Пришедший к власти Владимир Путин сделал немало внятных заявлений о необходимости продолжения реформ и развития гражданского общества. Напомню некоторые тезисы из ежегодных посланий президента Федеральному собранию, а вернее, российскому народу. Экономическая свобода, первоочередность социальных программ, низкие налоги, дебюрократизация экономики, развитие малого и среднего бизнеса, борьба с произволом чиновничества, реформирование армии, независимые суды, незыблемость прав человека, защита частной собственности — все эти положения наполнены социальным либерализмом.
Активное и профессиональное проведение названных реформ могло бы стать хорошей основой процесса возрождения страны. И снова старые-престарые грабли, столь любимые российскими политиками. Власть продолжает называть себя демократической, хотя ползет к советской. Страна нервничает, пьет беспробудно, как бы торопится допить последнюю бутылку до погружения во тьму. Снова повылезали из кустов «громкоговорители», вдохновенно вещающие «об успехах во всех областях» и «мудрости правителей». Холодно как-то стало и боязно, тревожный колокольчик в затылке. Активизируются фашисты, не скрывая своих намерений по уничтожению свободы и демократии. В целях мобилизации охлократии разные фашиствующие группы рядятся, как и большевики, в одежды патриотов, нещадно спекулируя на этом естественном человеческом чувстве.
Выборы 7 декабря 2003 года закончились существенным поражением демократии. Парламент стал одноногим. Альтернативность исчезла, а вместе с ней и реальный парламентаризм, поскольку демократии без оппозиции не бывает. Без оппозиции не в состоянии вырасти и новые лидеры с новыми идеями, если, конечно, смена власти останется демократической. Правящая партия чиновников празднует победу. Радуются и национал-социалисты. Значит, снова придет «светлое прошлое». История забавляется фарсами. Я с грустью вспоминаю старую частушку: «Если вы утопнете и ко дну прилипнете, две недели полежите, а потом привыкнете». И верно, прилипнем и привыкнем, нам не впервой. Самое опасное в складывающейся обстановке состоит с том, что дирижерская палочка, управляющая реставрационными конвульсиями, находится в верхах власти.
И все же ситуация кажется мне достаточно противоречивой. Не хочется верить, что В. Путин лично задумал нечто такое, чтобы двинуть страну вспять. Уж очень опасная это игра, в том числе и для президента. Трудно представить, чтобы он сам решил бить по своей голове кувалдой. С другой стороны, можно и помилосердствовать. Если бы, скажем, существовал какой-то измеритель, способный показать, кто самый несчастный человек в России, в опасной мере окруженный новой политической элитой с беспредельной жаждой наживы, то наверняка такой прибор вычислил бы фамилию Путина. Бурный поток коррупционной грязи может унести в пропасть и более искушенных в политической трясине, чем Путин.
Можно предположить, что именно в этих условиях ему или кому-то другому и пришла мысль, показавшаяся спасительной. Она предположительно состоит в следующем. Экономические реформы остановить нельзя, прежняя, социалистическая, обанкротилась вчистую. Но поскольку разрушение последней через приватизацию проходило хаотически, а порой и хищнически, то первой в голову и прискакала идея навести тут некий «порядок». Причем «порядок» не через демократические законы, а через силовые структуры, которые, как известно, авторитарны по определению. К тому же других союзников в борьбе с финансово-экономическим кризисом и массовой коррупцией как бы не обнаружилось. Да и эти «союзники» коррумпированы нисколько не меньше, чем предполагаемые «противники». Всех поразило коррупционное загнивание, к тому же в условиях исконного российского разгильдяйства, пьянства и лени. И вот тут и появилось знакомое до судорог простое решение: экономика либеральная, политика авторитарная.
На мой взгляд, это ошибочная концепция. Без свободы слова, без оппозиции, без массовой инициативы в экономике, без гражданского общества мы еще больше усилим примат государства над человеком, то есть вернемся к тупиковому варианту развития. Достаточно хорошо известно, что общественное развитие идет успешнее и быстрее там, где влияние государства на жизнь человека, на его миропонимание, на его инициативы ограничено защитой интересов законопослушного гражданина. Самореализация личности — основа прогресса.
Конечно же и сталинократия, и головокружение демократов, и близорукость олигархов, и безответственность местных князей, — все это внесло свою лепту в пугающую реставрацию общества при радостных восклицаниях политиканствующих большевиков и национал-социалистов. Но авторитаризм может быть только временно успешным, но губительным стратегически, поскольку он от рождения отравлен бациллами разложения.
