Нельзя отрывать познание Бога-Творца и его деяния от познания действия Бога с человеком. Только когда мы наглядно видим, что Триединый Бог сделал для нас, людей, в Иисусе Христе, мы в состоянии познать, как обстоит дело с Творцом и его деянием. Творение — это временное, происходящее вне Бога событие, аналогичное тому событию в самом Боге, в силу которого Бог есть Отец Сына. Мир не является Сыном, он не «порожден», а сотворен Богом. Однако то, что делает Бог как Творец, все это можно увидеть и понять в христианском смысле лишь как отблеск, как отражение, как тень такого внутреннего божественного отношения между Богом-Отцом и Сыном. И поэтому есть смысл в том, что деяние творения приписывается в символе Отцу. Это не означает, что Он один есть Творец, скорее речь вдет о том, что существует такая связь между деянием творения и отношением Отца и Сына. Познание творения есть богопознание и потому есть познание веры в глубочайшем и последнем смысле.
Оно не представляет собой какое-то преддверие, место обитания естественной теологии. Каким об¬разом могли бы мы познать это отцовство Бога, если бы оно не было нам открыто в Сыне? Поэтому не из существования мира в его многообразии можем мы выяснить, что Бог является его Творцом. Мир с его горем и с его счастьем всегда останется для нас смутным зеркалом, допускающим наши оптимистические или пессимистические размышления о нем, однако свидетельство о Боге как о Творце он нам не дает. Всегда, когда человек стремился увидеть истину, исходя из солнца, луны и звезд или из самого себя, результатом был образ какого-то божка. Если же Бога познают, а затем вновь и в мире познают, с тем чтобы вознести радостную хвалу Богу в творении, то делают это, устремляясь туда, где Его нам надлежит искать и где мы Его обретаем, — к Иисусу Христу. Поскольку Бог в Иисусе Христе стал человеком, то стало так¬же явным и открытым для веры, что Он есть Творец мира. У нас нет какого-то второго источника откровения.
В положении о Творце и творении решающее значение имеет утверждение, что Бог существует не только для себя, что есть и отличная от Него действительность, мир. Откуда нам это известно? Разве каждый из нас уже не задался вопросом, не является ли весь этот мир вокруг нас на деле лишь видимостью и сновидением? Разве вас не посетило одно радикальное сомнение — нет, не в Боге, это глупое сомнение, — относительно вас самого? Не есть ли то, что мы считаем действительностью, всего лишь «покрывало майи» и тем самым не является действительностью? Может быть, единственное, что нам остается, это как можно быстрее досмотреть это «сновидение» до конца, с тем чтобы погрузиться в нирвану, из которой мы вышли?
Положение о творении противостоит такой ужасающей мысли. Откуда нам может быть достоверно известно, что дело обстоит обратным образом и что жизнь есть не сон, а действительность, что я сам есть и что мир вокруг меня есть? С позиций христианского символа может быть только один ответ. Это вероисповедание говорит нам в своей сердцевине, во втором положении, что Бог решил стать человеком; что мы в Иисусе Христе имеем дело с самим Богом, Богом-Творцом, который стал творением и существовал как творение в пространстве и во времени, здесь, тогда и там, где мы все существуем.
Если это истинно, то с этого начитается все: Бог был в Христе, а потому у нас есть место, где творение предстает нам и может постигаться нами как действительность. Ведь если сам Творец стал тво¬рением — Богочеловеком, если все обстоит так, а с этого начинается христианское познание, то нам в Иисусе Христе открыта тайна Творца и его деяния, а также тайна его творения, то мы воочию видим содержание первого положения. Поскольку Бог стал человеком, то больше не может возникать сомнений по поводу того, что есть творение. Когда мы смотрим на Иисуса Христа, с которым живем в одном пространстве, то нам говорится, говорится как Слово Бога — слово о Творце и слово о его деянии, а также о самом удивительном проявлении этого деяния, о человеке.
Тайна творения, понимаемая в христианском смысле, не связана в первую очередь — так полагают глупцы в своем сердце — с проблемой того, существует ли Бог как Создатель мира, поскольку с христианской точки зрения дело не может обстоять таким образом, что мы поначалу предпосылаем действительное существование мира, а затем спрашиваем, существует ли также и Бог. Первое, с чего начинаем мы, — это Бог-Отец, Сын и Святой Дух. И отсюда возникает серьезная христианская проблема: действительно ли дело обстоит так, что Бог не желает быть только для самого себя и что вне Его есть и мир, что мы суть наряду с Ним и вне Его?
