те опасности, которые могут ожидать в покинутых городах. Говорил про Трансильванию, про дворец Чаушеску в Бухаресте – огромный, как город, где осталась куча мин и ловушек от тех, кто жил там после Войны.
Тут раздался голос за соседним столом. Это был здоровый бритый мужик с пивным брюхом и длинными руками, как у гориллы. Тоже из русскоязычных.
– Да не заливай, трепло. Вы, цыгане, только в чужих рундуках клады ищете.
Моментально Скаро оказался стоящим на ногах, как тигр, готовый к прыжку.
– Тебе добавки, а?
– Проехали, Штеф. Я же шучу, дружбан, – со слащавой улыбкой длиннорукий сделал примиряющий жест. – Пис!
– Смешной парень. Сейчас и я пошучу. Вот тебе «пис».
Одним движением Скараоско схватил его же кружку и вылил пиво на бритую голову обидчика. Так аккуратно, что на соседей ни капли не попало.
– Говнюк! Вонючий румын…
– Румын. А не цыган. Но ты назвал меня вором. Отвечай за базар.
Соперник вскочил, оттолкнув стул, но Скаро уже ждал на свободном пространстве между столами.
Больше никто в схватку не включился, все образовали круг. Не вмешивались, но и не разнимали, подбадривая кто Скаро, а кто его оппонента. Разве что ставки никто не делал.
Видимо, тут так принято.
Младший тоже вскочил. Подумал, будет страшная драка.
Выдержка у бригадира была железная. Противник приближался, продолжая поддразнивать его всякой похабщиной, а вот обычно болтливый Скаро шел навстречу молча, чуть наклонив голову. Закатал рукава, так что стало видно татуировку с волчьей головой. Но стойки боксерской не принимал.
И вот они сошлись. Дальнейшее заняло доли секунды – уклонившись от размашистого хука, Скаро ударом левой достал недруга под подбородок, а потом правой в переносицу буквально усадил его на пол. Младший почти не заметил интервала между ударами.
Но оппонент не остановился, хотел реванша, хотя из носа текла кровь.
– Тебе пи..ц! Урою гниду…
– Иди, проспись.
– У-у-у, бля…
Видя, что свара сейчас продолжится, два дюжих норвежца разняли дерущихся, а еще один встал между ними. И так держали, пока те не прекратили попытки сойтись для нового раунда.
А после все снова уселись за еду, как ни в чем не бывало. Только побитый ушел, шатаясь как пьяный – хотя от поддержки соседей по столу отказался. Младший знал, что такие удары не полезны для мозга, хотя внешних повреждений не было видно. И расстались они точно не друзьями. Видимо, драки с участием бородача были не такой уж редкостью.
– Сам напросился, – бросил тот, садясь на место. – Это Толян, кочегар. Он вообще нормальный, но как выпьет, на нем бес едет… А я Штеф только для друзей. Мне нравится моё имя. По всей Европе звучит понятно. И когда я захожу в кабак, никто не знает, откуда я. Но я не из кочевого племени. Моя национальность – хороший человек. Вот так.
Младший делал вид, что внимательно слушает. Он знал, что с такими надо или быть товарищами, или держаться подальше.
– Хотя… черт возьми, почему я не Драгомир? – Скаро получил у бармена стакан чего-то крепкого, и, осушив его одним махом, заел куриной ногой. – Хотели же родители назвать… Скучное у меня имя. Вот брата вообще звали Милош. Но он умер в младенчестве. Так бывает.
Остаток трапезы прошёл в относительном молчании. Все только жевали. Похоже, напиваться никто не собирался, меру знали.
Молдаванин достал сигарету. Не привычную для Младшего самокрутку, а настоящую, с фильтром. Видимо, где-то такие штуки производились. Щелкнул зажигалкой. И задымил как паровоз. Саша отметил, как блеснули два золотых зуба.
– Я бросаю. Это у меня хорошо получается.
Остаток вечера прошёл без приключений.
*****
Потянулись дни.
Иногда посреди тяжелых будней выпадали минуты тишины и одиночества. Они вроде бы должны стать блаженством, но не были.
В первые дни на борту Младшего покусывало странное забытое чувство: «Ради чего это всё?».
Ради чего убиты те, кто попался на его пути?
Да, «они первые начали». Или, как Богодул – были подонками и мир без них стал только лучше. Но таких было немного. Других, если бы он им не попался, убивать бы не пришлось. Он сам прибрёл в Петербург, к чужим разборкам, где его никто не ждал и не звал.
Все эти мысли совпадали с непогодой и временным безрыбьем, когда можно было получить чуть больше часов отдыха. И в эти пасмурные дни он вспоминал свой путь. Военную тропу. Тропу огня, холода, свинца и крови.
Вроде бы нечего стыдиться. Следовал своему компасу. Было ли ему жаль если не ордынцев (хрен на них), то оборвышей и «бойцовых котов», которых он убил?
«Жаль» – неточное слово. Временами чувствовал… неправильность. И потом сам же корил себя за это ощущение. За мягкотелость, которая не пристала настоящему мужчине. Пролитая кровь казалась ему... пятном на запачканном белом пальто. В этом чувстве утраты чего-то важного – и Александр это честно для себя признавал – было больше горечи от утраченной чистоты, чем сочувствия к кому-то.
«Пусть это сделал бы кто-то другой», – таким был лейтмотив внутреннего диалога.
Выходит, привычка препарировать свои чувства, копаться в себе и по случаю себя казнить, никуда не делась. Но как он собирается выживать в мире, где всем плевать на такие мелочи?
Однако уже назавтра эти метания прошли от новых сверхнагрузок, которые обрушивались почти каждый день, как наковальня на голову.
Могли выдать наряд на что угодно, включая уборку чего угодно. Самым простым было мытье палубы. Палубу надо было не «драить» (скрести), а мыть. Снаружи её мыли из шланга, а вот полы (он мысленно продолжал звать всё по-сухопутному) в помещениях жилой зоны и в надстройке приходилось намывать часто, обычной шваброй.
Капитан был чистюлей, а боцман старался угодить.
В рабочей зоне в процессе работы «срача» разводилось больше, часть этого убирала смена за собой, прежде чем уходить. Но всё равно оставалось много, и это было противно: кровь, кости, кишки, чешуя, головы…
Однако такие задания были только небольшой приправой к основному. Главной была работа «на рыбе». «Король Харальд» был не просто кораблем, а настоящей плавучей фабрикой. Полный цикл включал в себя все этапы от подъема огромного трала со дна моря до засолки и упаковки.
Рыбу сбывали в портах в уже обработанном виде: в банках и бочках разного размера. Небольшая морозильная установка на корабле всё же стояла, но её мощности хватало для внутренних нужд,
