не как раньше! Все организованно, каждое движение, понимаешь ты, все до мелочей…
Он говорил, и Момо внимательно слушала. И чем дольше она слушала, тем все менее восторженно звучала его речь. Вдруг он замолк и провел мозолистыми руками по лицу.
— Все чепуха, что я тут говорю, — сказал он грустно. — Ты видишь, Момо, я опять здорово выпил. Я теперь частенько закладываю. Иначе и не выдержать того, что мы там делаем. Честному каменщику все это не по душе. Слишком много песку в цементе, понимаешь ты? Четыре года, может, пять лет продержится такое, потом рухнет, стоит кому-нибудь разок кашлянуть. Все халтура, подлая халтура! Но это еще не самое худшее. Самое худшее — дома́, которые мы строим для людей. Это вообще не дома, это… это бункера — и в них люди напиханы! Смотреть тошно! Но мне-то какое дело до всего этого? Я получаю свои деньги, и баста! Ну да, времена меняются. Раньше все было по-другому, тогда я гордился своей работой. Когда мы что-нибудь строили, на это стоило посмотреть! Но сейчас… Когда-нибудь, когда я накоплю денег, я плюну на свою профессию и начну что-нибудь другое…
Он опустил голову и мрачно уставился в одну точку. Момо ничего не говорила, она только слушала.
— Может быть, — начал он вдруг совсем тихо, — может быть, мне надо к тебе как-нибудь прийти и все рассказать? Да, действительно, надо. Может, завтра, а? Или лучше послезавтра? Ну ладно, я посмотрю, как это устроить. Но я непременно приду. Договорились?
— Договорились, — сказала, обрадовавшись, Момо. И они расстались, потому что оба очень устали.
Но Никола не пришел ни завтра, ни послезавтра. Он вообще не пришел. Может, у него и правда не было времени?
Потом Момо посетила трактирщика Нино и его толстую жену. Маленький старый домик с дождевыми подтеками на штукатурке и виноградными листьями перед входом стоял на краю города. Момо направилась, как всегда, к кухонной двери. Дверь была открытой, и Момо уже издали услышала громкую перепалку между Нино и его женой Лилианой. Лилиана орудовала на плите кастрюлями и сковородками. Нино, размахивая руками, наступал на нее. В углу сидел в корзине ребенок и орал.
Момо присела возле ребенка. Она взяла его на руки и стала укачивать, пока он не замолк. Нино и Лилиана прервали спор и оглянулись.
— Ах, Момо, это ты! — сказал Нино и улыбнулся. — Рад тебя видеть.
— Хочешь поесть? — немного резко спросила Лилиана.
Момо отрицательно качнула головой.
— Чего же ты тогда хочешь? — нервно спросил Нино. — У нас, право, нет для тебя времени!
— Я только хотела спросить, — тихо сказала Момо, — почему вы так давно не приходите?
— Не знаю! — раздраженно сказал Нино. — У нас теперь совсем другие заботы.
— Да! — крикнула Лилиана, гремя кастрюлями. — У него совсем другие заботы! Например: как отвадить добрых старых клиентов! Это теперь его главная забота! Помнишь, Момо, тех стариков, которые всегда сидели за столиком в углу? Он их прогнал! Выбросил вон!
— Этого я не делал! — защищался Нино. — Я любезно попросил их найти себе другой погребок. Как хозяин, я имею на это право.
— Право, право! — вскипела Лилиана. — Так не поступают. Это бесчеловечно и подло. Ты хорошо знаешь, что другого погребка они себе не найдут. А у нас они никому не мешали.
— Конечно, они никому не мешали! — крикнул Нино. — Потому что приличная богатая публика к нам не ходила, пока тут торчали эти небритые старые типы. Ты думаешь, такое нравится людям? От стакана дешевого вина, который они могли себе за вечер позволить, прибыль невелика. Так мы ничего не добьемся!
— Дела у нас шли неплохо, — возразила Лилиана.
— До сих пор да! — горячился Нино. — Но ты прекрасно знаешь, что дальше так не пойдет! Владелец дома повысил арендную плату. Теперь я должен платить на одну треть больше. Все дорожает. Откуда взять денег, если я превращу свой погребок в прибежище для старых нищих болтунов? Почему я должен жалеть других? Меня никто не жалеет!
Толстая Лилиана швырнула на плиту сковородку.
— Сейчас я тебе кое-что объясню! — крикнула она и уперлась руками в широкие бедра. — К этим старым болтунам относится, например, и мой дядя Этторе! А я не разрешу тебе поносить мою родню! Он хороший, честный человек, хотя у него и меньше денег, чем у твоей приличной публики!
— Этторе может остаться! — широким жестом подчеркнул Нино. — Я сказал ему это. Но он не хочет!
— Конечно, не хочет — без своих старых друзей! Что ты, собственно, думаешь? Будет он тебе сидеть один в углу?
— Тогда я ничего не могу поделать! — заорал Нино. — Во всяком случае, у меня нет никакого желания из-за твоего дяди Этторе окончить свою жизнь хозяином какой-то забегаловки. Мне тоже хочется кое-чего достигнуть! Или это преступление? Я хочу свой погребок улучшить! Сделать его шикарным! И я стараюсь не для одного себя. Я делаю это и для тебя, и для нашего ребенка. Неужели ты этого не понимаешь, Лилиана?
— Нет, — жестко ответила Лилиана. — Это бессердечно! Если ты с этого хочешь начинать — тогда без меня! Тогда я в один прекрасный день поднимусь и уйду. Делай что хочешь!
Она взяла у Момо ребенка, который опять заплакал, и выбежала из кухни.
Долгое время Нино ничего не говорил. Он закурил сигарету, вертя ее между пальцев.
Момо смотрела на него.
— Ну да, — сказал он наконец, — душевные были люди. Я бы и сам хотел, чтобы они к нам ходили. Ты знаешь, Момо, мне и самому жаль, что я… но что делать? Времена меняются.
Помолчав, он продолжал:
— Может быть, Лилиана и права. С тех пор как старики исчезли, мой погребок стал для меня каким-то чужим. Холодным, понимаешь ты? Мне он самому не нравится. Я правда не знаю, что делать. Но сегодня все так поступают. Почему я должен поступать по-иному? Или ты думаешь — должен?
Момо незаметно кивнула.
Нино взглянул на нее и тоже кивнул. Оба улыбнулись.
— Хорошо, что ты пришла, — сказал Нино. — Я уже совсем позабыл, что прежде мы в таких случаях говорили: «Навести Момо!» Но теперь я приду к тебе. Вместе с Лилианой. Послезавтра
