ПУШКИН:
Свирель, о, нимфа, мой беспечный посох,
Упавший с неба, Лебедь на руке,
В дубраву, к голубеющей реке.
Моя Свирель, моя малютка-Лето,
Ты – вздох Поэта, золото Поэта,
Взойди над Русью, надо мной взойди!
Свяжи берёз невидимые ветви
Миров, стремящихся в объятия Творца,
Соедини модерн, бистро и ретро
Дорогой от лачуги до дворца.
Напой, Свирель, мне вещие напевы,
Соединяя древность вздохом дня,
И взором вечной и любимой девы
Омой усталость, осенив меня!
СВИРЕЛЬ:
О, мой Поэт, я стражду пробужденья.
Во мне энергия жива и зорок взгляд.
Стихи об этом ярко говорят.
Пою я втуне, обо мне не знают
Сегодняшние графы и князья.
Они свиданье нам не назначают,
В чертоги их Душе войти нельзя.
Но нам с Тобой тесны их кабинеты,
Палат их каменных не греет вид и взор.
Они мрачнее даже вечной Леты,
Не с ними мы продолжим разговор,
А с чистым сердцем Родины и края.
И, с детским смехом стих соединив,
Отчизне посвятим, Любовь вбирая,
Свой пушкинский не молкнущий мотив!
ПУШКИН:
Спасибо, друг, стихом своим отметив
Чудесной даты золотую медь,
Мы улетим за грань десятилетий
И на других планетах будем петь!
Ну, не горюй, я знаю, что Татьяна
Живёт в тебе, как и во мне самом.
Поздравь меня – пусть поздно или рано –
Но мы стихи в бокалы разольем.
СВИРЕЛЬ:
О, Пушкин, поздравляю. Другам вещим
Ты от Свирели передай привет.
Да, стих рожден. Он Родине обещан.
Спасибо, Прорицатель и Поэт!
ПУШКИН:
О, да, мой друг, воители Востока,
Вельможи,– да не даст соврать сонет,–
Любили свет без устали и срока.
У каждого придворный был Поэт.
Поэт лишь тяготился этой клеткой,
Поэт в чертоге – что твой соловей.
Поэт бывал помечен царской меткой
При отпрыске божественных кровей.
Он был слугой, придворным зазывалой,
Он славил мудрость, царственность и честь.
Но этого Поэту было мало:
Он всё на свете был готов прочесть,
Хотел увидеть бедность за порогом
Богатого уютного жилья,
До Бога шел, но не дошел до Бога,–
Таков удел Поэта-соловья.
Он выброшен был за порог однажды
В глухую степь, где вечно бродит тать
За нрав, за честь, за неуёмность жажды
Все перечесть, увидеть и познать.
Познав свободу, он опять взмолился:
Кому я нужен в той глухой степи?
А Бог Поэту, знамо, удивился,
Сказав: Стихами степь мою кропи,
Ходи по людям, развевай сомненье.
Посеешь веру – урожай сберёшь.
Играй и пой своё стихотворенье,
Посей зерно Любви – возникнет рожь!
Стих мой – мой бег,
Стих мой – мой Бог.
Колдую стихом век.
Стих свой слагаю впрок.
Пишу о детстве, о семье, о людях,
Которые не дали умереть
Душе страдающей. Им памятником будет
Сей стих. Ему дано гореть,
Рыдать, взывая к Небу и Поэту,
С любимыми родными говорить,
Из мрака прорываясь к Свету,
И о бессмертье стих дарить!
СВИРЕЛЬ:
О, сердце, не уставшее гореть,
Взлетевшее как золотое пламя,
Ты не могло, ручаюсь, умереть
И нынче реешь между нами!
О, Пушкин Наш, из родников родник,
Ты сердцем, дорогой, во все века проник,
Став Сыном Родины и Матери Пречистой.
Ребёнок, бешеный мой африканский сын,
Соединивший кровь и нрав могучих
Земных глубин и ангельских вершин,
Мой Пушкин, лёгкое как перышко перо,
Любовник вечный всех красавиц мира,
О, как ещё назвать Тебя, родной,
Как превозмочь земное тяготенье,
Чтобы узреть Души великой рденье,
Не упустив минуты ни одной?!
А.С.ПУШКИН:
О, маленькая русская сестра
Детей всех наций мира и наречий,
Твой голос от тоски вселенской лечит.
И наступает вечности пора –
Не только в памяти, но в яви и свиданьях,
Не только в творчестве, а в смехе и в речах.
И блеск живой в очах, и звук рыданий
Как будто бы с соседнего двора
Доносится. И действовать пора!
Да, действовать пора,
Что значит, действовать? –
Трудиться, радуя родных и день и ночь,
Не расточая на тоску минуток.
Татьянушка! Свирель моя родная,
Ты, словно нянюшка Арина надо мной,
Рыдаешь и, от горя замирая,
Не пропускаешь строчки ни одной
Из переписки, из стихов, воспоминаний.
