Виктор Максимов - Сансара одного дня

Явление второе

Я ненавижу египетские пирамиды. Я ненавижу китайские и кремлевские стены, Нотр-Дамы и Парфеноны. Я ненавижу колоссов архитектуры. Когда их отстраивали века назад, в них сразу же прокралась непоколебимость, а вместе с ней - скрытая смерть. Все умирает в тот же час, когда становится обреченным на вечность. И поэтому вы, восхищающиеся великими строениями, на самом деле славите каменных Молохов и железобетонных Ваалов, на самом деле поклоняетесь Смерти. Я же люблю пейзаж песчаных карьеров. Я люблю запах цемента и штукатурки, рев отбойного молота и, в особенности, грандиозность котлованов. Я очень люблю котлованы. Я даже люблю произносить это слово: КОТ-ЛО-ВАН. Я люблю пробираться на строительные площадки и вдыхать дух созидания. Я люблю подходить к котловану и смотреть вниз - в его огромный зев, и вверх - в синее небо над ним и надо мной, где я летаю среди облаков как птица... ...Я ступаю по кромке крыши и готовлюсь к полету. Там кто-то куда-то идет, кто-то зачем-то стоит и в песочнице играют дети. Как странно, ведь когда-то я тоже играл там, когда-то я тоже был бесстрашным бессмертным созданием. Как же так получилось, что я променял бессмертие на ожидание смерти? Когда я в первый раз увидел себя летящим среди облаков как птица? Сейчас мои ноги оторвутся от крыши и я полечу над детями. Они меня заметят, будут смеяться, кричать "УРА!" и махать мне руками, как это делал я когда кто-то пролетал надо мной. И я буду смеяться им в ответ и плакать от счастья. Я вдыхаю полной грудью и медленно поднимаюсь. Воздух тверд как земля, на нем легко держаться. Воздух как земля... ...Я спускаюсь по пожарной лестнице и иду к себе домой. Раздевшись, я бросаюсь на кровать и замираю. Опять одиночество, серое, липкое, с ложноножками и яйцекладом. Почему мой дом - самое одинокое место во Вселенной? Я плачу от избытка пустоты. Я поворачиваюсь лицом к стенке и с силой сжимаю веки. Мне сейчас очень больно существовать, нужно попытаться на время вырвать себя из паутинной системы мироздания. Я стараюсь уснуть. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать...... ...... ... ...... ... ....девятнадцать.......... .......... .......... ......... ............. ........... ....... ... .......двадцать........... .............. ......... ........... ............ ....... тридцать один... ........ тридцать два... тридцать три............... ....... .......... ......... ........ ........ ........... ............ .......... ........... ............. ............. ............ ............. ....... ........ ............. ............. .............. ............... ............ ............ .......... ...... .............. ............. ................. .............. ............... ........... автобус - я сижу и смотрю в окно - вокруг меня люди - у них совсем отчужденные лица - как будто их тела тут, а сами они, их души, пребывают в другом месте - рядом сидит женщина, девушка, она абсолютно нагая - я не вижу ее лица - то ли она отвернулась, то ли я совсем не заинтересован в ее лице - я рассматриваю ее грудь и бедра - я хочу обладать ими - наконец я вижу ее лицо - это моя мама, только почему-то очень старая - я спрашиваю ее: мама, куда мы едем? - она молчит - она улыбается мне и берет меня на руки - я совсем маленький, мне не больше года - мама кладет мне в рот свой сосок, и я начинаю сосать его - с каждой каплей ее молока я расту, увеличиваюсь в размерах - вот мне 10 лет, вот уже 20 лет - я оставляю мамину грудь и снова спрашиваю ее: мама, куда мы едем? - на этот раз она отвечает мне иди, спроси у папы, он все знает - я встаю и иду по салону автобуса вперед, к кабине водителя - мой папа ведет этот автобус - я стучу в дверь и открываю ее - кабина пуста - автобус едет сам по себе - сам крутится руль - сами нажимаются педали....... ....... ...... ............. ........... ........... .......... ....... ..... .. .............. ............. ..................... .................... ................... .............. ........ ...................... ................ ............... ................... ........... .............. .............. ................ .............. ............. ............... ..................... ............ ..................... .............. .. ........................... .................... .................. ................. я с силой бью кулаком в стол и кричу: отвечай, который час! - передо мной на полу стоит на коленях человек в наручниках - он плачет, его лицо в крови - на мне форма офицера гестапо - в моей руке хлыст - я снимаю с головы фуражку, кладу ее на стол, встаю и подхожу к допрашиваемому - он пытается поцеловать мой сапог, но я отпихиваю его и с ненавистью бью хлыстом по спине - человек кричит истошно: Нет! - НЕТ!!! ................. .................... .................. ............. ........ ........ ................. .................. ..................... ..................... .................. .................... ..................... .................. ................... ................... ........ ..................... ................... ........................ один... один............. один, два, три, четыре, пять........... ................ .................. три - четыре - пять вышел зайчик погулять! - говорит мне кто-то на ухо. Я оборачиваюсь. Это Катя. "Катя, Катенька" - шепчу я радостно и тянусь к ней. "Ты чего? Совсем уже?" - говорит она обиженно. - "Я же Наташа, твоя маленькая Наташенька." Я смотрю на нее и удивляюсь - это действительно Наташа. "А где же Катя?" спрашиваю я ее. "А Катя там," - она показывает мне куда-то пальцем и я вижу там Котлован, огромный-преогромный, на сколько хватает взгляда. "Пойдем к ней?" - "Пойдем!" Мы беремся с Наташей за руки и прыгаем в пропасть. Мы летим, летим, а рядом с нами облака, облака, птицы, облака, и мы летим в них, с ними, сквозь них, летим, летим, летим, летим......... ............. ............. .................... ................. ........ ................ ................. .............. Четыре часа прощелкнуты на счетчике процесса существования. Метагалактика повернулась на сотую долю миллиметра и успешно прошли пять блицкригов. Что метагалактике до меня и до блицкригов? Что блицкригам до метагалактики и до меня? Да плевал я на них. Я лежу на кровати и гляжу в белый потолок. Я гляжу в потолок и вижу синее небо. В небе я вижу себя. На улице вечер. Сейчас должны мяукать коты, но они не мяукают. Их нет вообще, их поотлавливали дворники. Никогда не думал, что мне станет страшно тишины. Я со вздохом встаю с кровати, одеваюсь и выхожу на улицу. Я иду сквозь открытое пространство определенное количество времени, сворачиваю определенное количество раз и перелажу через определенный забор. Я подхожу к Котловану. Я приближаюсь к обрыву и сажусь. Громадный кратер, брошенный на дне экскаватор. Луноход-1. Падший ангел. Интересно, что они здесь строят? Новый мир. И был День первый, и создал Бог Котлован. И увидел Он, что это хорошо. И создал Он Основание, чтобы... Я смотрю в черный потолок небосвода. Я по-прежнему вижу синее небо и себя, летящего среди облаков. Реальность искажается и по какой-то математической загогулине начинает сворачиваться и устремляться в Котлован. И был День второй. И было ВСЁ хорошо... ...Я сижу на краю котлована и болтаю ногами.

