– Миссис Бут! Какая миссис Бут? – вскричал доктор.
– Жена капитана Бута, того самого капитана, который сейчас здесь внизу.
– Неужели! – в крайнем возбуждении воскликнул доктор.
– Запаситесь терпением, – ответил кающийся, – и вы сейчас все узнаете. Я не сумел скрыть некоторого удивления и спросил процентщика, как зовут эту даму. Он сказал, что ее имя ему не известно, но что эта несчастная, видимо, совсем разорена, так как всего лишь днем ранее заложила у него всю свою одежду. Совесть моя проснулась – мне вдруг вспомнилось, что и я приложил руку к разорению этой женщины. Неожиданное потрясение было настолько сильным, что, если бы процентщик не дал мне глотнуть спиртного, я бы, наверно, тут же упал без сознания.
– Вы приложили руку к ее разорению? Каким образом? – изумился доктор. – Расскажите, прошу вас, мне не терпится об этом узнать.
– Я постараюсь рассказать обо всем возможно скорее, насколько это сейчас в моих силах, – ответил больной. – Добрейший доктор, вы, конечно, знаете, что у миссис Гаррис, которая жила в нашем городе, было две дочери, вот эта самая миссис Бут и еще одна. Так вот, сударь, эта вторая дочь так или иначе чем-то, видимо, досадила матери незадолго до ее смерти, вследствие чего та в завещании отказала все свое состояние, кроме одной тысячи фунтов, миссис Бут; что и было засвидетельствовано мистером Мерфи, мной и еще одним человеком, теперь уже умершим. Вскоре после этого миссис Гаррис неожиданно умерла, и тогда ее вторая дочь сговорилась с мистером Мерфи составить новое завещание, по которому миссис Бут полагалось всего только десять фунтов, а все остальное должно было перейти ей. Это завещание мистер Мерфи, я и тот самый третий человек тоже скрепили своими подписями.
– Боже милосердный, как неисповедимы пути провидения! – воскликнул доктор. – Вы говорите, что это сделал Мерфи?
– Именно он, сударь, – подтвердил Робинсон. – Ведь другого такого мошенника не сыскать в целом свете.
– Прошу вас, сударь, продолжайте, – воскликнул доктор.
– За эту услугу, сударь, – продолжал Робинсон, – я и этот самый третий человек, некий Картер, получили по двести фунтов каждый. А уж какое вознаграждение получил сам Мерфи, мне неизвестно. Картер вскоре после этого умер, а мне с тех пор удалось, угрожая разоблачением, получить еще несколько раз деньги, всего около ста фунтов. Все это, сударь, истинная правда, которую я готов подтвердить под присягой, если Господу будет угодно продлить мою жизнь.
– Будем надеяться, что так оно и будет, – воскликнул доктор, – однако во избежание случайностей необходимо принять какие-то меры предосторожности. Я сейчас же пошлю к адвокату, чтобы узнать, как можно удостоверить ваши показания. Вот только кого бы мне послать? Постойте-ка… пожалуй, вот кого… да, но ведь я не знаю, где его дом или контора. Что ж, пойду в таком случае сам… да, но ведь я могу понадобиться здесь?
В то время как доктор Гаррисон пребывал в чрезвычайном волнении, явился лекарь. Доктор все еще оставался в нерешительности, пока длился осмотр больного, а затем попросил врача сказать ему откровенно, считает ли тот, что раненому грозит скорая кончина?
– Я не понимаю, – ответил лекарь, – что вы имеете в виду под словом – скорая? Да он может прожить еще несколько дней, а то и вовсе выздороветь.
И тут лекарь пустился в рассуждения, употребляя столько медицинских терминов, что священник при всей своей учености ничего не понял. И то сказать, большую часть этих слов невозможно было бы отыскать ни в одном словаре или лечебном справочнике.
Во всяком случае услышанного оказалось достаточно, чтобы доктор убедился в крайнем невежестве и самодовольстве лекаря, ничего не смыслящего в своем деле. Доктор Гаррисон решил поэтому посоветоваться насчет больного с каким-нибудь более сведущим человеком, но пока отложил это и, обратясь к лекарю, сказал, что был бы ему весьма признателен, если бы тот посоветовал к кому еще можно обратиться за помощью и не возьмется ли он сам сходить за этим человеком. «Я бы не просил вас об этом одолжении, – прибавил священник, – если бы дело не было крайне важным и если бы я мог попросить кого-нибудь другого».
