Вслед за тем разразилась гроза, и ее громовые раскаты перекатывались по всем горным ущельям и доносились до израильского лагеря устрашающим грохотом. Народ не сомневался, что то был гнев Элоима, вызванный Моисеем. Жрицы чужих богов исчезли; идолы были повержены, начальники племен пали ниц, женщины и дети искали спасения за телами верблюдов. И это длилось целую ночь и целый день. Молнии зажигали палатки, убивали людей и животных, и гром не переставал грозно греметь.
К вечеру следующего дня гроза начала затихать, но облака продолжали клубиться над Синаем и небо оставалось черным. Внезапно у выхода из горного ущелья показались семьдесят старейшин и во главе их Моисей. И в неверном освещении наступивших сумерек лица пророка и его избранных сияли сверхъестественным светом, словно они несли на себе отблеск божественного огня. Над золотым ковчегом, над пылающими крыльями херувимов сверкал, подобно фосфорическому столбу, колеблющийся яркий свет. Перед этим необычайным зрелищем начальники и народ, мужчины и женщины пали ниц в отдалении.
— Пусть все, которые остались верны Единому Богу, приблизятся ко мне, — сказал Моисей.
Три четверти из предводителей Израиля выстроились вокруг Моисея; мятежники спрятались в своих палатках… Тогда пророк, продвигаясь вперед, приказал всем, сохранившим верность, поразить мечом зачинщиков восстания и всех жриц Астарты, дабы Израиль трепетал навек перед Элоимом, дабы он вспоминал закон Синая и его первую заповедь:
«Я Господь Бог твой, который вывел тебя из страны египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов перед лицом Моим. Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли» (Исх. XX, 2–4).
Так, перемешивая страх с таинственным, Моисей внедрял свой закон и свой культ народу израильскому. Он хотел запечатлеть идею Иеговы пылающими буквами в глубине души народной, и без этой беспощадности единобожие не могло бы победить многобожия, распространенного в окрестных странах.
Как бы то ни было, Моисею удалось передать старейшинам божественный огонь своей собственной энергии и непоколебимой воли. Они являли собой первый храм, предшествовавший храму Соломона, — живой храм, двигавшийся впереди Израиля, его сердце, свет, освещавший ему путь.
Подобно Магомету Моисей должен был проявить одновременно и гений пророка, и дарования воина и общественного организатора. Он должен был бороться и против общего изнеможения, и против кле-вет, и против заговоров. В этой борьбе Моисей переходил от негодования к состраданию, от отеческой нежности к страшному гневу против своего народа, который бился в крепких тисках его неукротимого духа и поневоле покорялся ему.
Все могучие души познали одиночество, которое создается истинным величием. Но Моисей был особенно одинок, потому что его руководящее начало было наиболее абсолютным и трансцендентным. Его Бог был по преимуществу олицетворением мужского начала, олицетворением чистого духа. Чтобы внедрить Его в человечество, он должен был объявить войну началу женскому, богине Природе, Еве, Вечной Женщине, которая живет в душе Земли и в сердце человека.
ОРФЕЙ
Как трепещут они в необъятной Вселенной, как они вьются и ищут друг друга, эти бесчисленные души, которые исходят из единой Великой Души Мира!
Они падают с планеты на планету и оплакивают в бездне забытую отчизну… Это — твои слезы, Дионис… О великий Дух, о Божественный Освободитель, прими обратно твоих дочерей в твое лоно неизреченного света.
Орфический отрывок— Эвридика! О Божественный Свет! — проговорил Орфей, умирая.
— Эвридика! — простонали, обрываясь, семь струн его лиры.
Легенда ОрфеяОрфей был животворящим гением священной Греции, будителем ее божественной души. Его лира о семи струнах обнимала всю Вселенную. Каждая из струн соответствовала также одному из состояний человеческой души и содержала закон одной науки и одного искусства. Мы потеряли ключ к ее полной гармонии, но ее различные тона никогда не переставали звучать для человечества.
Теургический импульс и веяние духа Диониса, которые Орфей сумел сообщить Греции, передались позднее Европе. Наш век перестает верить в красоту жизни, и если несмотря ни на что он продолжает сохранять о ней воспоминание, исполненное тайной и непреодолимой надежды, этим он обязан великому вдохновителю — Орфею.
