Разбирать чего ему там хочется, я не стала. Есть такое понятие — превентивно. Вот, я не нападала, я защищалась. Просто я сделала это ДО того, как мне причинили вред.
Зря Лиез со мной связался.
Дважды зря, потому что в качестве знака восхищения он выбрал розы. Герберами было бы не так больно… тот, кто получал букетом по лицу — знает.
Я ведь не махала кое-как. Я лупила с душой и наотмашь, благо, розы были завернуты в какое-то кружево, чтобы руки не кололи. Мне и не кололи, а Матиас взвыл.
Может, он бы сосредоточился, он бы со мной справился, но…
— Каэтана⁈
На пороге стояли все подруги, кроме Марисы. Та задерживалась на занятиях.
Но и так…
Зрелище расцарапанного Матиаса, с бутонами роз на ушах, заставило подруг открыть рты.
— Эс Лиез? — первой опомнилась Олинда.
— Эс уже уходит, — я ловко впихнула Матиасу в руки остатки букета. — И больше свое предложение не повторит.
Матиас сверкнул глазами — и хлопнул дверью.
Попытался. Не вышло, девушки не дали, так и проскакал по коридору, в лепестках роз.
— Чего ему надо было? — Олинда решила сразу сработать «на публику», а то половина этажа на шум вышла.
— Предложение делал.
— И что?
— И его не приняли, — пожала я плечами. — Матиас попробовал меня убедить более активно, я защищалась… розы пострадали.
Девушки переглянулись — и закивали.
— Матиасу не надо… дополнительных объяснений? — прищурилась Олинда.
— Думаю, с него хватит, — сказала я чистую правду. — Пусть его… кто и с кем идет на бал?
У меня-то все было решено, мне составит компанию Эстебан Гил. А вот остальные подруги… хотя они тоже не растерялись. Даже Мариса уговорила Эдгара Молино. А почему нет? Все равно они «встречаются», можно и на публику поиграть с полгодика.
* * *
Бал?
Сказано громко.
В этом году никого со стороны не приглашают, все происходит исключительно внутри Академии. Сначала ректор произносит речь о мире и дружбе.
Потом небольшая культурная программа — ученики представляют номера. Да-да, и здесь не без художественной самодеятельности.
Я точно знаю, что есть один танцевальный номер, две «сценки», Мариса вообще должна петь… она одна из последних. Голос у нее красивый, слух есть, так что санторинцы не будут разочарованы. И сама Мариса…
Сейчас она сидит рядом со мной. Так ей спокойнее. Держится за мою руку, поглядывает на санторинцев. Никуда-то ее влюбленность не делась, даже не подтаяла. Концерт смотрят отдельно. Так, чтобы сидеть вперемешку, парни с девушками — такого здесь нет. Борьба за нравственность… ясно же, когда свет в зале погаснет, начнется разврат.
Такого допускать нельзя, поэтому парни сидят отдельно, поглядывают на нас, девушки отдельно.
Санторинцы — почти посередине, как то самое в проруби.
Ладно! В кого бы девушки не влюблялись… уедет через несколько дней этот импорт — и забудем. Тем более, у нее Эстанс есть. Драконица ведь лучше санторинца, правда?
Ректор квакал со сцены про мир и дружбу, и приглашал санторинцев приезжать еще. Мол, в этом году не повезло, так может, в следующем повезет? Или еще… лет через пятьдесят?
Наконец его речь закончилась, и Мариса поднялась с места.
— Девушки, вы меня проводите?
Конечно, мы не отказались. За кулисами интересно, уж точно лучше, чем здесь.
Только вот…
Наш путь к кулисам пролегал неподалеку от кресел санторинцев. И внимание мы привлекли.
Его высочество окинул нас насмешливым взглядом, задержался на мне, потом на Марисе, которая выделялась среди нас, как лилия среди кувшинок, и что-то сказал. Буквально несколько резких гортанных слов.
И еще добавил.
Мариса побледнела.
Сжала мою руку так, что я едва не взвыла — и почти опрометью метнулась за кулисы. Вслед нам полетели несколько смешков. Таких, сугубо мужских.
За которые хочется смеющемуся оторвать что-то ценное. Вместе с головой.
* * *
— Мариса?
— Каэ, ты не поняла, что они сказали?
— Никто не понял, — сверкнула глазами Олинда — Девочки?
Нет, никто. Ни Фати, ни Севилла. Кайа так вообще на бал не пришла — от греха подальше.
— Я поняла, — Мариса казалась удивительно несчастной, и от этого еще более красивой. — Он сказал, что не доверил бы нам даже полы в гареме мыть. Потому что мы не женщины, а жалкие их подобия.
Я скрипнула зубами.
Вот даже не сомневаюсь, что стрела была пущена в меня. И то больше со злости, что планы по изведению драконов обломались. Сейчас принцу тут и потолки низкие, и море бесцветное. А Мариса просто попала под раздачу. Но… как ей сейчас об этом сказать?
Пока я подбирала слова, Мариса вытирала слезы. Это мне на принца плевать с колокольни, а ей-то каково? Она ж эту пакость любит… ну или образ, который на него повесила. А, какая разница?
Розовые очки все равно бьются стеклами внутрь. И ранят очень больно.
— Каэ!
— Да, Мариса?
— Каэ, а ты можешь выступить вместо меня?
— Я⁉
— Конечно! Ты и только ты!
— Мариса, я петь не умею.
Врала, конечно. Петь я могу. И в этом мире у меня даже слух есть. В родном мне его не досталось, так что я перевирала даже калинку-малинку. А здесь — и ничего получается, мухи на лету не падают.
— А я тебя не петь прошу.
— Да? А что тогда?
— Они говорят, что у нас нет настоящих женщин! Каэ, помнишь, ты нам показывала танец с креслом?
— Да, — я уже поняла, куда идет дело. Дело шло к пропасти и пахло песцовой
