проходной сообщили: «Живо задницу в горсть, командир тебя искал!», возле курилки остановили для обмена рукопожатиями, а в приемной секретарша покормила его конфетой. Здесь, в спасательном отряде, Димитос был не «опасным существом» с темным пятном в биографии из-за обучения в школе Свечана, а ценным сотрудником. Его физические данные и магические способности приносили пользу, и это волей-неволей порождало доверие — его не боялись. Конечно, бывало всякое — случались и наветы, и раздоры. Но, чаще всего, Димитос чувствовал себя на своем месте. И это место было среди людей.
— Два задания, — сообщил ему командир. — Поступила жалоба, что из развалин в квадрате 222-15 опять поползли слизни. Проверили по камерам, выехали на место — да, асфальт проплавлен. Обследуй, дай заключение, определи способ борьбы. Я уже заказал соль.
Димитос кивнул.
— Второй момент. По совокупности обращений. От парковой скульптуры «Привал» в Ракитнице лезут ужи. Возможно, не только ужи, судя по фотографиям, приложенным к обращениям, там была как минимум одна гадюка. Вчера огородили восточную часть Ракитницкого парка, два специалиста из столичного зоопарка прочесали газоны в прогулочной зоне, собрали и увезли в террариум мешок змей. Надо бы выяснить обстоятельства происшествий. А то уже появилась петиция о демонтаже объекта культурного наследия.
— Не поможет, — глядя в сторону, проговорил Димитос. — Это не от «Привала», это ивы на берегу пруда ветки роняют. Они скучают по Тальнику, приветствуют весну. В старых ивах раньше жили древянницы, а в пруду — келпи. Волшба впиталась в воду и землю. С этим ничего не сделаешь. Вы же помните, в марте всегда празднества устраивали, выставляли Тальнику с Чуром пиво, а древянницам приносили сладости. Ивы радовались, змей не было.
— Помню, — глядя в другую сторону, ответил командир. — А сейчас нельзя. Надо дать ответ на обращения. Пробегись вдоль пруда, посмотри, может быть, что-то можно сделать.
— Ничего, — пробормотал Димитос. — Распушится верба и все закончится. Тальника сменит Цветень, ивы залюбуются своими отражениями и оцепенеют.
— Надо дать ответ на обращения, — напомнил командир.
— Напишу что-нибудь, — пообещал Димитос и перешел к главной надобности. — У меня просьба. Снимите ошейник, чтобы я провел день на лапах. Есть причина — обследование местности. Я все время хожу на ногах. Мне не хватает превращения раз в месяц. Я возил Маруша в прогулочную зону на прошлой неделе, а кажется, как будто это было полгода назад. Можно было бы закинуться химией, но в аптеках нет успокоительных, «Лево-Сон» сняли с производства. Если дотяну до лета, будет полегче. Если уродится волхоягодник. Если нет — напишу заявление об увольнении.
— Нечего мне тут капризную девицу изображать, — нахмурился командир. — Если… если… Заявление он напишет. А работать кто будет? Ишь! Сказать ртом заранее не можешь? Так и так, мол, привезу ребенка, потому что не с кем оставить. Накопилось семь подозрительных объектов, надо проверить. Выделите напарника. Снимите ошейник. И бегал бы с Марысеком сутки, я бы тебя на экстренные вызовы не ставил. А сейчас уже в сетку вписали, приказ оформлен. Почему до последнего молчал?
— Думал, что как-то обойдется.
— Бестолочь ты, Дымко, — беззлобно ругнулся командир. — Сегодня покатаешься со сменой, а в ближайшее дежурство что-нибудь придумаем. Иди, спроси у всех, не хочет ли с тобой кто-то поговорить, а я пока форму восемь заполню. Потом возвращайся со старшим по смене, я ошейник сниму.
— Спасибо, — искренне поблагодарил Димитос.
— А, может быть… — командир не мог нарушить закон, но мог закрыть глаза на нарушение. — А если оставить возле «Привала» несколько бутылок пива и что-то вроде пачки мармелада? Разложить на берегу. Это поможет?
— Нет, — покачал головой Димитос. — Важно не подношение. И даже не праздничная трапеза. Сегодня семнадцатое марта, день Патрикея-Снегочиста. Раньше, когда наш мир был открытым, сюда Чур с Тальником захаживали, его работу проверяли. Потому и «Привал» — задержались перед уходом на Кромку, с людьми и кладовиком поболтали. Тогда их прихода ждали, понимаете? Радовались первым проталинам, жгли разноцветные свечи: золотые и желтые — надеясь найти ничейный клад. Белые, фиолетовые, синие, оранжевые — приветствуя крокусы, пролески и фиалки. Патрикей пересчитывал кладовиков — все ли проснулись после зова Свечана? Чистил сугробы, стряхивал снег с деревьев, тревожа древянниц, взламывал лед, пугая келпи и напоминая водяным, что пора будить рыбу. А Чур с Тальником бродили по мирам, изгоняя загостившуюся снежную нежить, проверяя, не отбился ли кто от свиты Свечана. Они перестали заходить к нам лет двадцать назад, после закрытия ярмарки и корчевки лозы — зачем навязываться? Миров, в которых их ждут, очень много. А после Исхода, когда их проклинали на все лады — и люди, и большинство уцелевших оборотней — воины Чура разрушили каменные лестницы, отрезав вход-выход на Кромку. Память земли не умилостивить сладостями и пивом. Надо просто подождать. Она забудет.
Он замолчал, коря себя за излишнюю болтливость. Под запретом было не только применение заклинаний, хранение рык-ко и обучающих книг, даже разговоры о богах и волшбе не приветствовались. Принятая парламентом «Декларация воинствующего атеизма» была направлена на искоренение магических школ, храмовых учреждений и любых религиозных культов. Память земли, воды и камня не изменялась росчерком пера, но и люди, и оборотни уже привыкли к тому, что за молитву или оберег можно получить штраф или тюремный срок. Это способствовало забвению — всего два года прошло, и богов вслух не упоминали.
— Иди, — велел командир, раздраженно махнув рукой. — И в столовую не забудь заглянуть, предупреди, что тебе особый обед нужен. А то помню я как ты в прошлый раз кастрюлю лапши сожрал, и весь отряд без жидкого оставил. Повару скажи: если что-то купить надо, дополнительные фонды есть. Закажем, привезут.
— Спасибо, — повторил Димитос и вымелся из кабинета.
Слизни из развалин ползли какие-то новые, от соли только панцирем обрастали, жрали все подряд и гадили чем-то похожим на кислоту. Димитос убедился, что рвать когтями их бесполезно — вместо одного большого слизня получаются двое маленьких, которые жрут и гадят с удвоенной силой — впрыгнул в микроавтобус, превратился и крикнул старшему по смене:
— Роланд! Давай попробуем асфальт содой засыпать, вдруг поможет?
— Кто-то так уже делал?
— Нет, это я от безысходности придумал. Впервые таких вижу, не могу предположить, откуда они ползут.
Судя по архивным данным, на квадрате 222-15 до Исхода стоял по крайней мере один заговоренный особняк. С огромным подземным этажом, смыкающимся с соседними подвалами. Куда, в какой из миров случился провал — в одиночку и без разбора завалов не выяснишь. Слизни лезли весной
