Пифагор явился в Дельфы после того, как обошел все храмы Греции. Он оставался некоторое время в святилище Юпитера. Он присутствовал при Олимпийских играх, стоял во главе мистерий Элевзиса, где иерофант уступил ему свое первенствующее место. Всюду встречали его как власть имущего, ожидали его и в Дельфах.
Он появился в Дельфах не столько для поклонения Аполлону, сколько для просвещения его жрецов, для воспламенения их энтузиазма и для пробуждения их энергии. Действовать на них значило действовать на душу самой Греции и подготовлять ее будущее.
Беседы Самосского мудреца с высшими представителями греческой религии имели очень важное значение. Разговор шел не только об искусстве прорицания и о вдохновениях, но и о будущем Греции и о судьбах всего мира. Знания и силы, которые он приобрел в храмах Мемфиса и Вавилона, делали его суждения необычайно авторитетными. Он имел право говорить как власть имущий с руководителями Греции, и он выполнил это со всею силою своего гения.
«Что такое Аполлон? Глагол Единого Бога, вечно проявляющийся в мире. Истина есть душа Бога, а свет есть его тело. Мудрецы, ясновидящие и пророки видят его;
обыкновенные люди видят лишь тень его. Прославленные духи, которых мы называем героями или полубогами, пребывают среди этого света. Вот истинное тело Аполлона, этого солнца посвященных, и без него не совершается ничто великое на Земле. Подобно магниту, привлекающему железо, мы нашими молитвами, словами и деяниями привлекаем божественное вдохновение. От вас зависит осиять Грецию глаголом Аполлона, и тогда Греция преобразится в бессмертном свете!»
Подобными речами Пифагор старался внушить жрецам Дельфийского храма значение их великой миссии. Он оставался среди них целый год, и лишь после того, как жрецы были посвящены во все тайны оккультного учения, он направился далее, в Великую Грецию.
Основав свою школу при Тарентском заливе, Пифагор распространил эзотерическое учение в Италии. Появившись в Кротоне, он произвел там истинную революцию. Он облекал необыкновенным очарованием строгость своих поучений. Пламя его мудрости вдохновляло и заражало всех. Красота его облика, благородство осанки, очарование его выразительного лица и голоса довершали победу. Женщины сравнивали его с Юпитером, а молодые люди — с Аполлоном Гиперборейским. Он покорял и увлекал толпу, которая изумлялась, слушая его, и против своей собственной воли начинала любить правду и добродетель.
Сенат Кротона, или Совет тысячи, встревожился растущим влиянием Пифагора. Сенат призвал его, требуя отчета, какими средствами достигает он такого поразительного господства над умами. Это было для Пифагора случаем развить свои идеи воспитания юношества и доказать, что они не только не грозят конституции Кротона, но, наоборот, помогут укрепить ее.
Когда он склонил к своему плану самых богатых граждан и большинство Сената, он предложил им создать новое учреждение для него и для его учеников. Братство посвященных мирян должно было вести общую жизнь в здании, приспособленном для этой цели, но не уклоняться от гражданской жизни. Те из них, которые заслужат звание учителя, допускаются к обучению физическим, психическим и религиозным наукам.
Что касается молодых людей, то, оставаясь под контролем главы ордена, они могли быть допущены к различным степеням посвящения в соответствии с их развитием и выработанной волей. Они должны были начать с подчинения правилам общественной жизни, проводя весь день в школе под наблюдением учителей. Те, которые пожелали бы вступить формальным образом в орден, должны были передать свое имущество попечителю, оставляя за собой право получить его обратно. В ордене предполагалось отделение для женщин с параллельным посвящением.
Этот проект был принят с энтузиазмом советом Кротона, и через несколько лет в окрестностях города возникло здание, окруженное обширными портиками и прекрасными садами. Кротонцы назвали его Храмом муз. И действительно, в самом центре поселения, рядом со скромным жилищем Учителя, возвышался храм, посвященный этим богиням.
Так возник институт пифагорейцев, который сделался одновременно и коллегией этического воспитания, и академий наук, и образцовой общиной под руководством Великого посвященного.
Школа пифагорейцев представляет для нас высочайший интерес как наиболее замечательная попытка посвящения мирян. Она имела целью привить науку к «древу жизни». Пифагор с большим трудом допускал новичков, говоря, что «…не из каждого дерева можно вырезать Меркурия».
