Вся жизнь хирурга заполнена тяжелыми переживаниями, и бывает, что по нескольку раз в день сердце его испытывает сильные волнения… Он переживает, когда назначает больного на операцию, сознавая, что она может кончиться печально. Его нервы до предела напряжены в течение многих часов в ходе операции. Несколько дней после нее он тоже в неуходящем беспокойстве. А ведь такой больной у него не один! И всегда бывает печальная возможность несчастного случая не только во время операции, но и при различных обследованиях, возможность диагностической или тактической ошибки – собственной или помощников… Поэтому надо быть постоянно начеку! Кроме того, надо учитывать атмосферу сострадания и горя, которую приносят с собой в хирургическое отделение больные… Все это держит и твое сердце в состоянии смутной тревоги. И не день, не два, а многие годы.
Редко бывает, когда все спокойно и ни за кого не болит душа. Чаще же одно тяжелое переживание наслаивается на другое, они не дают расслабиться. Если же напряжение усугубляют семейные неприятности, хирургу негде искать успокоения и сил для дальнейшей борьбы и труда. Работа и атмосфера, в которой он живет и трудится, создают богатые возможности для предъявления ему тех или иных обвинений. Было бы желание. Вот несколько возможных конфликтных ситуаций.
Молодую женщину с тяжелым митральным стенозом готовили к операции; в разгар подготовки, когда хирург считал, что оперировать еще рано, у нее начался отек легкого с инфарктом и пневмонией. Что делать? Брать в таком состоянии на операцию – подвергать больную очень большому риску. А не делать ее – женщина умрет от отека легкого.
Если хирург решился больную оперировать, а она умерла, те, кто не видел ее, но имеют должностное право судить хирурга, подчас поучают: «Кто же берет больных на операцию в таком тяжелом состоянии?! Зачем рисковать?» А если хирург все же стал рисковать, попытался вывести больную из тяжелого состояния консервативными мерами, но больная умерла, те же люди снова воспитывают хирурга: «В случае отека легких, раз создалась угроза, надо немедленно брать больного на операцию! В этом единственное спасение. Не сделали этого и допустили грубейшую ошибку».
А ведь врач боролся за то, чтобы человек жил. Кто, кроме близких скончавшегося, пережил столько же?! Не зря в некоторых странах существует закон, по которому действия и ошибки врача не подведомственны гражданскому суду. И ясно, что любые, даже мелкие придирки не могут не отражаться на психике хирурга, а следовательно, и на его работе. Бывает так, что перед тем как тебе идти в операционную, кто-то позвонит и скажет что-то неприятное. И вот уже в какой-то миг мысли твои далеки от операции, и лишь силой воли заставляешь себя думать о необходимом. Обычно это удается, и, хоть на время операции, восстанавливаешь душевное равновесие, без которого нельзя ходить к операционному столу. Но если неприятные разговоры повторяются часто, помимо воли владеют тобой, может случиться, что в процессе работы они вдруг напомнят о себе, ты на секунду-другую отвлечешься – и произойдет непоправимое…
На операционном столе – больной. Когда вскрыли ему грудную клетку, обнаружили: опухоль левого главного бронха проросла нижнюю легочную вену, доходит до левого предсердия… Есть от чего вздрогнуть! Чтобы удалить опухоль, надо отсечь и стенку сердца! Выдержит ли больной такую операцию?.. Возможно ли вообще технически осуществить ее?.. Чувствую, что не только удалить опухоль будет трудно, у больного не хватит сил вынести это… Однако если признать его неоперабельным и зашить рану, опухоль, конечно, очень быстро совершит свое злое дело – человек погибнет. Но все же это будет позже… Не на операционном столе!
О, эти мучительные мгновения, когда надо решать: да или нет? Шансы на спасение – ничтожные. Изменяю ход операции, оставив самую опасную ее часть на заключительный этап, когда легкое – кроме вены – будет отдалено от сердца… Мелькнула мысль, что предсердие тут можно прошить механическим ушивателем, которым обычно прошивают корень легкого. Это, наверно, будет спасением для больного…
После, анализируя течение операции и свои действия, я мог восстановить, почему же великолепная, чудесная догадка не была мною реализована… В тот самый миг – рождения идеи – я, подняв на секунду глаза, вдруг увидел в операционной человека, который на днях совершил по отношению ко мне низкий поступок. В сознании пронеслось: «Зачем он сейчас здесь?»