Да, были люди добрые средь нас.
Красавиц было много и свиданий.
Но круг друзей от бед меня не спас. –
Спасло доверие к святой молитве.
Неправда, что я был не христьянин.
Я верил в Господа, как ни один
Из этих, что вели меня на битву.
Возьми мой стих – он полон откровенья.
Он чист и светел как родник.
В нём и твоё отныне вдохновенье,
Твой стиль и твой язык!
СВИРЕЛЬ:
Беру, мой друг. Сама себе не верю,
Что смею брать, и всё-таки беру,
Вмещая всех в себя: Арину и сестру
Ребёнку вечному и маленькому зверю,
Которого и тигром называли,
И обезьянкой милой и
Сверчком,
Которого любили и ласкали.
О, Гений! Утоли мои печали
И погрози всем бедам кулачком!
А.С.ПУШКИН:
О, сколько ласки в этом обращенье!
О, ты, моя Свирель, моё свеченье!
Не плачь над старящимся юношей Поэтом!
Всем сердцем я молю тебя об этом.
Мы все, со временем в дитяти обратясь,
Укрепим сквозь века вселенской мощи связь.
Мы все, как сказано в Писанье, – люди – братья.
И все друзья мои придут ко мне в объятья!
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
ТАМ РУСЬЮ ПАХНЕТ
В синем небе звёзды блещут,
В синем море волны плещут.
Спой мне песню, как синица
Тихо за морем жила,
Спой мне песню, как девица
За водой поутру шла.
В толпе могучих сыновей
С друзьями в гриднице высокой
Владимир-Солнце пировал:
Меньшую дочь он выдавал
За князя храброго Руслана
И мёд из тяжкого стакана
За из здоровье выпивал.
О, сколько нам открытий чудных
Готовит просвещенья дух,
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг,
И случай – Бог изобретатель…
А за добро, тепло и ласку
Прищепа нас благодарил
И не рассказанную сказку
Он нам в тот вечер подарил:
Три крупных яблока медовых
У нас лежали на столе –
Дары от берега Днипрова
Сибирской матушке земле.
Победа добра над злом НЕИЗБЕЖНА!
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя,
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя,
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашуршит,
То как путник запоздалый
К нам в окошко застучит.
Пирует Пётр. И горд и ясен,
И славы полон взор его.
И царский пир его прекрасен.
При кликах войска своего,
В шатре своём он угощает
Своих вождей, вождей чужих
И славных пленников ласкает,
И за учителей своих
Заздравный кубок поднимает.
Горит восток зарёю новой
Уж на равнине, по холмам
Грохочут пушки. Дым багровый
Кругами всходит к небесам
Навстречу утренним лучам.
И се – равнину оглашая
Далече грянуло УРА:
Полки увидели Петра.
И он промчался пред полками,
Могущ и радостен, как бой.
Он поле пожирал очами.
За ним вослед неслись толпой
Сии птенцы гнезда Петрова…
Вы помните: текла за ратью рать,
Со старшими мы братьями прощались
И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто воевать
Шёл мимо нас… И племена сразились.
Русь обняла кичливого врага.
И заревом московским озарились
Его полкам готовые снега.
Между прочим…
Ах! Умолчу ль о мамушке моей,
О прелести таинственных ночей,
Когда в чепце, в старинном одеянье,
Она, духов молитвой уклоня,
С усердием перекрестит меня
И шёпотом рассказывать мне станет
О мертвецах, о подвигах Бовы…
От ужаса не шелохнусь, бывало,
Едва дыша, прижмусь под одеяло,
Не чувствуя ни ног, ни головы.
НАСТУПАЛА ПОРА ВЗРОСЛЕНИЯ
Прошли глухие времена,
Где глох наш род, где глохли люди,
Где обрывались стремена
И был безбожник неподсуден.
Но ярче, ярче стала высь,
Где всё яснее смысл рожденья,
Где неизбежно восхожденье
И где сонеты родились.
Хлеб нам наш насущный дай нам, Боже,
Огради от бед и разрушений,
К нашим детям будь добрей и строже,
Их отринь от бездны разрушений.
Отче Наш, Твоя на Небе сила
Волею Твоей продлится в жизни,
Верою божественной в России
И любовью к страждущей Отчизне.
К людям милосердием нисходит
Царствие Твое Небесным током,
Разумом Божественным в народе,
Единеньем Запада с Востоком.
Дай же, Боже, хлеб нам наш насущный
И прости нам вечны долги наши.
Пусть вздохнёт свободней неимущий
На просторе нив, лесов и пашен.
Силою молитвы пробуждая
В сердце созидательную думу,
Боже, дай за наши все страданья
Кров – бомжу и совесть – толстосуму.
ГРЯДЁТ МОЯ РАСЕЯ
Нет, не увяла стать в моей Руси –