Но почему же все-таки сделан такой выбор? Повторяю, он вырос как результат извечной борьбы между либерализмом и авторитаризмом, при том, что авторитаризм во всех его ипостасях — самодержавие, большевизм, фашизм — глубоко укоренился в жизни и сознании, а либерализм только прорастает, да еще в атмосфере, зараженной тоталитаризмом. Авторитаризм слаще, ума особого не надо, им болеет Россия уже сотни лет. У нас меньше боятся войн, террора или голода, чем свободы, потому как мы пока не знаем, что это такое. Недаром же в обществе загуляла во время Перестройки присказка: свобода — не масло, на хлеб не намажешь. Иными словами, авторитаризм нам до боли и крови знаком. В общедержавной казарме мы уже жили. И все же, уж коль он снова подобран на кладбище России, стоит сказать о его опасности поподробнее.
В силу многолетних традиций авторитарность в нашей стране перенасыщена психологией нетерпимости и догматизмом, не приемлющими перемен. Отсюда и тоска по Ленину, Сталину, Андропову, и возврат к старому гимну, и новая цензура, и активность льстецов, и предложение восстановить памятник Дзержинскому, и обманчивые надежды на военных, способных якобы «навести порядок». Видимо, у новой правящей элиты явно не хватает времени заглянуть в реальную историю страны.
В России до сей поры господствуют феодально-социалис- тическое мышление, феодально-социалистическое поведение, феодально-социалистические привычки. Вечен поиск «пятого угла», который, кстати, всегда отыскивается. Разве нормальные люди могут пять раз менять название своей страны? Миллионы родились подданными Российской империи, несколько месяцев побыли гражданами Российской республики, затем стали советскими, сначала в РСФСР, потом — в СССР, умирают — в несоветской и несоциалистической, например, самостийной Украине. Пять раз менялся гимн: «Боже, царя храни...», «Марсельеза», «Интернационал», «Союз нерушимый», мелодия Глинки — без слов. Теперь снова вернулись к музыке большевистского гимна.
Москву до сих пор «украшают» памятники Ленину, Марксу, Энгельсу, Тельману, Димитрову. Лепят памятники Дзержинскому и Андропову. Улицы: Большая и Малая Коммунистические, Марксистская, проспект Ленина, площадь Ильича, станции метро: Бауманская, Октябрьская. Во всех крупных городах — то же самое. А посмотрите на имена институтов, заводов, колхозов, школ. Города Ульяновск, Дзержинск, Комсомольск и т.д. Вся страна замусорена памятниками и надписями с именами уголовников. Терпимое отношение к большевистской символике в рамки здравого смысла никак не умещается. Давайте подумаем: жить на улице имени уголовника. Учиться в институте имени террориста. Работать на заводе имени убийцы. Нет, не умещается.
Зададимся вопросом, какими же механизмами сознания и социальной практики ковалась в прошлом устойчивость авторитарной тенденции?
Прежде всего, паразитированием на тезисе об идеальной грядущей жизни. Если эту мечту постоянно сопрягать с мерзостью бытия, то складывается особый тип сознания. В основе его — люмпенская психология, которая падка на утопии. Да и сознание просто обездоленных людей легко поддается очарованию розовых снов. В самом деле, как жить человеку, который нищ, невежествен, беззащитен, бессилен? Впереди ничего нет, кроме борьбы за каждодневное существование. Детей его ждет та же участь.
Судя по всему, мир не скоро избавится от социальных утопий, если это вообще когда-нибудь произойдет. Питательная почва утопий — практическая и духовная — остается. Вероятно, сохранится и когнитивная почва: утопия играет роль социальной макрогипотезы и тем самым несет свою ношу в процессе познания. Но страшны не утопии сами по себе, а попытки втиснуть их в практику социального устройства. Конечно, человек вправе делать свой выбор, в том числе и тот, бессмысленность которого очевидна. Равно как и общество имеет право на заблуждения, но только в том случае, когда это его выбор, а не нечто навязанное — или силой оружия, или через манипулирование массами. Утопическое сознание в России и сегодня весьма влиятельно. Снова актуальна проблема его бунта против рационализма. В известной мере он продемонстрирован итогами парламентских выборов в декабре 2003 года. Нищенство неизбежно оказывается на поле иррационализма.
