в ваших газетах.
— Я вам очень признателен, — сумел улыбнуться я и с этой идиотской улыбкой храбро повернулся к нему спиной. — Я только возьму свой блокнот...
— Стоять на месте! — раздалась за мной негромкая, но очень веская команда. — Пулю получите!
Я вновь повернулся к «гостю» лицом и увидел дуло, метящее мне прямо в лоб, и не просто дуло, а — настоящую пушку.
— Вы двигались по направлению к оружию, не так ли? — уже спокойным голосом спросил Дубофф.
— Блокнот и мой полицейский пистолет находятся в одном направлении, — признал я.
— Вам известно, что это такое? — задал он еще один вопрос, указывая свободной рукой на растолстевший ствол своего револьвера.
Мне было знакомо это коварное изобретение. И тут я решил больше не ломаться перед этим наглецом.
— Известно, — со злостью подтвердил я. — И к тому же мне теперь известно, почему никто не услышал вашего выстрела, произведенного в Перовском, господин Дубофф.
Он коротко кивнул, пристально глядя мне в глаза.
— А кроме того, — с напором добавил я, — вам очень пошли бы усы с бакенбардами. Вы зря их сбрили... Вы остались бы удивительно похожи на своего отца, который, я полагаю, был по своей натуре очень благородным человеком... вельможным, как принято было говорить.
Дубофф улыбнулся, но его револьвер все так же неколебимо целил в меня.
— Теперь вы сядете за этот стол и положите на него руки, — сказал он опять без всякой угрозы, но никаких сомнений у меня не было в том, что он вовсе не шутит и спустит курок, не колеблясь.
Я сел за круглый стол, на котором в тот час не было постелено скатерти. Он пододвинул себе второй стул, сел напротив и осторожно положил револьвер на столешницу, стволом в мою сторону.
— Хотите, господин сыщик, я изложу вам ту версию преступлений, которую вы сейчас держите в своей голове? — проговорил он, наклоняясь вперед.
— Что ж... Мне доставит удовольствие проэкзаменовать ваши телепатические способности, — усмехнулся я.
— Сын, обиженный своим отцом, возвращается из дальней страны с целью овладеть богатым наследством. На его пути встают тетка-опекунша и бывший секретарь отца. Обоим известна какая-то тайна... какая-то информация, раскрытие которой повлечет за собой поражение этого приезжего наследника в правах. Он убивает обоих. Второе убийство оказалось слишком явным. Вышла осечка... Здесь игра слов.
— Понимаю, что игра... — так же усмехнулся я.
— Третья жертва, будущая — юная дочь Белостаева. Преступник станет охотиться за ней, и надо будет устроить ему ловушку. Похоже?
— Больше напоминает романическую фабулу начала прошлого столетия, — оценил я. — Но определенное сходство с официальной версией имеется...
— Так вот, господин полицейский. — Дубофф распрямился за столом и глубоко вздохнул. — Я принес вам, как говорится, «на блюдечке» еще одну версию, собственного сочинения. Полагаю, она должна показаться вам любопытной,.. Позвольте занять у вас полчаса.
Я только презрительно пожал плечами:
— В настоящий момент вы — хозяин положения.
— Благодарю вас, — совсем другим голосом, тихим и неуверенным, проговорил Дубофф и на несколько мгновений опустил взгляд на пустое пространство стола перед собой.
Между прочим, он тоже стал держать свои руки на столе, сцепив пальцы в замок. Я невольно остановил свой взгляд на крепких белых костяшках.
Дубофф смотрел на темную полировку, словно в колодец, в бездну...
V
— Мой отец был большим чудаком... — так же неуверенно, словно еще не представляя, как вести рассказ, начал он. — Сколько я его помню, он увлекался всяким необычным предметом, попадавшимся ему в руки... Всякое необычное, из ряда вон выходящее увлекало его, будоражило... И вот результат таков: моя жизнь тоже сделалась из ряда вон... явлением экстраординарным... как говорят там, «артефактом». Я вырос в стране чужой, богатой.
Он посмотрел на меня пристально, словно опасаясь, что я не поверю ему с первого же слова.
— Это предисловие немаловажно, — подчеркнул он, словно настаивая на моем доверии.
Я вновь пожал плечами, но уже не стал ничем выражать презрение, а только сказал:
— Как вам будет угодно.
— Хорошо, — проговорил он и, задумчиво покивав головой, собственно начал свое повествование: — Я родился в Перовском и рос там до девяти лет. Конечно, это — лучшая часть моей памяти и моей жизни. Я многое мог бы рассказать... Жаль, что все это не относится к делу... да и не с кем делиться.
Однажды, помню, это было в начале лета, очень сильно гудели шмели... моя матушка внезапно стала собирать вещи и сказала мне, что мы завтра уезжаем в Петербург. Так она и продолжала собираться, а отца не было, и я очень недоумевал, куда он делся. Он очень любил командовать всякими сборами, поездками... Я спросил матушку, а она отвечала мне как-то быстро, странным голосом и все время отворачивалась. Она говорила, что папа приедет когда-то потом, что я еще с ним скоро увижусь... Это «еще» и «скоро» меня очень тревожили, почти напугали.
Мы уехали из Перовского, и я попал в него снова семь дней назад. Долой двадцать лет... Отца я увидел вновь лишь через шестнадцать лет. Совсем не «скоро»... хотя то матушкино «еще», как видите, получилось. И открылась мне причина нашего бегства в Петербург тоже совсем не «скоро». Оказалось, что отец познакомился где-то с какой-то необыкновенной женщиной, писавшей какие-то необыкновенные стихи и даже где-то игравшей в шахматы с самим Ласкером. И вот результат: мы в Петербурге одни, у каких-то родственников, Перовское пропало, и вся жизнь сломалась. Петербург показался мне огромной людской, из которой некуда выйти. Но потом я привык, подрос и даже нашел разные развлечения. Но все равно: стоило мне увидеть воду, похожую на наш пруд, или еще что-то похожее на наше, как горло закладывало, хотелось плакать, реветь. Я старался забиться в какой-нибудь глухой угол. Но, помню, заплакал только раз, потом выдерживал, терпел...
Потом в нашей жизни снова случилось нечто необычайное. Как будто от отца расходились до нас волны магнетического влияния его судьбы, его интересов... У нас... ну да, то есть у меня появился отчим. Представьте себе такого человека, который в молодости уехал из России в Америку по политическим мотивам... Попросту говоря, он спасался от полиции. Его звали Федор Корнеевич Дубов. Да, без тех пронемеченных «фит» на конце. Он потом немного рассказывал нам с мамой о