Переключившись на какой-то момент с больного на другой предмет, я… забыл о механическом сшивателе! Стал, как обычно, накладывать лигатуру на вену, фактически на стенку предсердия. Тщательно перевязал, прошил, еще раз перевязал… Сделал все, казалось, как надо. И вдруг, когда пересек вену, лигатура со стенки предсердия соскользнула, началось кровотечение прямо из полости сердца! Тот, кто хоть раз пережил нечто подобное во время операции, может себе представить положение хирурга в такие минуты!
Мощное кровотечение идет с задней поверхности сердца, подобраться к которому невозможно, зажима тут не наложишь! Сделал попытку рукой захватить стенку предсердия, чтобы так остановить кровотечение. Но оно в считаные секунды достигло таких размеров, что сердце на наших глазах опустело и – остановилось! Сокращения его прекратились. Через три минуты выйдет из строя и мозг!
Зажав одной рукой рану сердца, другой начинаю его массировать, чтобы поддержать питание мозга. Одновременно в три вены вливается кровь струйно. Сердце и аорта постепенно наполняются кровью. Массирую три… пять… восемь… десять минут… Появились первые неуверенные сокращения сердца… Еще несколько массажных движений – и оно заработало!
Но рану сердца по-прежнему зажимаю рукой. Как только отпущу, опять возникнет кровотечение, и тогда вряд ли удастся восстановить работу сердца снова: после столь долгой остановки второй раз оно может не запуститься. Как же быть?.. Главное: к ране сердца не подберешься никаким инструментом… Поэтому иду на расширение разреза грудной клетки. Пересек грудину, с помощью ассистентов вставил второй ранорасширитель. Другая рука, которая на сердце, от неудобного положения онемела. Но разжать пальцы не могу!.. Повернули больного сильно на правый бок и дополнительно вывернули сердце вправо, обеспечив тем самым более удобный подход к ране. Прошу дать мне специальный кривой зажим, который осторожно подвел под свои занемевшие пальцы, наложил на стенку предсердия… Угроза кровотечения ликвидирована!
Семь потов сошло, ощущение такое, что собственное сердце умирало, когда остановилось оно у больного! Теперь все позади. Будем выхаживать…
Через год, осматривая этого больного, увидев след необычного разреза с пересечением грудины, я вспомнил весь ход операции до мельчайших подробностей. И как бы снова пережил весь ужас своего тогдашнего состояния, когда держал в руках опустевшее сердце, не веря, что смогу вернуть его к жизни… Но почему в тот день соскользнула лигатура? Ведь техника легочных операций так отработана мною, что подобные осложнения – редкость. Ах, да!.. И я не только восстановил в памяти причину этого осложнения, то, что отвлекло от операции, но даже про механический ушиватель вспомнил и как забыл им воспользоваться…
Хорошо понявший сущность нашей хирургической работы С. А. Борзенко написал в одном из очерков так: «Сердце, спасшее около трех тысяч сердец, должно быть неприкосновенным и охраняться законом…» Такому пожеланию можно только порадоваться!
Очень сложный и ответственный момент – назначение на операцию. Часто для больного это – вопрос жизни и смерти. И решение его в значительной мере зависит оттого, насколько эрудирован, смел, активен, решителен и в то же время осторожен хирург, какова его техника?
Немало хирургов, даже способных, берут на операцию только больных с незапущенными болезнями. Операция здесь не очень технически сложна и, как правило, заканчивается благополучно. Следовательно, процент смертности небольшой, а отдаленные результаты хорошие.
Я понимаю коллег, которые не берутся за новые и сложные операции, зная, что условий для этого пока нет. Ведь штаты, снабжение не рассчитаешь на обслуживание подобных больных. А на одном энтузиазме, без реальной поддержки воз в гору тащить тяжело. Но когда мы получали отличный результат – это было нам вознаграждением за все переживания и часто нечеловеческий труд!..
За свою многолетнюю врачебную деятельность я, несомненно, ошибался и в объеме операции, и в показаниях к ней. Мог переоценить и свои силы, и силы больного и тем причинить ему непоправимый вред. Одно несомненно, что к любой, самой незначительной по объему и характеру операции относился со всей серьезностью, не забывая правила, что в хирургии нет мелочей, пустяков. К каждой операции надо готовиться со всей тщательностью, помня, что «большая подготовка – малая операция; малая подготовка – большая операция». Эти положения усвоены мною в самом начале хирургической учебы, закреплены собственным опытом, и я никогда их не нарушаю.
