«Да, мы из психиатрической больницы». Это была самая быстрая стрижка, которую мне когда-либо делали.
Люди не виноваты в своих ошибочных представлениях и страхах. Тенденции ассоциировать насилие с сумасшествием не содействует формированию понимания этой болезни обществом. Я видела фильмы, читала литературу, которые утверждали элемент насилия. И это очень вредно. Естественно, что люди боятся. Но сейчас доступна информация, которая ставит под сомнение связь распространения насилия с шизофренией. Просвещение людей очень поможет в лечении больных.
Недавно я посетила психиатрическое отделение, и от увиденного мне захотелось плакать. Юноша лет шестнадцати сидел на стуле, крепко обхватив себя руками. Одна рука обвила бедра, другая шею. Голова была опущена на грудь, две длинные неуклюжие ноги цеплялись одна за другую. Он был шизофреник, эмоционально погруженный в себя, и его физическое естество хотело того же… Мы прошли мимо его стула несколько раз и даже не заметили его! Там очень много таких, как он.
В течение нескольких дней в интервалах между рецидивами я еще могла работать. Однако пришло время, когда я была неспособна справляться с работой, с любой работой. В течение года я лишилась восьми рабочих мест и оказалась в ситуации, когда вынуждена была получать пенсию по инвалидности. Хотя лекарства сдерживали психоз, были и другие симптомы (депрессия, перемены настроения, тревожность, паранойя), которые я тоже приняла. Я должна была осознать ограниченность своих возможностей. Думаю, мне хотелось быть «супершизофреником».
Именно в это время возникла «связь» с моим психиатром. Доктора Грина среди других выделяло редчайшее качество — его тактичное отношение к больным. Он никогда не говорил со мной пренебрежительно. Скорее, он обращался как товарищ к товарищу. Благодаря такому чуткому отношению, которое содействовало моему выздоровлению, я многому у него научилась. А он всегда стремился учить. Не менее важно и то, что он дал мне чувство юмора. Смех замечательный целитель.
Д-р Грин исповедовал теорию, согласно которой мы вообще можем избежать рецидивов за счет ослабления вредных влияний и стрессов, тщательного надзора за приемом лекарств и частых консультаций. И в дальнейшем эта теория подтвердилась. Когда я теряла контроль и слишком много себе позволяла, он часто останавливал меня, предупреждая большие проблемы. Раньше я боялась этих визитов, а теперь ждала их. Я больше не чувствовала себя больной. Я была обычным человеком.
Медикаментозная терапия вызывает серьезные дискуссии из-за побочных эффектов. Однако существуют и другие болезни, лечение которых требует приема лекарств с еще большими побочными эффектами, чем те, которые причиняют душевнобольным лечение нейролептиками. Пока идут поиски чего-то лучшего, мы должны пользоваться тем, что есть, ведь это помогает. Однажды, я уверена, появится лучшее средство.
Нельзя переоценить значение друзей. Они очень много значат для тех, кто одинок. Я познакомилась с женщиной, которая болеет уже много лет. Когда я спросила, как она справляется, она ответила, что специальная организация нашла ей подругу. Эта подруга должна была раз в неделю приглашать ее поболтать. Тогда я поняла, как я на самом деле счастлива.
Прошли годы, и я смирилась с фактом, что, даже окруженная кругом друзей, всегда буду одинокой. Большинству это трудно принять, с болезнью тяжело иметь дело. Она может внести разлад в семью и разбить дружбу. Этот ад не только для больных, но и для тех, кто их любит. Семья получает свою долю кошмаров.
Если бы вы могли заглянуть в мозг сумасшедшего, вы увидели бы там полную мешанину. Люди больные шизофренией временами могут производить впечатление вообще не думающих людей. Равнодушным людям так обычно и кажется. Однако это впечатление ошибочно. Образы и мысли стремительно пролетают в голове, подобно ускоренному кино. Это невероятно затрудняет сосредоточение. Если человек находится в состоянии психоза, то он имеет дело не только со спутанностью, но и с галлюцинациями — слуховыми и зрительными. Здесь хватает хлопот. Нейролептические препараты помогают замедлить эти процессы, принося необходимый покой.
Но есть надежда. Всегда есть надежда. Моя история имеет счастливый конец. Мне повезло получить наилучшее в мире лекарство: любовь. Я встретила человека, самого сильного и решительного из всех, кого я знала. Он принимал неприемлемое, понимал невероятное и любил недосягаемое. И он стал моим мужем.