Явление третье

Я с такой силой сжимал поручень, что кожа на костяшках пальцев стала абсолютно белой. События и мысли, как всегда, наваливались на меня целый день, накапливались, аккумулировались, и к вечеру я стал полностью одурманен ими. Я смотрел на людей в салоне автобуса из-под насупленных бровей, и мои глаза источали безмерную... Впрочем, состояние у меня было совершенно обыкновенное, просто все, что я обычно держу внутри, сейчас рвалось из меня наружу. "Пусть только кто-нибудь попросит закомпостировать билетик", подумал я. Так мое желание кого-то убить приобретало справедливую причину. Что-то дотронулось до моего пальто. Я посмотрел вниз и увидел какую-то новоиспеченую мамашу с ребенком на руках. Маленькое отвратительное создание било меня своей ножкой, оставляя на пальто следы грязи. Я задохнулся от злости и еще сильнее сжал поручень. Мамаша заметила, что вытворяет ее отпрыск и шутя погрозила ему пальцем: - Ну зачем ты? Это нельзя. Это кака. Дядя ведь может обидеться. Затем она посмотрела на меня и улыбнулась, призывая порадоваться за ее замечательного уродца. У меня в желудке появилось жжение, мои ладони вспотели, и я неожиданно для себя улыбнулся ей в ответ. И стал сам себе противен. Затем мой взгляд скользнул ей на грудь, и я представил, как этот маленький монстр щиплет своими губенками ее за соски и ему на язык течет молоко. У меня самого вдруг появился во рту сладковатый молочный привкус, и я сглотнул. Меня охватила эрекция и прошиб пот. Я до смерти испугался, что женщина это заметит и попытался сконцентрироваться на другом, но у меня ничего не получалось. Я отвернулся и начал разглядывать других пассажиров автобуса. Поодаль стоял молодой офицер каких-то войск, держась одной рукой за поручень, а в другой - "дипломат". Я представил, как он сейчас придет домой, его встретит супруга, она тоже военная, тоже в форме, в какой-то такой непонятной, старинной что ли, с нашивками, эполетами, эмблемами, да, да, точно, это нацистская форма, гестаповская, в одной руке у нее хлыст, в другой - наручники, нет, скорее кандалы, и как только ее муж закроет за собой дверь, она ударит его хлыстом по лицу, он упадет на пол, обнимет ее черный сверкающий сапог и начнет целовать голенище, а она с таким сатанинским смехом вырвется, еще раз ударит его хлыстом, и начнет раздеваться, расстегивать медные пуговицы кителя со свастикой, а под ним кожаный лифчик... Я вздрогнул. Как затравленый зверь я начал оглядываться по сторонам, ища в салоне автобуса хоть какое-то место, где можно бы было спастись от охвативших меня порнографических галлюцинаций. Где-то сзади освободилось место, и я поспешил занять его. Рядом со мной оказалась молодая женщина. Я не видел ее лица - она сидела, полуотвернувшись к окну и читала какую-то книгу. Ее русые волосы приоткрывали только край щеки. Я привстал, как бы присаживаясь поудобнее и незаметно переместился поближе к ней, намереваясь заглянуть в книгу и выяснить, что она читает. Тут я ощутил запах ее волос. Это был запах обыкновенного шампуня или мыла, ничего особенного, но я почувствовал в нем столько чистоты, столько... любви, ласки, женственности, непорочности, материнства... Я сидел, тупо вперившись в книгу в промежуток между строками и дышал этим ароматом и думал о том, как мы сейчас познакомимся, и скорее всего вот так: я спрошу у нее который час, она ответит, я скажу что-то еще, она опять ответит, я сострю, она из вежливости улыбнется, обнажив прекрасные зубы, я как бы невзначай представлюсь, она скорее всего тоже представится, тут она вспомнит, что ей надо здесь выходить, и я скажу ей удивленно, что мне тоже, как это ни странно, и мы выйдем вместе... Все эти мечты были так совершенны, так... неестественны, что у меня сама собой напросилась ложка дегтя - я ощутил приступ какой-то тошноты. Что-то шевелилось во мне, рвалось вверх и противно щекотало в горле. На психическом плане это подпитывалось смачными порциями "дежа-вю", что все это уже было, и скорее всего недавно, и закончилось все это неважно, и вообще не стоит, ну что за глупости... Сердце в груди защемило, и я стал задыхаться. Автобус остановился, и я поспешно выскочил в распахнувшиеся двери на совершенно не нужной мне остановке. Я бежал, не останавливаясь, через пустые кварталы и холодный ночной воздух бил мне в лицо. Меня ужасно тошнило, и я молил Господа Бога