* * *
Это было в эпоху Моисея, пять веков до Гомера, тринадцать веков до Христа. Индия погружалась в Кали-югу, в века темноты, и являла лишь тень своего прежнего величия. Ассирия под натиском вавилонской тирании спустилась в мир анархии и продолжала топтать Азию. Египет, все еще крепкий наукой своих жрецов и фараонов, противодействовал всеми своими силами этому всеобщему разложению, но влияние его останавливалось у Евфрата и у Средиземного моря. Израиль развернул в пустыне знамя единого Бога, внушенного ему гремящим голосом Моисея, но отголосок этого клича еще не пронесся над землей.
Подземные реки Аркадии, горные пещеры, спускающиеся до глубоких недр Земли, вулканические извержения на островах Эгейского моря вызывали с давних времен у греков наклонность к обоготворению таинственных сил земли. Благодаря этому и на ее высотах и в ее глубинах природу познавали, боялись и почитали.
В Аргосе поклонялись Юноне, в Аркадии — Артемиде, в Коринфе финикийская Астарта превратилась в Афродиту, рожденную из пены морской. Египетские колонисты перенесли в Элевзис культ Изиды под видом Деметры (Цереры), матери богов. Эрехтей основал между горой Гиметтой и Пентеликом культ Богини-Девы, дочери неба, покровительницы мудрости.
Над местными божествами царило несколько космогонических богов. Но в уединении, на своих высоких горах, вытесненные блестящим кортежем божеств, представлявших женское начало, они имели мало влияния.
Бог солнечного цикла Аполлон Дельфийский уже существовал, но не играл еще выдающейся роли. У подножия снеговых вершин Иды, на высотах Аркадии и под дубами Додона жили жрецы Зевса Вседержителя. Но народ предпочитал таинственному и всемирному Богу своих богинь, которые представляли собою природу в ее могуществе, с ее силами, ласкающими или грозящими. Все эти божества не сливались в религиозном синтезе, поэтому между их приверженцами происходили ожесточенные войны.
Греция того времени была поглощена религией и политикой. Враждебные храмы, соперничающие города, разъединенные религиозными обрядами и честолюбием жрецов и королей, народы, разделенные различием форм богослужения, — все ненавидели друг друга и вели между собой кровавые битвы.
Как все древние народы, получившие свою организацию из центров мистерий, каковы Египет, Израиль и Этрурия, Греция также имела свою священную географию, по которой каждая страна становилась символом той или другой области духа, разумной и сверхфизической. Почему греки почитали всегда Фракию за священную страну мира и истинную родину муз? Потому что на ее высоких горах находились самые древние святилища Кроноса, Зевса и Урана. Оттуда спустились в священных мольпических рифмах Поэзия, Законы и Священные искусства.
Баснословные поэты Фракии убеждают в этом. Возможно, что имена Тамариса, Линоса и Амфиона соответствуют действительным личностям, но на языке храмов они олицетворяют прежде всего три рода поэзии.
В тогдашних храмах история писалась не иначе как аллегорически. Личность была ничто, доктрина и дело — все. Тамарис, который воспевал борьбу титанов и был ослеплен музами, олицетворяет поражение космогонической поэзии и победу новых веяний. Линос, который ввел в Грецию меланхолические песни Азии и был убит Геркулесом, указывает на вторжение во Фракию чувственной поэзии, слезливой и сладострастной, которая вначале оттолкнула от себя мужественный дух северных дорийцев. Тот же Линос означает и победу лунного культа над солнечным.
Наоборот, Амфион, который, судя по аллегорической легенде, приводил своими песнями в движение камни и воздвигал целые храмы звуками своей лиры, представляет собой ту пластическую силу, которая таилась в солнечном мифе и в дорийской поэзии, отражаясь на эллинском искусстве и на всей эллинской цивилизации.
В эпоху Орфея на территории европейских стран шла борьба между приверженцами солнечных и лунных культов. Борьба между поклонниками Солнца и Луны не была, как можно бы подумать, пустой распрей двух суеверий. Эти два культа представляли две теологии, две космогонии и две общественные организации совершенно противоположного характера.
Культы Урана и Солнца имели свои храмы на возвышенностях и на горах; представителями их были жрецы, и они подчинялись строгим законам. Лунные культы царили в лесах, в глубине долин, и жрицами их были женщины. В этих культах практиковались сладострастные обряды и беспорядочное применение оккультных искусств.