Моя верхняя губа прилипла к передним зубам так, будто они были смазаны каким-то клеем. Меня беспокоило, что это ощущение может сохраниться. Я была одета в хлопчатобумажное старое платье, которое путалось с бельем и задиралось. Рубашка облепила бедра. Ноги затекали. Мои волосы… да, мои волосы похожи на сахарную вату, которая разлетелась во все стороны. Хотя они были довольно короткие, они всегда действовали по собственному усмотрению, решив, в конце концов, стать торчком. Поэтому я выглядела странновато. Энергия утекала, оставляя меня слабой, почти без сознания, в плену истерии. Я взмокла.
Я впервые шла выступать перед аудиторией, группой родителей, чьи дети имели диагноз шизофрения. Встреча происходила в конференцзале в одном крыле с психиатрическим отделением местной больницы.
Когда я шла длинным коридором с речью в руке, мне хотелось минуть двери зала, зайти прямо в «Психиатрию» и добровольно принять любую предложенную помощь.
Идя, я мысленно ругала себя за то, что поверила в свою способность осилить это. Написать речь было не очень тяжело. Но одно дело написать и совсем другое — выступить перед аудиторией. В последний раз я выступала в восьмом классе. Тогда я рассказывала о бедном Джо, который должен был вырастить двенадцать детей. За этот замечательный доклад мне дали поездку в Оттаву. Пьер Трюдо был снова при власти и каждый из нашей маленькой делегации восьмиклассников пожал ему руку. Для меня это был незабываемый момент.
Но говорить о воспитании двенадцати детей и рассказывать людям о своем сумасшествии — разные вещи. Хотя моей аудиторией были коллеги по несчастью, в тот момент это не имело значения. Я ужасно боялась. Накануне я всю ночь тренировалась перед зеркалом, но, войдя в зал, обо всем забыла.
Слушатели сидели и стояли, их взгляды были направлены на маленький одинокий стул впереди. Я поняла, что он предназначен для меня. Проходя через аудиторию, я зацепилась ногой за электрический шнур и глухо шлепнулась на тот стул. Тридцать пар глаз пристально смотрели на меня. Кто-кто когда-то мне сказал, что, если я представлю себе аудиторию в нижнем белье, будет не так страшно. Но мне это не помогало: я так боялась их лиц, что меня не очень заботило, были ли они одеты хотя бы в белье.
Когда аудитория собралась, безупречно одетый мужчина среднего возраста встал рядом со мной и моим стулом. Я не могу точно вспомнить его лицо, но ботинки запомнила хорошо. Он чудесно меня представил, заметив, что я сама обратилась к его организации, надеясь помочь в просвещении людей относительно шизофрении. После этого он отошел. Я подавила желание схватить его за рукав и усадить рядом с собой.
В тот миг я знала, что должна прочитать доклад, а не оттарахтеть его скороговоркой. Я очень медленно начала читать, и чем дальше, тем получалось быстрее. Мой голос вибрировал, и был немного похож на голос Джона Бейза из 60‑х. Я сознательно принуждала себя говорить медленнее. У меня было пылкое желание прочитать все за две минуты, закрыть блокнот и исчезнуть. Но мое выступление должно было длиться 12 минут, а после этого — обсуждение.
Когда я закончила, прозвучали единичные аплодисменты, за ними — гнетущая тишина. Я ощутила панику. Наконец я услышала тоненький дрожащий голос, первый вопрос: «Как вы справляетесь с галлюцинациями?» Я впервые посмотрела в аудиторию, ища лицо того, кто спрашивал. Это была маленькая женщина, ей было очень страшно открыться, но, тем не менее, она мужественно рассказала нам свою историю. Ее дочь, больная шизофренией, сейчас находилась в больнице, ее мучили психотические кошмары.
Мне не хотелось врать ей, говоря, что все обстоит благополучно, но я хотела успокоить ее, сказать, что состояние ее дочери улучшится. Когда имеешь дело семьей шизофреника, всегда попадаешь в сложную ситуацию. Нельзя давать им обманчивую надежду, однако не нужно лишать и веры. Семьи страдают вместе со своими родными, они очень чувствительны ко всему, что касается болезни.
Я ответила насколько могла полнее и получила другие вопросы. Я заметила, как раскрываюсь перед этими людьми, ощутила определенную родственность с ними, которой раньше никогда не знала. Мой страх развеялся, и я думаю, что именно во время той первой встречи я окончательно осознала свое призвание. Я хотела научить людей противостоять шизофрении.
