так и было, и пояснил причину своего интереса:
— Мне для общего развития.
— Да, такое возможно, — подтвердила Лизавета Наумовна. — Случаются всякого рода осложнения, но это просчитанный риск.
— И каков он для айлийского источника? Это ведь не секретная информация?
Собеседница смерила меня пристальным взглядом умных серых глаз и подтвердила:
— Не секретная. — Потом добавила: — Предельная доля нештатных ситуаций при переключении на айлийский источник утверждена в размере десяти процентов.
От удивления я даже присвистнул.
— Вот так и подумаешь ещё, надо ли оно вовсе!
Лизавета Наумовна улыбнулась.
— Полная потеря способностей — это крайний, чрезвычайно редкий вариант. И чем опытней ассистент, тем меньше вероятность развития побочных эффектов. У Филиппа этот показатель не превышал шести процентов.
— Почему же тогда его отозвали? — поинтересовался я. — Какой в этом смысл?
— Я свечку не держала, но полагаю, всё дело в подковёрных интригах. Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает, у Филиппа тоже случались неудачи, а каждый из откомандированных в Айлу операторов имеет высокопоставленных покровителей.
Я не удержался от тяжёлого вздоха, и Лизавета Наумовна рассмеялась.
— Таковы правила игры. За тебя, к примеру, может попросить Звонарь, и будь уверен: его крайне раздосадует, если с протеже случится такого рода неприятность. А раздосадованный чем-либо Макар Демидович, уж поверь на слово, становится совершенно невыносим.
— А этот Соболь? Он полностью способности утратил?
Лизавета Наумовна покачала головой.
— Нет, просто надорвался. Восстановится через месяц, если режим нарушать не станет. Такое случается.
За разговором мы дошли до больницы и поднялись на этаж. У кабинета дожидался своей очереди десяток студентов, но занята оказалась лишь аппаратная, процедурная пустовала.
— Проходи, раздевайся до пояса и обнуляй потенциал, — распорядилась Лизавета Наумовна, а сама ушла в небольшую каморку с умывальником.
Я повесил пиджак на плечики, расстегнул и снял сорочку. На длинном вдохе обратился к сверхэнергии, привычным уже образом до предела её уплотнил и принялся ускоренными темпами пережигать в алхимической печи. Когда в процедурную вошла сменившая ситцевое платье на белый халат Лизавета Наумовна, мой внутренний потенциал не дотягивал и до килоджоуля, что доставляло прямо-таки физический дискомфорт.
— Расстегни ремень и немного приспусти брюки, — попросила врач. — Да, так достаточно. Начинай тянуть энергию, но в резонанс не входи.
С блаженным вздохом я начал набирать потенциал, и тогда Лизавета Наумовна прошлась своими тонкими пальчиками от моего виска к шее, затем прижала обе ладошки и повела ими от ключицы к груди и ниже. По коже побежали мурашки, а уж когда одна из рук миновала живот и скользнула к паховой складке, меня и вовсе будто разряд электричества прошил. Нестерпимо захотелось накрыть женскую ладонь своей и сдвинуть ниже, взгляд сам собой скользнул по стройной фигуре Лизаветы Наумовны, и та даже шикнула:
— Петя, угомонись!
Но совладать с возбуждением оказалось не так-то и просто. Начал думать о Лии, только всё без толку.
Ну вот как так? Я ведь её люблю! А на деле меня сейчас даже соблазнять нет нужды, сам из последних сил сдерживаюсь.
Это ведь неправильно! Или у нас в самом деле не любовь, просто хорошо вместе, а я вбил себе в голову невесть что?
Проклятье!
Ладно хоть вскоре внутренний потенциал превысил три мегаджоуля, и стало не до самокопания, вожделение тоже отступило на второй план. С каждой секундой приходилось прилагать всё больше и больше усилий, дабы удерживать под контролем эдакую прорву энергии. Обычно с подобными объёмами работал только на занятиях йоги, а тут и условия совсем не те, и внешнее воздействие из равновесия выбивало.
Лизавета Наумовна не просто изучала мой входящий канал, но ещё каким-то образом заставляла вибрировать его почище гитарной струны. Едва-едва удавалось справляться с этими колебаниями и не позволять им распространиться дальше и взбудоражить внутренний потенциал.
Ко всему прочему чем дальше, тем сложнее становилось равномерно распределять энергию по организму, накапливалось всё больше неправильностей, которые пока что подобно камешкам в ботинках просто мешали сосредоточиться, но со временем грозили стать реальными проблемами.
— Продолжай! — распорядилась Лизавета Наумовна. — Не останавливайся!
Некстати вспомнилось, что слышал эти слова при совсем других обстоятельствах и не в форме приказа, а в виде просьбы, но игривое настроение уже давно оставило меня, начало казаться, будто тащу на закорках мешок в полцентнера весом и не просто тащу, а на марш-броске в два десятка километров. Весь потом покрылся.
Наконец Лизавета Наумовна отстранилась, а когда я успокоил дыхание и привёл внутренний потенциал к допустимому пределу, спросила:
— Ты разве со старой каргой это упражнение не отрабатываешь?
Я сообразил, что речь о Федоре Васильевне, и кивнул.
— Отрабатываю. Вхожу в резонанс и пытаюсь удерживать в себе энергию.
Лизавета Наумовна покачала головой.
— Не зацикливайся на резонансе. Тренируйся набирать потенциал обычным образом. Это крайне важный навык, особенно для тебя.
— Хорошо. Буду.
— В остальном всё очень даже неплохо. Лучше, чем стоило ожидать. Занятия йогой определённо пошли тебе на пользу. Только устрой уже свою личную жизнь! Ну в самом деле!
Я хоть и смутился, но за словом в карман не полез:
— Всё у меня в порядке с личной жизнью. Это просто вы так действуете.
— Льстец! — рассмеялась Лизавета Наумовна.
Ничего не оставалось, кроме как перевести разговор на другую тему.
— Так понимаю, вы с Федорой Васильевной не ладите?
— С Бедой никто не ладит. Руки у неё золотые, а вот характер поганый. Вечно на всех свысока смотрит, а у самой единственное достижение — из первого женского выпуска. Кто из её товарок в институте остался, давно диссертацию защитил, а у неё и личная жизнь не сложилась, и в науке полный ноль, вот и бесится. Не приведи господь в старости такой стать…
Покинул я процедурную изрядно взбудораженным, скомканно попрощался с Лизаветой и спустился в фойе больницы, чтобы первым делом купить там стакан газированной воды с малиновым сиропом и в один присест его осушить. Тогда только начало отпускать.
Взглянув на часы, обнаружил, что до тренировки по рукопашному бою остаётся ещё полчаса, вот и взял в газетном киоске свежий номер «Февральского экспресса» с броским заголовком: «Спасение или разорение?», сел на лавочку, полистал газету.
Речь в передовице шла о кредитах на финансирование военных расходов, которые правительство привлекло за границей под немилосердный процент. Журналист рассуждал о целесообразности таких трат и сомневался в том, что они вызваны исключительно оборонными нуждами; высказывалось предположение о попытках правящей коалиции рассчитаться с промышленниками по своим предвыборным обещаниям, в том числе и кулуарным.
А как по мне — неважно, зачем и почему, если кредиты не