В этом загадка! Тот, кто хоть в малой степени пытался созерцать Бога, постичь Его таким, каким Он открыл себя нам — Бог в тайне, Бог в вышних, Бог Триединый и всемогущий, — тот должен удивляться тому, что есть мы, есть мир наряду с Ним и вне Его. Бог не нуждается в нас, Он не нуждается в мире, в небе и в земле. Он богат сам по себе. Он владеет всей полнотой жизни, все величие, вся красота, все благо и вся святость есть в Нем. Он достаточен для самого себя. Он есть счастливый в себе Бог. Для чего тогда мир? Здесь в живом Боге, здесь есть все. Как может быть наряду с Богом нечто, в чем Он не нуждается? Это загадка творения. И ответ дает учение о творении: Бог, не нуждающийся в нас, сотворил небо и землю и меня самого «из чистой отцовской милости и милосердия без всякой моей заслуги и достоинства, за все я должен быть благодарен и за все восхвалять, за все служить и быть послушным, поистине это так». Не чувствуете ли вы в этих словах Лютера удивление перед творением, перед милостью Бога, в силу которой Бог желает не быть в одиночестве, желает иметь рядом с собой какую-то действительность?
Творение есть милость. Перед этим положением в особенной мере хочется остановиться в благоговении, страхе и благодарности. Бог дозволяет быть отличной от себя реальности, он дозволяет ее в ее действительности, своеобразии и свободе. Существование творения наряду с Богом — это великая загадка и чудо, великий вопрос, на который мы должны и можем дать ответ — ответ, который дан нам в слове Бога. Это подлинный вопрос о существовании, который по существу и принципиальным образом отличается от покоящегося на заблуждении вопроса: «Существует ли Бог?» То, что есть мир, — это нечто в высшей степени неожиданное, это чудо милости Божьей. Разве дело не обстоит так, что мы, сталкиваясь с бытием и не в последнюю очередь со своим собственным бытием, можем лишь с удивлением констатировать, что это бытие истинно и действительно — ведь мне позволено быть, позволено быть миру, хотя он представляет собой отличную от Бога реальность, хотя мир в совокупности с человеком и потому и со мной самим не есть Бог? Бог в вышних, Отец, Всемогущий, Он не своекорыстен, Он дозволяет и другому быть, Он не только допускает бытие другого, Он не только разрешает бытие другого, Он дает ему его. Мы суть и небо и земля, суть в их кажущейся бесконечности, поскольку Бог дает им бытие. Таково великое содержание первого положения.
А это означает и следующее: так как Бог дозволяет этому миру иметь и свое бытие, свою действительность, своеобразие и свободу, то этот мир не есть сам Бог, как то постоянно утверждается в пантеистических заблуждениях. Дело не в том, что мы в какой-то мере являемся Богом. Наше греховное заблуждение состоит в том, что мы «хотели бы быть как Бог». Дело, таким образом, не в том, что, как объясняет древний и новый гностицизм, Библия называет Сыном Бога то, что в своей основе есть сотворенный мир и что мир природы есть дитя Бога. Дело также не в том, что предполагается понимать мир как истечение, как эманацию из Бога, как нечто божественное, что исходит из Бога подобно тому, как вытекает поток из источника. Это было бы в действительности не творение, а какое-то движение жизни Бога, какое-то выражение Его самого. Творение же означает иное, оно подразумевает отличную от Бога реальность. И наконец, нельзя понимать мир как явление Бога, в результате чего Бог был бы в определенной мере идеей.
Бог — единственный, кто обладает действительностью, сущностью и свободой, это одно, а другое — небо и земля, человек и космос. И это другое не есть Бог, оно есть через Бога. Это другое не имеет самостоятельного основания. Если бы дело обстояло таким образом, то мир обладал бы своим собственным принципом и был бы поэтому по отношению к Богу самостоятельным и независимым. При таком видении мира существование Бога могло бы иметь место, но это был бы далекий, отделившийся от мира Бог. Существовали бы два царства и два мира: с одной стороны, наш мир со своей собственной действительностью и закономерностями и, с другой стороны, его царство и его мир. Все это можно было бы нарисовать прекрасными и сочными красками, изобразить какое-то отношение между потусторонним и посюсторонним, можно было бы порекомендовать человеку быть «в пути» отсюда туда. Однако такой мир не был бы миром, существующим через Бога, от Бога, целиком и полностью принадлежащим Ему и укорененным в Нем.
