казалось. Она жаловалась на жреца, что тот сделался нетерпим и гневлив, что смущает он прочих речами. Я слушала и тоже жаловалась. На сына, который также сделался нетерпим и гневлив без меры…
Две женщины, пусть одна и королевского рода. А разговоры до боли обыкновенные.
- Что слушать не желает моих советов… хотя, быть может, я чересчур уж настойчиво давала их. Не знаю… знаю, что мне нравились эти наши разговоры. И чай из большого серебряного сосуда. Самовара, - она повторила это слово медленно. – И варенье. Я приносила наши сладости. И мы вместе разбирали травы. А еще я смотрела, как она старится, и понимала, что людям отмерян куда меньший срок. Я даже почти решилась привести её сюда, но опасалась, что сын разгневается. А потом произошло то, что произошло.
Вздох.
И мне заранее неудобно, что я вижу тень этой слабости.
- Когда-то мой сын выбрал себе деву не из числа знатных или сильных, нет, он пошел против слова моего и слова мужа, предпочтя услышать голос сердца, но не разума. Но выбор его, как ни странно, был удачен. Дева дома его подобна ивовой лозе, что склоняется пред ветром, чтобы распрямиться, когда ветер этот стихнет. И плющу, обвивающему нерушимые скалы, укрывающему их от холода и снега. И спустя годы глаза его горят, когда он смотрит на нее… о том знали все. Да и сам он не раз и не два говорил о любви. И внук мой, для которого слово отца было истиной, решил, что поступит также.
- Вот только выбрал он женщину из рода людей? – это Лют сказал почти шепотом.
- Именно, - Мёдб вытащила из волос бледный цветок. – Люди всегда его влекли. А может дело не в них, но в том, что разум ищет познания. А что познавать в доме, где изучен каждый угол? Он и повадился ходить за мной. Я сперва и сама не замечала, потом-то… только просила не показываться в истинном обличье. Он стал соколом.
Финист, чтоб его, ясный…
И дальше понятно.
Встретил матушку. Проникся… хотя вот гляжу на Мёдб, которая в годы свои сохранила красоту, и думаю, что иные-то из племени Дану не хуже. И чем могла привлечь наследного принца простая… кто? Селянка? Дочь священника?
- В её душе горело пламя, - Мёдб глядела на меня снисходительно. – Люди… разные. Но мы видим не лица, нет. Мы видим то, что тут…
Она положила ладонь на грудь.
- И порой видим уродливое, порой – странное… но та дева и вправду была хороша. Она часто заглядывала к моей подруге. Пряталась, как я понимаю. Там-то внук и увидел…
А ведь она мне даже не бабушка.
Прабабушка.
Вот же… столько родни у меня, оказывается. А радости от обретения семьи не чувствую. Совершенно. Наоборот, бежать от них всех хочется.
- Я сперва я не увидела в том дурного. Мне и в голову не могло прийти, что он решиться связать с ней судьбу. Я думала, что это просто игра. Молодость – это молодость. Кровь кипит. И кровь взывает к жизни. Я знала, что они соединили тела, но чтобы он повел её к дубу… чтобы смешал свою кровь с её кровью… и кровь эта оказалась…
- Проклятой? – подсказала я.
А что? Все только о том и твердят.
- Именно.
- Так что с ней не так-то?! – я не выдержала.
- Все так, девочка. Только… кровь твоей матери несла в себе силу иного бога.
- Да, она была дочерью священника…
Мёдб фыркнула совершенно по-кошачьи.
- У вас много жрецов, но далеко не все они отмечены тем, кому служат, - сказала она. – Да и твоя мать, она не приносила клятв, не преклоняла голову пред знаком Его, доброю волей принимая служение.
- Её крестили.
- Над новорожденными произносят много слов, но далеко не все они имеют силу, особенно, когда дитя вырастает и выходит из-под власти родичей. Это сложно. Но поверь, кровь твоей матери она… это как в нашей крови течет сок Прадрева. Ты стояла под сенью дуба, что несет в себе память об этом Прадереве. И наша кровь тоже. Она дает нам силу. Она делает нас тем, кем мы являемся. Так и в ней было то… - Мёдб задумалась. – Наверное, это похоже на то, что вы называете святостью.
Моя мама святая?
Нет, не то.
Я, кажется, понимаю, что она хочет сказать. Но и у меня нет правильных слов, чтобы описать. Не святость. Скорее сила, которая таится в тиши старых намоленных храмов, в глазах праведниках или невзыскательной скромности вещей, родом оттуда, из прошлого, когда боги были близки людям.
И если так…
Нет, совпадение?
Или…
Совпадение.
- Тот, от кого получила она дар, он даже не враг праматери Дану… это как… смешать воду и масло? – Мёдб до сих пор недоумевала, как подобное случилось.
- И это от того, что сила была? – уточнил Лютобор.
- Была. Но иная. Не та, что у моей подруги. Не та, что у тех дочерей рода человеческого, которые называют себя ведьмами.
У мамы не было дара.
Ни крупицы.
Или…
- Сила разная, дитя, - мягко произнесла Мёдб, и в голосе её прозвучали знакомые мурлычущие ноты. – Одна направлена вовне. Она позволяет подчинить травы или вот…
Ладонь раскрылась и на нее села бабочка. Обычная березовая пяденица. Но…
- Тварей больших и малых. Она дает власть.
- А та? Которая… у мамы?
- Свет, - Мёдб поднесла бабочку к губам и резко вдохнула. Губы её сомкнулись, а щеки дернулись.
Это было… странно.
- Свет, горящий в ночи, - она улыбнулась, а я сумела не вздрогнуть. – Вот чем она была. И пусть свет этот незрим был глазами, но его чуяли… и мой внук в том числе. К этому свету стремились, как путники спешат к огню, дабы защитил он их от тех, кто таится во тьме, согрел, сберег.
- Но…
Если стремились, то почему мама осталась одна? И как…
Мёдб поднесла палец к губам.
- Не спеши, дитя… мой сын, узнав о том, что сотворила кровь от крови его, разгневался. И был его гнев столь силен, что отрек он свое дитя от имени, и отсек ветвь его рода, и велел уходить, не оглядываясь, и не возвращаться.
Странно как.
Мне почему-то другой разговор вспоминается. Люди,