Молодые люди, желавшие вступить в общину, должны были пройти через период испытания. Рекомендованные или родителями, или одним из учителей, они получали вначале доступ лишь в пифагорейский гимнастический зал, где новички упражнялись в различных играх.
С первого же взгляда молодой человек замечал, что этот зал совсем не походил на такое же гимнастическое учреждение в городе: ни громких криков, ни буйных проявлений, никакого признака бахвальства или тщеславного выставления своей силы, своих мускулов атлета. Здесь царствовали вежливость, изящные манеры и взаимное доброжелательство среди молодых людей, которые или прогуливались парами под сенью портиков, или предавались играм на арене. С простотой приглашали они новичка принять участие в их беседах, никогда не позволяя себе любопытных взглядов или насмешливой улыбки.
На арене упражнялись в беге и метании дротиков, там же происходили воинские упражнения в виде дорических танцев. Но Пифагор строго запрещал в своей школе единоборство. Он говорил, что наряду с развитием ловкости это вводит в гимнастические упражнения элемент гордости и озлобления; что люди, стремящиеся к осуществлению истинной дружбы, не должны позволять себе валить друг друга с ног и кататься по песку подобно диким зверям; что истинный герой должен биться с мужеством, но без ярости и что озлобленный человек предоставляет все преимущества своему противнику.
Начальники зорко наблюдали за новичком, не останавливая его никаким замечанием. Неожиданно появлялся и сам Пифагор, чтобы незаметным образом следить за его жестами и словами. Он придавал особенное значение смеху и походке молодых людей. Смех, говорил он, самое несомненное указание на характер человека, и никакое притворство не может украсить смех злого. Он настолько глубоко знал человеческую наружность, что умел читать по ней до глубины души.
Благодаря подобным наблюдениям учитель составлял точное представление о своих будущих учениках. Через несколько месяцев приходила очередь решающих испытаний. Испытания эти были взяты из египетского посвящения, но смягчены и адаптированы к натуре греков, впечатлительность которых не вынесла бы смертельных ужасов мемфисских и фивийских склепов.
Стремящегося к посвящению заставляли провести ночь в пещере, находившейся в окрестностях города, в которой, по слухам, появлялись чудовища и привидения. Не имевших силы выдержать зловещие впечатления одиночества и ночного мрака, отказывавшихся войти или обращавшихся в бегство признавали слишком слабыми для посвящения и отправляли назад.
Нравственное испытание носило более серьезный характер. Внезапно, без всяких предупреждений ученика заключали в келью, печальную и пустую. Ему давали доску и короткий приказ: найти внутренний смысл одного из пифагорейских символов. Например: «Что означает треугольник, вписанный в круг?» или «Почему додекаэдр, заключенный в сферу, является основной цифрой Вселенной?»
Он проводил 12 часов в пустой келье наедине со своей задачей, имея лишь кружку воды и кусок хлеба вместо обычной пищи. Затем его вводили в зал собраний, где все ученики были в сборе. Они должны были беспощадно поднимать на смех испытуемого, который, голодный и в дурном настроении, появлялся перед ними подобно осужденному.
«Вот, — кричали они, — явился новый философ! Какой у него вдохновенный вид! Он сейчас поведает нам о своих открытиях! Не скрывай же от нас свои мысли! Еще немного — и ты станешь великим мудрецом!» В это время учитель наблюдал за всеми проявлениями молодого человека с глубоким вниманием. Удрученный постом и одиночеством, раздраженный сарказмами, униженный своим бессилием разгадать непонятную задачу, он должен был сделать огромное усилие, чтобы овладеть собой. Некоторые плакали слезами ярости, другие отвечали грубыми словами, третьи бросали доску вне себя от гнева, осыпая бранью и школу, и учителя, и его учеников.
После этого появлялся Пифагор и спокойно заявлял, что юноша, выдержавший так плохо испытание в самообладании, не может оставаться в школе, о которой он такого нелестного мнения. Изгнанный уходил пристыженным и иногда делался опасным врагом для ордена, как тот знаменитый Килон, который позднее вызвал мятеж против пифагорейцев и привел их к роковой катастрофе.
