Это была чайная, причем, судя по всему – не из дорогих. Обои с золотым тиснением, низкие деревянные сидения без спинок. За ближайшим ко входу столиком (красное дерево, витиеватая резьба – драконы и волшебные птицы), сидел китаец лет сорока. Лицо немного одутловатое, одет в стилистике бренда Jesus Christ: широкая льняная рубаха или хламида сероватого цвета без ворота, просторные штаны. Ладонью он указал мне место напротив, и я присел на неудобный низенький табурет. Парню, который меня сопровождал, мужчина отдал несколько отрывистых команд на китайском, и тот встал у двери.
Перед человеком на небольшой горелке закипал терракотовый чайник. Он налил сначала мне, потом – себе. Это был китайский жасминовый чай. Мы сделали по глотку, и только тогда он заговорил. Без свойственной китайцам вежливости, даже наоборот – с подчеркнутым нажимом. И что странно, говорил он на мове и очень чисто. Без всякого акцента, значительно лучше меня самого. — Вы никогда не будете хозяевами собственной земли! – выдав это, он еще раз глотнул чая, внимательно всматриваясь в выражение моего лица. Может быть, на это нужно было что-то ответить, но я не знал, что и как. Поэтому просто сделал глоток – причмокнув, поскольку в китайской традиции это означает, что питье нравится гостю. Моего собеседника, судя по всему, отсутствие реакции раздражило еще больше. Он продолжил. — Не пришли бы мы – пришли бы русские. Или литовцы! Или венесуэльцы! Или катарцы! Вы, — он защелкал пальцами, пробуя подыскать верное слово, – вы просто ге-не-тически неприспособлены к достойной жизни. Исторически вы всегда были рабами. Вами заправляли то поляки, то русские. И вы привыкли. Терпеть и повиноваться. А когда есть седло, найдется и всадник!
Я пожал плечами – может, так и есть, если он так говорит. Мне хотелось как-то перейти к делу, но я знал, что именно таким образом китайцы обычно к делу и переходят. Правда, начинать с оскорблений не входит в их обязательную программу. — Вам нравится, когда вами помыкают, – продолжил он. – Раньше я думал, что это такой общенациональный мазохизм. Но, повоевав тут, я понял, что это всего-навсего лень, – испытывающе разглядывая меня, он глотнул еще чая. – Вы неспособны отстаивать свое. Столкнувшись с мало-мальски серьезным вызовом, вы прячетесь. Когда вам наносят оскорбление, когда надо либо погибнуть самому, либо уничтожить того, кто вас унизил, вы просто бежите, замираете, думаете, что надо переждать. Всех ваших героев убили. Предали, обманули. Может быть, честь не позволяла им давать отпор теми же средствами, которые пускались в ход против них. Может быть, они в чем-то даже стоили нас. Может быть, нам они дали бы бой. А вы… — он снова с ненавистью блеснул глазами, – вы никогда не поднимете головы. Об этом свидетельствуют Времена Скорби – чего тогда с вами только ни делали, а вы все терпели и ждали. Вы – не люди. Вы… — он снова не находил слов и замолк, обдумывая метафору.
Я глотнул еще раз, снова со звуком, думая, этот этой вежливый жест заставит его немного успокоиться и перейти к делу. — Вы – вода! – крикнул он. – Вы не люди, вы – вода. Схватишь вас, попробуешь удержать, а вы просачиваетесь сквозь пальцы. Я оскорбляю тебя. Почему ты меня не ударишь? Почему продолжаешь пить чай с человеком, который тебя оскорбляет? Я пожал плечами. Поскольку он явно ждал ответа, я выдавил из себя: — Мне интересно вас слушать, – я сказал это без всякого вызова, просто чтобы дать понять, что драться я с ним не собираюсь. Сложно придумать что-то более глупое, чем влезть в драку с генералом триад на территории, которую они же и контролируют? Но мой собеседник услышал в этом ответе больше запала и достоинства, чем я вкладывал. — Вот это – именно то, о чем я говорю! Это и есть вода! «Мне интересно вас слушать!» Воду невозможно уничтожить! Стреляй в нее, режь ее – она останется водой. Даже если выпарить ее, как вас выпарили в советское время, вы все равно выпадете дождем и останетесь водой. Немцы, русские, советы, китайцы – все пробовали с вами бороться. Уничтожили лучших. Думали, что победили! А воде не нужны герои. Сопротивление воды – сама ее природа.
