конюха, не дался бы живым, будь у него оружие или хоть возможность размахнуться кулаком.
Все они стояли, понурив от стыда головы, в окружении стражников-пиктов. В городе поднимались столбы дыма, вдалеке слышались вопли и стоны. Меня отвели к остальным бриттам. Через несколько минут из дворца грубо выволокли Эмриса и королеву. При виде Мирддина и Гвенвифар, связанных, в руках у врагов, ко рту подступила горечь. Меня стошнило черной желчью, из глаз хлынули слезы.
Медраут с лицом диким и неестественным, вышел во двор в сопровождении двух воинов-пиктов — сам он даже сражаться не умел. По правде сказать, он был лишь коварным трусом.
Подойдя к тому месту, где ждали пленные, он что-то коротко приказал на варварском наречии. Тут же пикты подняли мечи и копья и принялись убивать пленных. Вокруг меня падали на землю храбрецы. Отважные до последней минуты, они умирали без звука, без стона. Один старый воин в шрамах от множества походов выхватил направленный в него меч и с громким криком вонзил себе в сердце, дабы избежать позорной смерти от вражеских рук.
Меня бросили на землю и прижали острием копья. Когда все закончилось, нас уцелело лишь одиннадцать человек. Медраут оставил в заложниках самых заметных людей: королеву, Эмриса, меня и еще восемь человек, за которых надеялся получить выкуп.
Что ж, бесчинствуй, злодей. В тот день, глядя, как гибнут отважные, я поклялся умереть, но увидеть, как псы Верховного короля рвут на части обезглавленный труп Медраута.
Меня бросили в смрадную яму у основания крепостной стены. Здесь я и оставался вместе с немногими уцелевшими заложниками, не зная, день сейчас или ночь и что стало с Эмрисом и королевой.
Иногда захватчики-пикты вытаскивали нас из ямы и проводили в цепях по двору, хвастаясь перед своими соплеменниками. В один из таких дней я узнал, что мы попали в руки некоего Келдриха, влиятельного пиктского короля, у которого нашел приют бежавший Медраут.
Келдрих призвал в Каер Лиал свирепые северные племена, дабы показать, что они с Медраутом и впрямь захватили град Пендрагона. Весть о мятеже распространялась среди пиктов, как моровое поветрие. Теи прежде недолюбливали Артура, их не нужно было подстрекать долго.
Слепец увидел бы, что здесь творится! Взяв в плен королеву, изменник принялся склонять пиктов на свою сторону и вскоре заручился их согласием.
Занятно, что пикты, как и другие примитивные народы, считают, что королевская власть заключена в супруге правителя. Жена короля становится символом его царствования. Эти представления уходят корнями в глубокую древность и прочны, как камень.
Вот почему пленение Гвенвифар произвело на пиктов столь сильное впечатление: она была "королевской властью" Артура. Завладев ею, Медраут завладел и британским троном. Для пиктов это было очевидно. Взяв в плен королеву, Медраут стал королем. В глазах пиктов гордая Гвенвифар была отныне его женой.
Разумеется, все понимали, что Артур вернется и будет сражаться за трон. Медраут намеревался встретить его во всеоружии. Щедрыми посулами и льстивыми уговорами он склонил на свою сторону мятежных вождей. К середине лета пиктские полчища были готовы к войне. С каждым днем все новые и новые дружины прибывали в Каер Лиал — из Ски, Друима и Гододдина, Атфотлы и Кайта. Они приходили сотнями и собирались в могучее воинство — отдельные племена, объединенные лишь общей ненавистью к Артуру и обещанием богатой добычи.
Шумно отпраздновав Лугназад, пиктские военачальники вновь приказали провести перед собой закованных в цепи пленников. Когда я их увидел, у меня перехватило дыхание. В зале Артура собралось великое множество размалеванных пиктских вождей, каждый из которых привел не по одной сотне воинов. Никогда еще в Британии не собиралось такое войско, подумал я, где уж Пендрагону его одолеть.
К нашему стыду, мы должны были прислуживать захватчикам за столом и терпеть их жестокие издевательства: они, развлекаясь, до удушья таскали нас за цепи. Когда пьяное веселье было в самом разrape, Медраут встал и важно обратился к собравшимся вождям. Не знаю, что он сказал, но в ту ночь нас уже не бросили в яму. Мы, как были в цепях, спали в сарае, а наутро нас вывели во двор.
Всех заложников согнали в кучу, и я, к радости и облегчению, увидел, что Эмрис и королева живы и невредимы. Я не видел их с падения Каер Лиала и страшился за их безопасность. Хотя королеву к нам не подпустили, я заметно приободрился, видя ее все такой же гордой и непреклонной. Зато к Эмрису мне удалось подобраться совсем близко.
— Здоров ли ты, Эмрис? — спросил я.
— Здоров, Анейрин, — хрипло ответил он. — А ты?
— Я цел, как и мои спутники, — отвечал я. — Известно ли тебе, что происходит?
— Артур возвращается, — сказал мне Эмрис. — Несколько дней назад Медрауту сообщили, что показался королевский флот. Сегодня будет сражение.
Слова эти наполнили меня радостью, но я видел, что Эмрис по-прежнему опечален.
— Ведь это добрая весть, — сказал я, — в чем же беда?
— Мы столько претерпели, столько трудились, а теперь все вот так пошло прахом, — сказал он, — а ты спрашиваешь, в чем беда.
— Артур победит.
Эмрис долго смотрел на меня, его золотистые глаза туманила печаль.
— Уповай на Бога, Анейрин. И молись, чтобы небеса не обрушились на нас.
Я отошел, смятенный и опечаленный. Все прежние страдания отступали перед отчаянием, в которое повергли меня эти слова. Впервые я по-настоящему оценил измену Медраута. Сердце мое разбилось, душа рвалась из тела, так горько мне было.
Спустя некоторое время нас повели через город в гавань, куда как раз входили корабли с Оркад. Я не догадывался, что Лот в сговоре с Медраутом, но — позор на его голову! — он и не попытался помочь королеве. Напротив, на глазах у всех вышел на берег в сопровождении приближенных и обнял изменника, словно родича.
— Как такое возможно? — вслух подивился я. (Мы с Эмрисом сидели на корточках на берегу.) — Я думал, Лот — союзник Артура.
— Разве ты еще не понял?
И вновь я должен был сознаться в своем неведении.
— Ты хочешь сказать, Лот — тоже изменник?
— Разве ты еще не знаешь Медраута?
— Он сказал, что его отец — пиктский правитель, Уриен из Монота. Вот все, что он сказал, когда явился к Артуру, — ответил я.
— Он не пикт,
