Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы - Сергей Анатольевич Смирнов

В ту же ночь он открыл глаза и увидел тень на пороге покоев. Холодные неживые глаза пристально смотрели на него.

Султан Юсуф почувствовал не страх, а только - мучительную тяжесть в груди.

- Пора настала? - с трудом проговорил он. - Что же... Теперь я готов. Я исполнил клятву и большего не желаю.

Призрак поднял руки, осторожно снял со своих плеч голову, как женщина снимает с головы полный сосуд, и опустил ее на пол перед ложем султана.

- Ты ждешь Асраила, Юсуф ибн Айюб? - послышался с пола голос, похожий на шуршание песка под брюхом змеи. - Теперь придется потерпеть. У Асраила еще много других забот. Ты помнишь, когда-то я говорил о долге?

- Шавар?! - обомлел султан, и дышать ему стало еще тяжелее.

Голова мертвого везиря улыбнулась, и султан явственно различил улыбку на "сосуде", полном отравленных мыслей, ведь та недобрая улыбка была в тысячу раз чернее самой темной ночи и самых густых чернил.

- Я слишком долго ждал часа, когда мне будет позволено напомнить тебе и о твоем долге, сын Айюба, - снова услышал он голос Шавара. - Ты уже начал отдавать его, хотя сам о том не подозреваешь... А свой долг я уже вернул сполна. И скоро наступит день, когда ты поблагодаришь меня за это.

Безголовый призрак повернулся и двинулся прочь из покоев. Султан силился крикнуть ему, чтобы тот забрал свою голову, но ему заложило грудь такой невыносимой тяжестью и болью, что он не смог выдавить из себя ни слова и очнулся, едва не задохнувшись.

В покоях тихо сиял огонек светильника. Головы не было. Видно, жадный Шавар все-таки решил не оставлять ее.

Поутру султан выглядел очень бледным и немощным. Пот не высыхал у него на лбу. В разговоре со мной, он произнес странные слова, смысл которых дошел до меня много позже:

- Теперь я понимаю, Дауд, почему франки так долго владели Святым Городом и все злодейства так долго сходили им с рук. Уж если сам шайтан запросто бродит по дворцу халифа, то что я могу сделать?.. На все воля Аллаха. Но я очень хочу знать Его волю... А чтобы ее знать, Дауд, нужно, чтобы все правители христианских стран сошлись и разом двинулись сюда - снова отвоевывать Палестину... Тогда я много отдал бы за то, чтобы посмотреть халифу в глаза.

С того дня у султана стали учащаться и усиливаться приступы лихорадки, которую он подхватил, когда угрожал Мосулу. И я часто видел на его устах грустную улыбку, которой он стал встречать как добрые, так и дурные вести.

В тот же самый день он приказал собирать войско и через неделю выступил по направлению к Тиру, главному оплоту христиан, оставшемуся после того, как они понесли на Святой Земле уже невосполнимые потери.

На первом же переходе стало ясно, что войско не годится ни на что, будто за стенами Иерусалима какой-то всемогущий демон разом отнял у него все силы, будто воины Ислама не одну неделю, а целый год лезли приступом на его стены и наконец изнемогли донельзя. Вассалы султана, ближние и дальние, роптали. Надвигалась зима, и они хотели домой, в теплые гаремы. Месть франков никого из них не пугала. Под стены Тира пришло стадо баранов, готовых разбежаться кто куда, едва пастух зазевается. Зато в самом Тире собиралось с духом лучшее франкское воинство во главе с маркизом Конрадом Монферратским. После Хаттина и сдачи Святого Города благородные рыцари стыдились смотреть друг другу в глаза и теперь уже были готовы стоять насмерть, плечом к плечу.

Холод крепчал с каждым днем. Турки и курды неохотно полезли на стены, казалось бы только для того, чтобы согреться. При первом же приступе погибло несколько сот воинов. А через неделю лихорадка повалила в стане султана уже десятикратное их число. Эмиры были готовы взбунтоваться, и султану Юсуфу ничего не оставалось делать, как снять осаду.

А через несколько дней войско нагнал в дороге посол ромейского императора Исаака Ангела, бывшего в союзе с султаном, и сообщил ему, что все короли Запада уже откликнулись на призыв римского папы Климента и готовятся собрать огромное войско, чтобы в скором времени вновь двинуться на Палестину.

Посол, видно, воображал себя самим посланцем Всевышнего, ангелом Джебраилом, которому велено сообщить султану столь важную новость. Он говорил напыщенно, но, когда завершал речь и стал передавать уверения императора в преданности союзу, то вдруг запнулся и стал пристально приглядываться к султану.

Признаться, я сам присутствовал на той аудиенции и тоже был обескуражен выражением лица султана Юсуфа. Он узнал, что вот-вот на него начнет наступать невиданное по мощи войско неверных. И что же! Я мог поклясться, что его правый глаз был полон тревоги, а левый лукаво смеялся.

- И много их будет, этих маликов? - просто спросил он сидевшего перед ним посла. - И какой из них лучше? Кто самый умный? Кто самый сильный, благородный и доблестный?

Греческий посол озадаченно поморгал и, видя, что султан загадочно улыбается, тоже позволил себе улыбнуться с видом всезнающего мудреца.

- Самый умный и рассудительный - конечно же король франков, Филипп-Август*, - ответил он. - Самый сильный и опасный - германский император Фридрих, по прозвищу Рыжебородый. Правда, борода его давно уже поседела. Ему шестьдесят пять лет. Всю жизнь он провел в сражениях. Хотя удача далеко не всегда была на его стороне, но он полон сил и готов привести сюда стотысячное войско.

- Стотысячное? - переспросил султан, и только теперь я заметил на его лице сильную тревогу.

- Да, - кивнул посол. - Его мощь пугает и нас. Ведь он несомненно двинется по суше, а все дороги в Палестину с Запада лежат через наши земли. Так уж распорядился Создатель... А насчет благородства и доблести... Этими качествами бедны ныне все монархи, в том числе