Но ведь нет! Кому-то понадобилось меня не просто выслать, а еще и в глазах царя очернить. А учитывая личность Петра Георгиевича, список этих людей не слишком и велик. На самом деле, если хорошенько задуматься, так и критически короток. И даже может создаться впечатление, словно сам царь желал бы таким образом скомпрометировать меня в своих собственных глазах! Они тут все что? Грибов объелись?
Дозволено ли мне, Ваше Высочество, будет попытаться оправдаться?
Да-да, Герман. Я постараюсь передать твои слова Государю.
Благодарю вас, Ваше Высочество, - искренне, прижав руку к сердцу, поклонился я. - Прошу передать Его Императорскому Величеству, что все это злобный навет и клевета. Клянусь Честью, Ваше Высочество, я ни с кем в Санкт-Петербурге или иных землях Империи не обсуждал здоровье цесаревича Николая Александровича! И уж тем более, не распускал никакие слухи. Я бы никогда не посмел...
Довольно, Герман, - вдруг улыбнулся Ольденбургский. - Я понял все, что ты хотел сказать. Я тебе верю. Ты всегда был достойным сыном достойного отца. Я постараюсь защитить тебя от гнева Его Императорского Величества. Идите Герман. Вас уже видно заждалась очаровательная Наденька Якобсон. Идите, и ни о чем не беспокойтесь. Все будет хорошо.
Какой из плюшевого зайца защитник я себе хорошо представлял. Очень хотелось бросить всю эту матримониальную суету, и рвануть в Царское, чтоб поговорить с Великой Княгиней. Уж Елена Павловна-то, умнейшая женщина, и верно смогла бы объяснить мне эти таинственные маневры.
Отправляетесь к невесте, сударь. Я сейчас же тоже спущусь.
Ага. Сбежишь тут. Когда два генерала уже добро поди поделили и, мысленно, нас с Надеждой уже поженили.
Мадемуазель Якобсон была невысока ростом. Не слишком крупная грудь, маленькие ушки, узкие ладони. Покатые, невыразительные плечи. Для меня, выросшего в век, когда женщины уже успели завоевать себе право укладывать шпалы и асфальт, эти ее плечики показались и вовсе какими-то недоразвитыми.
Прямой ровный нос. Не курносый, и не свивающий как клюв хищной птицы. Маленький ротик, аккуратный подбородок. Тугая коса кольцом на затылке - по тогдашней моде. Если у Наденьки Якобсон что-то и было выдающееся, так это скулы. Крутые, высокие, равно присущие и прекраснейшим из парижанок, и очаровательным татарским девушкам. Откуда только взялись?! Сам Иван Давидович, что называется - чистокровный скандинав. Датчанин. Его супруга, Эмилия Вениаминовна - из семьи обрусевших немцев. Но так вот загадочно гены сложились...
Надя стояла у высокого окна, о чем-то напряженно размышляя, и от этого неосознанно прикусывая губу. И, видимо, это что-то было необычайно важным, раз даже треск моих каблуков по сверкающему солнечными бликами паркету ее не отвлек.
Я не спешил заявлять о своем присутствии. Обстоятельства дали время хорошенько рассмотреть свою суженную, ну и попытаться хоть как-то разобраться в своих чувствах к этой девушке.
Или, что будет вернее - в полном их отсутствии. Да, она была миловидна, и по рассказам Германа о семье Якобсонов, должно быть хорошо образована. И я мысленно уже смирился с тем, что мне суждено стать совладельцем Асташевских золотых приисков. Но только тогда, в том пустом, залитом светом зале, пришло в голову, что женившись на этой девушке, я буду вынужден кардинально изменить не только образ жизни, но и свои дальнейшие планы! Ведь у меня появится семья... Возможно, и дети... В той жизни как-то не вышло. А тут...
Сердце обдало горячей волной. Дети! Заводы, переселенцы, железная дорога - это для земли, для людей. А что мне? Дети?! Непостижимые, иные существа, в которых станет течь моя кровь. Которые понесут память обо мне вперед, сквозь время...
А, Герман, - заметила, наконец, мое присутствие девушка. - Нам следует серьезно поговорить. Подойдите ближе...
Я, не чувствуя ног, как-то сумел приблизиться, и поклонился.
Наши родители сговорились непременно нас поженить, - сурово сжав губки, выдала новость века Надя. - Ни вы, Герман, ни я, не в силах бороться с этим. Однако же, у меня есть к вам одно условие...
Нелогично, но интересно. Я кивнул и улыбнулся.
Что вы все молча?
Слушаю вас, мадемуазель, - в эти игры я играть умел лучше ее. Опыт дважды женатого человека, знаете ли. - Что за условие?
Вы что? - надменно прищурилась дочь главного военного интенданта страны. - Не скажете уже, что готовы на любое?
Нет, сударыня. А ну как вы попросите луну с неба?
