живые, ни мертвые. Вы всего лишь на всего свидетель этой необычайной войны призраков. Всего-навсего свидетель и только... Так что же вы ответили гостю?
— Не могу знать-с.
— Понятно, что так и ответили... И тогда он попросил проводить его в кабинет... кабинет своего отца?
Тютинок вздрогнул.
— Вы как в воду глядите, вашескородие, — просипел он, беспомощно на меня глядя.
— Конечно же, он представился сыном Белостаева, и вы поверили.
— Нелегко было тут не поверить, господин начальник, — уже твердым голосом, с расстановкой ответил Тютинок. — Печать-то вот она.
Он приложил к лицу растопыренную пятерню.
— Вам было известно о первом браке Белостаева?
— Слышал так... на уголке... с чужих слов, значит. Я-то у покойного Всеволода Михалыча с пятого года служил... а что было до того, — он развел руками, — не мое дело.
— А сколько ж лет было тут вашим делом покрывать вместе со всеми Румянцева?
— Так ведь не моя воля... — жалобно протянул Тютинок.
— А у барынек ваших какой был резон?
— Какой же не резон? Утопленник ведь.
В эту минуту заглянул Варахтин. Я был настолько горд собой, что у него при взгляде на меня приподнялись брови.
— Все готово, — сказал он от дверей, словно опасаясь войти.
— Хорошо, — сказал я и снова обратился к управляющему, — Вы мне можете показать здесь какие-нибудь вещи, которые Румянцев брал в руки... разумеется, еще при жизни, то есть пять лет назад?
Тютинок приподнялся было со стула, но, будто спохватившись, снова сел и сжался.
— Кто ж его знает, господин начальник... Только, по моему разумению, он у Всеволода Михалыча был, как говорят, правой рукой. Брал многое... Думаю так, на что ни посмотрите...
Оставив Тютинока, я под его напряженным взглядом покопался в разных ящичках и стал неторопливо извлекать на свет разные мелочи, — старые перья, карандаши, ножики и прочее — каждую мелочь при этом оборачивая салфеткой. Варахтин также молча, с любопытством, наблюдал за мной от двери.
— Вот, господин начальник, такую улику не пропустите! — оживленно сказал управляющий, увидев в моих руках дорогую папку для бумаг, обтянутую телячьей кожей. — Эту папочку покойник с собой всегда носил.
— Покойник? — уточнил я. — Румянцев-то?
Тютинок смутился:
— Так ведь любил-то ее настоящий покойник, сам Всеволод Михалыч... так. А носил-то ее при нем господин Румянцев.
И вот, прихватив с собой несколько существенных для дела предметов, а заодно и управляющего, мы поспешили в Москву.
Уже в авто я продолжал задавать вопросы усаженному между нами, совсем поникшему, но при том и обреченно спокойному Тютиноку.
— Что же было потом, Илья Трофимович? Проводили вы гостя в кабинет? Расспрашивали его о чем-нибудь?
— Расспрашивать ни о чем не расспрашивал, — тихо бормотал в ответ Тютинок. — Не наше это дело. Провожать не провожал, а дорогу указал. Все близко было-с...
— Так вы знали, что Румянцев должен прийти?.. или уже пришел?
— Знать не знал, не наше дело. В тот день видел его только с утра, мельком, а потом хлопотал… не до того было, чтобы по сторонам глядеть.
— Значит, указали гостю, как пройти в кабинет, а что сами остались делать?
— А ушел на другой конец. В людскую, после на конюшню... Дела свои были... — Тютинок помолчал и добавил с долей откровенности: — И от греха подальше. Не наше это дело, господское.
— Значит, так далеко «от греха» ушли, что и выстрела не слыхали?
— Опять вы за свое, господин начальник! — смелым голосом ответил вдруг Тютинок. — Все уже вам сказал, как на духу... И покойников я всех, каких хватило, видел, и урядника сам дозывался, а вот, как стреляли, не слышал, хоть каленым железом меня начните пытать.
Малый Гнездниковский в тот день гудел, как улей. Весь сыск работал на мое дело. Двух агентов послали стеречь подъезды к дому молодой Белостаевой, двух — последить за домом сестры Румянцева. Еще двух отослали собирать сведения на Румянцева, который успел сделаться Гурским. Одного отрядили искать по гостиницам приезжих «колыванцев», жителей западных губерний.
Сведения начали поступать вскоре и все более прояснять дело, будто по темной улице кто-то стал зажигать то дальше, то ближе фонари, так что постепенно выявлялось направление улицы и всё, что на ней находилось. Пуля, убившая Гурского, раздробив ему кости черепа и снизу вверх проникнув в мозг, вылетела из ствола гораздо большего калибра, чем имел револьвер, оставшийся на ковре. Сам Гурский оказался ревельским коммерсантом. Его отпечатки пальцев совпали с «допотопными» отпечатками, пометившими все секретарские предметы из кабинета Белостаева (хвала нашему дактилоскописту Перчинскому, вытворявшему подлинные чудеса!).
Наконец было решено привести на опознание сестру Румянцева. Когда женщина робко вошла в мертвецкую, простыню убрали с лица убитого и спросили ее: «Знаете ли вы этого человека?» Она ответила: «Нет, не знаю». И тут же упала в обморок.
Спустя еще четверть часа наш «Пакар» остановился у дома, что стоял в начале Рождественского бульвара.
По дороге я перебрал в уме несколько тактик разговора с молодой Белостаевой: от долгой и очень осторожной беседы и вплоть до быстрого и решительного ареста. И наконец выбрал, по своему разумению, нечто среднее.
Анна Всеволодовна принимала меня в богато обставленной гостиной, сама одетая, однако, совсем не парадно, в сущности, так же, как при нашем довольно нелепом знакомстве: в невзрачном шерстяном платье и той же шали с большими кистями. Повторю, что тогда она совсем не казалась мне красивой, хотя волосы, теперь вновь тщательно убранные, снова привели меня в восхищение, и улыбка ее была очень мила и вызывала невольное участие.
Увы, я не мог позволить себе чрезмерной галантности... уже хотя бы по тому, что время было чрезвычайно дорого. После двух-трех вопросов о здоровье, я положил на стол перед Белостаевой фотографический портрет. Как я и ожидал, Анна Всеволодовна содрогнулась в удивлении.
— Откуда вы это взяли? — в замешательстве проговорила она.
— К этому портрету имеет отношение один из людей, на нем оставшихся, — не нагнетая угрозы, вполголоса сказал я. — Кто это?
Анна Всеволодовна болезненно сощурилась. — Это секретарь отца, Павел Румянцев, — еще тише ответила она.
— Что вам известно о нем?
— Он погиб на корабле вместе с отцом.
-- Вы хорошо в этом уверены? — ничуть не изменив тона, спросил я.
Анна Всеволодовна обратила взгляд