– Чтобы я его сюда привел, сударь! – вскричал до крайности рассерженный лекарь. – Да вы никак, принимаете меня за лакея или посыльного? Хоть я и не имею честь знать, кто вы такой, но полагаю, однако, что вы и сами ничуть не хуже меня подходите для такого дела. (Поскольку доктор Гаррисон с дороги был одет не слишком презентабельно, лекарь решил, что с ним нечего особенно чиниться.) Выйдя затем на лестницу, лекарь крикнул сверху: «Велите моему кучеру подъехать к дверям», и без дальнейших церемоний удалился, пообещав напоследок пациенту, что завтра снова его навестит.
И как раз в эту самую минуту появился Мерфи, который привел с собой второго поручителя; застав Бута одного, он осведомился у стоявшего в дверях пристава, куда же делся доктор Гаррисон?
– Да никуда он не делся, – ответил тот, – он сейчас наверху, молится там с…
– То есть, как! – вскричал Мерфи. – Отчего же вы не препроводили арестованного прямо в Ньюгейт, как вы мне обещали?
– А оттого, что он был ранен, – ответил пристав. – Вот я и считал, что хотя бы из милосердия о нем следует позаботиться; да и к чему поднимать столько шума из-за пустяков?
– Выходит, доктор Гаррисон сидит сейчас у него? – спросил Мерфи.
– Именно, – ответил пристав. – Арестованный очень хотел поговорить со священником, и они уже почти целый час молятся вдвоем.
– Ну, тогда, считай, все пропало! – вскричал Мерфи. – Пропустите меня – я вдруг вспомнил об одном деле, которое не терпит ни малейшего отлагательства.
Поскольку лекарь, уходя от пациента, оставил дверь в комнату открытой, священник услыхал голос Мерфи, когда тот с досадой произнес имя Робинсона; выйдя тихонько на лестницу, он слышал сверху весь предшествующий разговор и, как только Мерфи, сказав свои последние слова, стал спускаться вниз по лестнице, доктор Гаррисон тотчас же устремился из своего наблюдательного пункта вслед за ним; он ринулся вперед изо всех сил, крича: «Держи негодяя! Держи злодея!»
Эти возгласы вернее любого другого средства побудили стряпчего ускорить шаг: опередив доктора Гаррисона, он бросился вниз на улицу, но священник бежал за ним по пятам и, оказавшись более проворным, вскоре настиг стряпчего и схватил его, как при сходных обстоятельствах поступил бы с Брутоном или Слэком.[382]
Такое поведение на улице, среди бела дня, да еще сопровождаемое во время погони неоднократными криками священника: «Держи вора!», тотчас собрало большую толпу; она, как водится, немедля занялась делом и приступила к строгому дознанию, чтобы тут же на свой скорый лад вершить суд и расправу.[383]
Мерфи, прекрасно знавший повадки толпы, тут же закричал:
– Если вы судебный исполнитель, – то предъявите мне тогда предписание об аресте. Джентльмены, посудите сами, он хочет меня арестовать без всякого на то предписания!
Тогда один ражий и решительный детина, который, превосходя всех прочих тяжестью кулаков и зычностью глотки, возглавил собрание и объявил, что не потерпит такого беззакония.
– Черт подери, – закричал он, – отведем сейчас же этого судебного пристава на допрос, там из него все вытянут… Либо предъяви ордер на арест, либо отпусти этого джентльмена… Мы не позволим незаконно арестовать невинного.
С этими словами он наложил свои длани на плечи священника, который, все еще не выпуская стряпчего из рук, закричал:
– Да ведь это жулик… Я никакой не судебный пристав, я священник, а этот законник совершил подлог и пустил по миру бедное семейство.
– Как, – воскликнул оратор, – так он, выходит, законник! Ну, тогда совсем другое дело.
– Да, да, так оно и есть! – крикнули из толпы. – Это же стряпчий Мерфи. Я его знаю, как облупленного.
– Так он, значит, пустил по миру бедную семью? Пожалуй, это очень похоже на правду, если он законник. Что тут долго разговаривать, отведем его сейчас же к мировому судье!
В эту минуту подоспел пристав Бондем, желавший узнать, чем вызвано это шумное сборище; доктор Гаррисон объяснил ему, что арестовал этого негодяя за подлог.
– А по какому праву вы его арестовали? – вопросил пристав. – Ведь вы не должностное лицо и не имеете на это никакого предписания. Не забывайте, что мистер Мерфи – джентльмен, а значит с ним следует соответственно и обращаться.
– Еще бы, это уж как пить дать, – воскликнул все тот же оратор, – для ареста требуется предписание: вот уж истинная правда.
– Да не нужно тут никакого предписания, – вскричал доктор Гаррисон. – Я обвиняю его в подлоге; а уж я-то, во всяком случае, достаточно хорошо разбираюсь в английских законах и знаю, что любой человек может арестовать преступника без всякого предписания.[384] Этот негодяй разорил бедную семью, и я скорее умру на этом месте, чем выпущу его из рук.