Какой вы, право... Нет, Герман. Я о другом... Вы, верно, знаете о Катеньке Ольденбургской? О том, как она страдает?!
Что-то слышал, - был вынужден признать я. Хотя разговор уже мне не нравился.
О Господи! - всплеснула она руками. - Здесь вопрос жизни и смерти! А он "что-то слышал"! Это драма Великой Любви, и мы все обязаны приложить усилия к воссоединению сердец!
Кто мы? - все-таки решился я уточнить.
Ну, я, вы, Машенька Мещерская, Саша Ольденбургский... Он так любит свою маленькую сестричку... Цесаревич Александр... - девушка явно брякнула последнее имя от волнения, или не успев поразмыслить как следует. И замерла настороженно. Как собака - тетеревятница при виде добычи.
Екатерину Ольденбургскую прочили в жены наследнику Николаю. Это было бы удобно всем. Романовы получили бы прямое право на земли в Лауэнбурге, и две ветви одной семьи слились бы в детях этих молодых людей. Но у этого союза было одно, с виду незначительное, условие. Принц Ольденбургский должен был передать дочь на воспитание в Императорский дворец. Попечением будущей Великой Княжны готова была заняться лично императрица Мария Александровна.
Принцесса Терезия была против. И брак был обречен. Но случилось непредвиденное. То чего придворные стратеги не могли предусмотреть, или на что не обращали внимания. Катенька влюбилась в Никсу. Да так, что едва тот отправился в Данию на смотрины принцессы Дагмар, принцесса Ольденбургская слегла с сильнейшим нервным расстройством.
Что сын Петра Георгиевича прекрасно знаком с цесаревичем Александром, я ничуть не сомневался. И мог себе представить влияние Марии Мещерской на второго сына царя. Но, что Саша станет препятствовать счастью старшего брата, пытаться расстроить его брак с датчанкой - это просто в голове не укладывалось! И это еще если даже не учитывать, что жертвой в этой заведомо проигрышной игре великосветские романтики выбрали меня.
Ну, так что у вас там за условие? - уже подозревая к чему она ведет речь, чуть ли не рыкнул я.
Я готова выйти за вас замуж, сударь, при условии, что Великий Князь Николай Александрович воссоединится с принцессой Екатериной Петровной. Вот!
Мнение цесаревича Николая, конечно же, не рассматривается, - кивнул я своим мыслям.
О! Никса тоже влюблен в Катеньку. Как же ее можно не любить? Во всем виновата эта датская ведьма! Вы видели, какие у нее темные глаза? Это она околдовала бедного Николая. Или опоила чем-то...
Вы это сами все придумали, мадемуазель, или я должен благодарить за честь стать жертвой на алтаре неразделенной любви кого-то другого?
Этого я вам не скажу, пока вы не поклянетесь самым дорогим, что у вас есть, что примите мое условие!
В зале выключили свет, солнце зашло за тучи, или у меня в глазах потемнело? В голове зимним разбуженным медведем заворочался Герман. Я был почти рад его возвращению. Без него моя ярость недостаточно разрушительна.
Вы, сударыня, начитавшаяся глупых французских романов идиотка, - прорычал я. - Передайте этому вашему... главному заговорщику, чтоб искал какого-нибудь другого сумасшедшего! Прощайте!
Гера был неудовлетворен. Он проснулся и требовал продолжения. Очень хотелось что-нибудь сломать...
Впрочем, свой брак с этой... с Надеждой Якобсон, я, похоже, уже сломал. Лучше попрощаться с этой девушкой, чем расстаться с надеждой успеть изменить хоть что-то в своей любимой Сибири. То, что я принял за подарок от Него, оказалось всего лишь искушением.
3
Немецкий клуб
Датскую принцессу благополучно окрестили в православие, и нарекли попросту - Марией Федоровной. Наверное, чтоб не слишком отличалась от действующей Императрицы, Марии Александровны. И на следующий же день "Его Императорское Высочество, Государь цесаревич Николай Александрович и Ее Королевское Высочество принцесса Датская Мария Федоровна изволили обручиться. Свадебные торжества назначены на июль", как писали газеты.
С каждым пролетевшим мимо днем, все эти придворные выкрутасы становились все менее волнующими, все меньше и меньше меня касаемыми. На счастье и царь, и его дети пока меня не трогали, и я мог, наконец-таки, заняться делами. Прочитал газету, хмыкнул, понадеялся, что на свадьбу меня из Томска приглашать не станут, и отложил серые, пачкавшие пальцы свинцовой краской листы.
Честно говоря, по дороге в столицу была такая мыслишка, что неплохо было бы хоть немного отдохнуть. Пожить в свое удовольствие, расслабиться. Командировочный романчик с какой-нибудь вдовушкой закрутить. Тфу-тфу - три раза. Наотдыхался по уши!
