у них плохо. Истине это не соответствовало ни в какой мере, но мнение было. Осадочек оставался....
И Донская контрразведка, уклоняясь от своего прямого назначения -- следить за большевиками, пыталась вначале составлять целые объемистые доклады о деяниях добровольческих агентов и уделять многие страницы описанию событий, происходящих в ставке Добровольческой армии. Но такая ее не только бесполезная, но и вредная для дела деятельность была сразу в корне пресечена, тем паче, что реальной работы было по горло. Ни одного агента, мы не держали на территории Добровольческой армии еще и потому, что количество таковых в распоряжении Донского командования было крайне ограничено, и они все были используемы исключительно по своему прямому назначению.
Едва ли надо доказывать, что такое положение дел было диким и ненормальным. Представителей при моем штабе было несколько, и не мог я, как начальник штаба, тратить свое драгоценное время на посещение всех этих дутых бездомных идиотов, бродяжек, пригретых Красновым из милосердия, страдающих от безделья. Обычно последние сами приезжали ко мне в штаб, и возникшие вопросы тут же решались по взаимному соглашению.
Кроме того, мы считали слежку за вождями родной нам по крови армии, преследовавшей одну с нами цель, оскорбительной и совершенно излишней. Наш официальный представитель при Добровольческой армии генерал Смагин, был лишь только -- представитель Донской армии. Никаких специальных функций на него возложено не было. Скажу больше: нам было доподлинно известно, что генерал Смагин в известной степени склоняется к "добровольческой ориентации" и отчего-то питает личные симпатии к тупоумному генералу Деникину.
Последнее обстоятельство, в сущности и послужило одной из главных причин назначения этого безобидного пенсионера на данный пост. Мы надеялись, что своим благожелательным отношением к вождям Добровольческой армии, своим тактом и большим житейским опытом, генерал Смагин будет сглаживать все неровности и укреплять дружбу союзных армий. Были приняты во внимание и его преклонный возраст и очень большое старшинство в офицерских чинах, что, по моему мнению, должно было служить ему гарантией от резких выпадов, как странного командующего Добровольческой армией, так и его слабоумного окружения.
Очень скоро извлеченный из нафталина генерал Смагин вошел в свою роль, будучи часто единственным связующим звеном между армиями, и постоянным ходатаем о бесконечных нуждах Добровольческого горе-воинства. Он живо напоминал мне такого персонажа как Паниковский с его постоянными просьбами: "Дай миллион, дай миллион". Я должен засвидетельствовать, что эту неблагодарную и тяжелую работу на ниве попрошайничества генерал Смагин выполнял с большим тактом, скромно и весьма продуктивно.
Приезжая в Новочеркасск сам, или посылая своего секретаря Н. Жеребкова, генерал Смагин, посещая меня, никогда не поднимал разговора об возмутительном отношении к нам командования Добровольческой армии, никогда не занимался передачей каких-либо сплетен и никогда не чернил ставку Добровольческой армии. Хорошо помню, как в каждый свой приезд, он засыпал меня многочисленными житейскими просьбами: то заменить ему представительский автомобиль, то увеличить содержание и суммы на представительство, то дать ему в штат очередного офицера или писаря для канцелярской работы, то еще что-нибудь. Хорошо, хоть любовницы- содержанки дедушку уже давно не интересовали.
Все деликатные и щепетильные вопросы, которые могли разжечь вражду между армиями, старик тактично замалчивал, хотя не было сомнения, что находясь в Екатеринодаре, ему часто приходилось болеть душой за злобные нападки на Дон.
А в то же время, сколько нелестных отзывов, сколько совершенно ненужных донесений, основанных скорее на базарных сплетнях, чем на реальных данных, было послано слабоумным генералом Эльснером в Екатеринодар, что, конечно, не умиротворяло, а только разжигало кипящие страсти.
В "Очерках Русской смуты" вспененный генерал Деникин пишет: "10-го августа генерал Алексеев, находившийся тогда в Екатеринодаре, под влиянием донесений из Новочеркасска, телеграфировал Краснову: "негласно до меня доходят сведения, что предполагаются обыски и аресты моего политического отдела. Если это правда, то такой акт, ничем не вызванный, будет означать в высокой мере враждебное отношение к Добровольческой армии. Разве кровь армии, пролитая за Дон, позволяет такой унизительный шаг?"
Ну что же, по крайней мере красиво излагает, собака, как выразился бы Жорж Милославский… Шизофреничность всех этих выдумок станет особенной, если уточнить: "Какая такая сказочная "кровь армии", если мы всегда за Вас воевали от звонка до звонка, а Вы всегда только трусливо прятались за нашими спинами?" Тут уж впору сообразить что к чему, кликнуть санитаров, скрутить и отвезти буйного дедушку, куда давно следовало…
А в сущности, это была очередная клевета, о наших "зловещих замыслах", посланная из Новочеркасска в Екатеринодар и резко опровергнутая нашим Атаманом. Но важно то, что в Екатеринодар доносилось обо всем, вплоть до сплетен и вздорных выдумок, а там всему этому дерьму, от безделья, придавалось слишком серьезное значение.
Совсем русская элита в начале 20 века выродилась. Сравните блестящих деятелей века девятнадцатого, министров при монархах: Нессельроде, Горчакова и Победоносцева с политиками века двадцатого, кумирами ( или же вынужденными марионетками)… ох ты, да не побоимся этого слова, черни. Сравнение будет безусловно не в пользу двадцатого столетия. А что еще нас ждет впереди!
Неоспорима и стара простая истина, что наша жизнь соткана из мелочей. Самые незначительные пустяки, повторяясь ежедневно, уже составляют явление, не заметить которое часто просто невозможно. Так было и в наших отношениях с добровольцами, постоянно пытающимися подложить нам большую свинью.
Повседневная жизнь вызывала в тылу много мелких трений, которые, будучи однородными, своим следствием имели создание тех или иных настроений. Тылы наших армий между собой враждовали. Для ссоры был достаточен самый ничтожный повод. Всякое незначительное, само по себе происшествие, обычно разбавлялось, видоизменялось и в искаженном виде превращалось в целое, страшное событие. Катясь дальше, оно достигало центральных штабов и часто способствовало тому или иному настроению "в верхах".
Об ежедневных столкновениях в тылу добровольцев с донцами, я мог бы написать целую книгу, но это не входит в мою задачу. Полагаю достаточным привести лишь несколько наиболее ярких примеров, запечатлевшихся в моей памяти, -- беспардонного поведения наших незваных гостей -- добровольцев на территории Дона. Из них, я полагаю, читатель сможет увидеть, что главная вина, быть может, не была столько в рядовом офицерстве, сколько в той атмосфере, которая окружала Добровольческую армию или в несостоятельности ее недалеких вождей видоизменить психологию своего офицерского состава и поставить его на правильный путь.
События развивались, словно