Он налил мне еще кипятка с жасминовым ароматом и сказал, на этот раз – вежливо и спокойно: — Мое имя Чу Линь. Я четыреста тридцать два[16], моя позиция — Мастер благовоний в братстве «Светлый путь», которое контролирует Минск. — «Светлый путь?» — переспросил я и хмыкнул. — Да, «Светлый путь». А что? — Да просто странно звучит для тутэйшего уха. Как название… — я хотел сказать, «как название колхоза», но понял, что после такой фразы могу погибнуть на месте, – как название населенного пункта. — Да, «Светлый путь». Мы одна из древнейших триад Гонконга. Здесь же нам сначала противостояли «Красные драконы» из Тайваня, но они проиграли войну и ушли с этой территории. Это – наша земля, – последнее он произнес очень веско. Ну да, с этим не поспоришь. Конечно, это их земля. Не наша же. — Но за что я удостоился встречи с Мастером благовоний? – спросил я, продемонстрировав знания, почерпнутые из одного глянцевого журнала. – Вы предложите мне выпить вина, смешанного с кровью у статуи Guan Yu, принести клятву «синего фонаря»[17], а потом пройти под аркой из сабель?
Мой собеседник поморщился. Я сразу вспомнил фразу из того же журнала – о том, что триады внимательно следят, чтобы в СМИ попадала информация только о тех церемониях инициации, которые уже не практикуются. Наверное, я сказал несусветную глупость или бестактность, потому что Мастер благовоний замолчал на несколько минут, а потом неожиданно выдал: — Мы пьем зеленый чай уже несколько тысяч лет. Значительно дольше, чем вы пьете свою водку. Дополнять вкус зеленого чая допустимо только двумя вкусами. Первый – жасмин. Второй – лотос. Все остальное – для лаоваев. У вас же чай – это какой-то компот. Куда крошат лимонную цедру, сушеные фрукты, ромашку, даже розы. Когда хочешь понять какой-то народ, посмотри, какой чай он пьет.
Его взгляд снова стал жестоким. По какой-то непонятной для меня причине, он все время упрекал нас, русских, во всех возможных грехах. Как будто мы ему лично что-то плохое сделали. Или это снова была какая-то проверочка? — Но пойдем, – он три раза хлопнул в ладони и встал из-за стола, – чай пьют, чтобы познакомиться. А чтобы подружиться – вместе ужинают.
Он распрямился и по-военному обтянул свой костюм, который больше напоминал наряд хиппи, чем одежду руководителя триады уровня трех чисел[18]. Я понял, почему до сих пор не определил тип его личности. Выражение его лица менялось каждую минуту. Он напоминал то отстраненный портрет Мао Цзэдуна, то становился агрессивным и напористым, как герой Dino Bigioni, то загадочным, как персонаж Tru Trusardi.
Молодой Adidas Basics, который сопровождал меня сюда, распахнул обнаружившиеся в глубине чайной торжественные двустворчатые двери из золотистой рисовой бумаги, где танцевали создания, в которых любой читатель русских сказок безошибочно опознал бы жар-птиц. За дверьми была темнота. Мы вошли в нее и через несколько метров остановились. Зрение привыкло к тьме. Мы стояли посреди уютного дворика у искусственного водопада. Крыши домов тут были крыты настоящей керамической черепицей, той самой, слово для обозначения которой составляет один из иероглифов слова «мо-ва». На коньках крыш виднелись расписные фаянсовые фигурки божеств, и все это великолепие загадочно искрилась в темноте. Над головой снова было звездное небо. Только китайцы могли создать такое чудо на высоте семидесяти метров над уровнем города, в котором появились совсем недавно. — Вот дом, в котором я вырос, Сережа, – сказал Чу Линь очень тепло. – Ему шестьсот лет, когда-то он находился в провинции Шаньси. Его разобрали, по бревнышку переправили сюда. При этом каждый столб, каждый чайничек, каждое живописное полотно и фрагмент каллиграфии на стенах, даже те столики из чайной – настолько старинные и ценные, что находятся под охраной китайского государства. А мы без всяких проблем перевезли его в Минск, укрыли в чайна-тауне, вознесли на высоту, ориентировали по сторонам света и восстановили в точности в его первоначальном виде. А они говорят, что контролируют перемещение товаров через границы, – он рассмеялся – так легко и беззаботно, будто был совсем другим человеком, чем тот, который последовательно оскорблял русских в своих едких рассуждениях.
Мы прошли дальше, и оказались в очень колоритном домике, освещенном десятками свечей. Благодаря их трепещущему свету акварели на стенах казались подвижными. Туманы плыли над горами, на крючковатых деревьях, росших на скалах, трепетала листва. Мы прошли мимо кровати, вытесанной из огромного отполированного столетиями дерева, и каменного стола для семейных трапез. Мастер благовоний зажег ароматные палочки перед алтарем предков и быстро о чем-то спросил у юноши, который все это время молча следовал за нами.
Тот обогнал нас и с мягким шорохом распахнул перед нами двери, прошел в другую комнату, быстро вернулся и ответил Мастеру с легким поклоном. Чу Линь со вздохом объяснил. — Там, за этими дверьми, должна быть река. Но понятное дело, что реку у порога родного дома здесь обустроить не можем даже мы. А если бы реку и организовали, всю провинцию Шаньси сюда не притащишь.