прийти мне на помощь. Я пытался считать - это всегда помогало мне отвлечься, но совершенно забыл как это делается - названия чисел, изображения цифр вылетели из моей головы нелепейшим образом. Увидев впереди телефонную будку, я вбежал в нее, и вперился в циферблат, часто и с хрипотой дыша. Я смотрел на знаки, изображенные на никелированых кнопках и давал им вслух имена: один, два, три, четыре... Вдруг я икнул и меня вырвало прямо на телефонный автомат какой-то слизью. Я вытер рот и осмотрелся. Совершенно неизвестные мне места смотрели на меня темнеющими провалами своих дворов. "Сволочи", прошептал я неизвестно кому и побрел по направлению к мусорной свалке, видневшейся вдали. На небе была полная луна, и мне инстинктивно захотелось чьей-то крови. Проходя мимо свалки, я вытащил из кучи мусора железный лом - обломок какой-то трубы. Я поднял этот священный меч и сделал равнение на знамя. Армия крестоносцев за моей спиной издала боевой клич. Все они, как и я, хотели освобождения Святой Земли от всякого сброда. Я пошел вперед, и войско двинулось мне во след. Я свернул наугад в первый же переулок и сразу заметил вдали три тени. Тени тоже заметили меня и пошли мне навстречу, крадучись вдоль стены. Я остановился и крепко сжал рукой лом. За моей спиной нетерпеливо переступали кони и трепетали на ветру знамена. Тени подошли почти вплотную и остановились. - Не скажете, который час? - спросила одна из них с какой-то поддельностью. Странно, я думал, они спросят, не будет ли закурить. В желудке появилось знакомое жжение. - Пол-двенадцатого, - ответил я и не узнал свой голос. Тут один из них заметил в моей руке трубу. - Металлоломом интересуешься? - хрипло спросил он, и двое других гадко засмеялись. Я засмеялся вместе с ними, и так же гадко. Мой кулак сам по себе разжался и труба со звоном упала на асфальт. - Да... это... я... ммм... - пробормотал я, задыхаясь, и сделал шаг назад. - Куда же ты? - опять спросил Хриплый. - Мы еще не кончили! - и двое других опять засмеялись своей, наверное, излюбленной шутке. Я хотел ответить, но воздух застрял у меня в горле. Мои ладони пошли потоками пота, а сердце запрыгало по всей грудной клетке. За моей спиной ветер со звоном гнал по улице пустую консервную банку. Хриплый заметил, что я открыл рот, чтобы что-то сказать, и прошипел: - Заткнись, падло! Я криво улыбнулся и возненавидел себя в этот момент. Я возненавидел себя за то, что остановился, увидев этих людей, а не побежал прочь, за то, что свернул в этот переулок, за то, что вообще вышел из автобуса... Я захотел им сказать, что взрослым людям незачем тратить попусту нервы, и все можно решить другим, намного более цивилизованным способом, но тут один из них, стоящий справа, сделал резкий выпад и ударил меня кулаком в лицо. Я упал навзничь - так захотели мои ноги. - Чего молчишь, сука? - спрсил Хриплый, как-будто это не он мне только что приказал заткнуться, и мерзко схаркнул сквозь зубы. В моей голове промелькнула мысль, что сделай Хриплый сейчас одно мановение пальцем, и я поймал бы его плевок на лету как собака палку. Я сделал бы все, что они мне прикажут, потому что я очень боялся того, что они сейчас хотели со мной сделать. Я бы подполз к Хриплому на коленях и стал бы целовать подошвы его ботинок. Я бы даже не пикнул, если бы эти трое начали мочиться на меня - я их любил, я их почти обожал в эту минуту, потому что хотел защитить себя этой своей мнимой любовью от этого жестокого вечера, потому что боялся, боялся до ужаса, боялся каждой клеткой своего трясущегося тела, и ненавидел себя за это, себя, мерзкое, исходящее пoтом существо с распсиховавшимся сердцем и дрожащими ногами... Хриплый и его дружки начали приближаться. Я понял, что они хотят отнять у меня что-то, наверно даже самое ценное, и в моих глазах поплыли разноцветные блики. Я заплакал, мне стало безмерно жаль себя и я вспомнил свою маму и зашептал: "Мама... мама..." Я съежился в комок, и закрыл лицо ладонями, пытаясь отстранить от себя это зло. И тут на меня обрушился град ударов ног и кулаков. Я все еще любил их. Я все еще пытался оттеснить "любовью" неизбежный исход этой роковой встречи... Я думал о Наташе и Кате, летящих рядом со мной в облаках, и видел равнодушные звезды за спинами этих, тоже по-своему несчастных, людей. В лунном свете блеснуло лезвие ножа. - Нет! - закричал я истошно, - Нееет!!!