разгон потенциала. Через пару секунд кровь остановилась, а голова перестала кружиться. Хоть полная трансформация тела и была далека от завершения, но даже имеющаяся сейчас слабая синергия тела и души вполне справлялась с такими пустяковыми повреждениями.
— Твои ноги…
— Отрастут, не ссы, — я отмахнулся от нервничающей девицы. — Зато мы обеспечены ночлегом на сегодня.
Минут через двадцать прибыла машина скорой помощи и нас отвезли в больницу. Но, что примечательно, ни опричники, ни милиция, не удостоили меня своим присутствием. Да, оказывается тут была ещё одна структура, которая занималась исключительно делами исключительно вольных граждан. Какой отсюда вывод? Правильно, за рулём машины был родовой, а значит, я могу спросить с него по полной.
После нехитрой хирургической процедуры, в результате которой я стал обладателем двух замечательных розовых культей вместо ног, мне сообщили, что отныне я навсегда парализован ниже пояса. Ну, не велика потеря — несколько дней побуду обрубком.
Я поблагодарил врачей, подписал бумаги и самостоятельно покатился в палату на новеньком кресле каталке, чем вызвал шок у медиков. Алёнке разрешили остаться в палате со мной, так что она быстренько разделась догола и шмыгнула под моё одеяло, порадовав своими промелькнувшими телесами пару старичков, лежащих тут же.
— А ну-ка фу! — без особой надежды я попытался пресечь эротические поползновения под одеялом.
— Теперь никуда не денешься! — самоуверенно и торжественно заявила она из-под одеяла, где её ручки уже забрались под мой просторный халат.
— Фу, я сказал! — я дотянулся до пустого дежурного металлического судна под койкой и звонко приложил им по наивысшей точке одеяла, где предположительно должна была быть голова нахалки.
Почувствовав, что её тело прекратило подавать признаки жизни, и что Мира на это никак не отреагировала, я преспокойно уснул.
Наутро, сразу после завтрака, меня выписали, вручили во временное пользование кресло-каталку и теперь я развлекался тем, что глазел по сторонам, пока пыхтящая Алёнка толкала меня через живописный парк. Она обиженно гладила огромную шишку на голове, но молчала.
Медленно отрастающие ноги страшно чесались и я жмурился от удовольствия, царапая ногтями розовую кожу. Скоро тощая пигалица устала и присела отдохнуть на лавочку, а я поднял брошенный кем-то пластиковый стаканчик и пристроил его на своих коленях, чтобы не терять время понапрасну и уже начинать копить приданое сестричке. Благо, видок у нас был подходящий, а засохшая на одежде кровь вполне могла сойти за грязь.
Она сперва не могла поверить своим глазам — почему я, невероятно могущественное существо, прошу милостыню. Но потом, после третьей поданной мне мелкой монетки, махнула рукой и растянулась на лавке в полный рост, водя пальцем по экрану смартфона.
— У тебя вообще гордости нет? — наконец спросила она не меняя позы, когда я громко осыпал многочисленными пожеланиями здоровья щедрую парочку пенсионеров.
— Мне уже давно чужды все эти моральные условности, девочка. Когда ты проживёшь миллионы миллионов жизней, то поймёшь, что истинное счастье в мелочах, — я демонстративно, с хитрой улыбкой, потряс звенящим стаканчиком.
— Тогда ты угощаешь, есть охота, — смирилась она и неожиданно добавила: — Тут пишут, что сынок мэра вчера человека сбил, но доказательств нет.
— А мэр родовой или из вольных?
— Это династия Лукиных, сто пятьдесят третье место.
— Хорошо устроились, однако.
— Эй, черти залётные, это наша территория! — раздался хриплый, пропитый голос.
Мы с девахой одновременно повернули головы и воззрились на колоритную компанию из хромого бомжа, безрукого бомжа и бомжа безногого, по-царски сидящего в ржавой инвалидной коляске, которую толкал однорукий. Хех, вот он конфликт, которого мы действительно достойны.
Они недвусмысленно демонстрировали острые предметы в руках и медленно приближались. Алёнка впала в ступор, ведь на них не было ни кулонов родовых, ни браслетов крепостных, что приравнивало их к вольным. Соответственно, атаковать их нельзя в принципе, а её дух не давал никакой защиты.
— Что делать? — она беспомощно взглянула на меня.
— Бежим! — скомандовал я, разворачивая кресло-каталку в противоположную сторону и потихоньку вращая колёса руками.
— А ну стоять, крысы, отдавайте деньги! — взвыли бомжи и бросились в погоню.
— Выкуси! — злорадно крикнул я, оборачиваясь, когда Алёнка наконец-то начала меня толкать, тем самым прилично увеличив скорость. Мы с ветерком понеслись по алее, распугивая гуляющих мамаш с колясками своим видом и моим хохотом.
Бомжи не отставали, видимо им слишком сильно хотелось похмелиться. Хромоногий бодро ковылял, отстукивая костылями рваный ритм по тротуарной плитке, при этом умудряясь грозить кулаками и сыпать проклятиями. Однорукий тяжело топал рваными кроссовками и толкал коляску с товарищем, который держал в каждой руке по заточке, выставив их перед собой.
Так бы и бежали, вызывая здоровое любопытство у прохожих, но, метров через двести гонки, пигалица выдохлась, а угрожающий стук костылей и скрип колёс начал приближаться. Послышались победные возгласы и обещания страшных мучений
— Всё на борт! — давясь от смеха, скомандовал я, одним движением перекидывая сестричку себе на колени, берясь за колёса руками и уже не сдерживая силу. — Врум-врум, мазафакерс!
Наша скорость тут же увеличилась и бомжи, под крики разочарования, начали отставать, но тут свершилось чудо!
Хромой швырнул в нас костылями, поставил «больную» ногу на землю и прибавил ходу. Матерящийся, хитросидящий до этого, безногий вскочил с кресла-каталки и припустил за нами с олимпийской скоростью, поскольку единственный не тратил силы. Однорукий же выдохся окончательно и остановился держась одной рукой за бок, а другой, внезапно отросшей, вытирая пот с лица.
Под Алёнкин визг, проклятия водителей и сигналы машин, я пролетел перекрёсток и, злобно хохоча, понёсся вниз по широкому проспекту, распугивая пешеходов. Позади нас послышался звук тормозов и глухой удар, ознаменовавший окончание погони.
По инерции работая руками с дикой скоростью, я вдруг заметил возле ресторана знакомую машину и резко затормозил. Инвалидная коляска вошла в занос и остановилась точно перед входом. Сестричка удержалась на моих коленях только чудом, и чудом же её не стошнило.
— Сволочи, даже пандуса нет! — возмутился я, отсутствием условий для маломобильных граждан и сказал девахе: — Чё глазищами хлопаешь? Рот закрой, и поднимай меня по лестнице!
Едва мы героически преодолели две широкие ступеньки, как перед нами возникло новое препятствие.
— А ну вошли вон! Здесь не подают милостыню! — грозно заявил широкоплечий охранник в чёрном пиджаке и белой рубашке.
Он был из вольных, что характеризовало хозяина заведения как человека здравомыслящего и хитрого. Родовые вряд ли пройдут
