской на жёлтом брюшке. Мама всегда приносит что-нибудь вкусное: большого лесного паука, толстую гусеницу, мягких ночных бабочек. Жаль, что принесённого не хватает на десять жадных клювов. Но Кузя самый бойкий. Он лезет вверх, подминает братьев под себя и трепещет отрастающими крылышками, захлёбываясь от писка. Ему всегда достаётся больше других. Насытившись, он уступает место братьям, усаживается поглубже и затихает, закрыв глаза. Он сыт, ему пока ничего не нужно.
Но сейчас он голоден.
- Зи-зи-зи, - кричит Кузя.
И вот он, знакомый шорох. Это прилетел папа с полным клювом мух и мелких гусениц. Все птенцы жадно тянутся к нему, и папа поочерёдно суёт корм в раскрытые до невероятности клювы детишек. Кузя, конечно, поспел вперёд. Теперь можно передохнуть, пока снова не захочется есть. Раз двести тянется Кузя за кормом и, в конце концов, очень устаёт. Когда наступает ночь и в дупле становится темно, сюда залезает тёплая, пушистая мама. Она прикрывает птенцов распущенными крыльями, словно одеялом, и спит над ними, стоя на ножках, очень добрая, очень храбрая, всегда готовая кинуться на любого врага, мама.
А папа караулит снаружи.
Быстро бегут дни, вместе с ними растёт и Кузя. Уже развернулись пёрышки на его крыльях. Исчезли с головы длинные пушинки, растёт коротенький хвостик.
Кузя научился махать крыльями, ощипываться, чистить свой птенцовый наряд. Ему не сидится на месте, хочется узнать, что светит там, в отверстии дупла. Он лезет на своих братьев, карабкается, падает. Но Кузя упрямый. Сто раз пытается взобраться, сто раз летит кувырком, лишь в сто первый раз достигает отверстия дупла.
Ай! Как светло тут. Птенец жмурится от яркого солнца, с удивлением оглядывает ветки и листья. Он наклоняет голову. Там, далеко-далеко внизу, всё зелено, а синие головки цветов кажутся мелкими точками. Глубоко и страшно внизу. Зато на краю дупла очень славно: светло и просторно.
- Пинь, пинь, - сердито сказала синица-мама, подлетая к дуплу. - Зачем ты, глупый, вылез. Разобьёшься!
Эти мамы всегда боятся за своих детей. Она сунула Кузе в рот синюю муху и столкнула его в
