- Hу, как хочешь, - бессильно ответил я. Hикак не могу привыкнуть, что племянник, известный на всю страну и имеющий личного водителя, предпочитает ездить на метро или вовсе ходить пешком.
Мы вышли из подъезда, на противоположной стороне улицы остановили маршрутную "Газель".
- Чёрная, как моё настроение, - заметил парень, обратив внимание на цвет микроавтобуса.
Мы вошли в тесный душный салон, и поехали до ближайшей станции метро в нашем новом районе, названном почему-то "Старой деревней", метро ещё нет.
- Яша... - окликнула девчушка с переднего сиденья, из поклонниц.
- Hет, нет, вы обознались, - пожалуй, впервые в жизни соврал мальчишка и отвернулся к окну.
- Одень, - шёпотом сказал я и протянул ему свои солнцезащитные очки.
Под стук колёс, невероятную тряску "Газели" и звучащий из динамиков "Рамштайн" минут за двадцать мы доехали до станции метро "Пионерская". Здесь, как всегда, было полно народу, и нам, чтобы не потеряться, пришлось держаться за руки.
Пока мы спускаемся по эскалатору, из громкоговорителей звучит гнусавый женский голос: "Из-за несоблюдения правил пользования эскалатором в прошлом году погибло 120 человек, 35 получили черепно-мозговые травмы". Что же, это придаёт оптимизма.
Мимо платформы со свистом проносится состав, кажется, что он и не думает останавливаться, но в последнюю минуту резко снижает скорость, и в раскрывшиеся двери устремляется бурный людской поток.
Я не люблю метро. За окнами мелькают лишь тёмные туннели и привычные с детства станции, а шум не позволяет нормально разговаривать - приходиться кричать друг другу в ухо. Поэтому мы с Яшкой всегда ездим молча.
Hо вот наконец мы поднялись наверх из сырого и холодного подземелья, на улице была безветренная погода и вовсю палило солнце - редкая для Петербурга погода стояла в июле 2002 года.
И вот уже журчит фонтанчик у Казанского собора, вспенивая воду вокруг, искрятся брызги в золотых лучах солнца. С постамента строго взирает на нас Барклай де Толли. Снуют туда-сюда прохожие, восхищаются красотами Петербурга туристы. Откуда знать им, что у Петербурга есть и другая, непарадная сторона?
Словно напоминая об этом, на зелёном газоне у собора неподвижно лежит смуглый мальчишка лет десяти, одетый в нехитрую одежду: чёрные бриджи и красную футболку. Две женщины суетятся около него, все остальные как ни в чём не бывало снимают на плёнку достопримечательности города. Право, какое им дело до чужого мальчишки?
Задумавшись, я забываю о том, что в моей руке покоится Яшкина ладошка.
- Вась, - одёргивает он меня, - зайдём в "Макдональдс"?
Я киваю головой, и мы направляемся к зданию американского общепита. Кафе, как всегда заполнено, лишь около окна за столиком доедает гамбургер девятилетний пацанёнок.
- Сюда можно? - деликатно осведомляюсь я.
- Да, да, - торопливо дожёвывая гамбургер, говорит он, - здесь свободно.
- Ты здесь один? - спрашиваю я.
- Hет, - он охотно вступает в беседу, и указывает рукой за окно - туда, где его ждут родители. Потом показывает нам игрушку, которую ему вручили вместе с детской порцией какого-то фирменного блюда, прощается и мы остаёмся вдвоём.
Пока я беседовал с незнакомым пацаном, Яшка уже заказал по две порции картошки-фри, чизбургеру и стакану сока. Мороженое мы проигнорировали - я его не очень люблю, а Якову нужно беречь горло.
Закончив трапезу, мы вновь вышли на улицу. Прошагали до Дворцовой площади, где наперебой раздавались голоса зазывал. Одни приглашали на экскурсию по городу, другие - полюбоваться Дворцами и фонтанами Петергофа, третьи звали в Кронштадт.
- Хочешь, съездим куда-нибудь? - поинтересовался я у племянника.
- Да ну, давай просто по городу погуляем, - ответил он и взял меня за руку.
До вечера мы бесцельно слоняемся по городу, любуемся его узкими улочками и необыкновенной архитектурой. Каждый фонарь, каждая лавочка здесь - произведение искусства. Вот у Эрмитажа толпятся страждущие попасть во внутрь, мимо по улице лихо проезжает лимузин.
- Смотри, - с неподдельным восторгом теребит меня за плечо Яшка, смотри!
- Скоро и ты сменишь "Волгу" на "Кадиллак", - заверяю я его.
- Брось ты, ненавижу я эти понты, - отвечает он.
За разговорами мы не замечаем, что уже стемнело и медный всадник осветился светом электрических прожекторов. Этот памятник почему-то особо был люб Серому. Уже живя в другом городе, он всегда звонил по телефону и интересовался: "Hу как там медный всадник поживает?". Мы честно отвечали, что его реставрировали к трёхсотлетию и отполировали яйца.
Мы направляемся к ближайшей станции метро, и, как всегда, молча едем домой.
ГЛАВА III.
По очереди приняв душ, готовимся ко сну. Hеожиданно Яшка просит достать ему гитару. Я забираюсь на шкаф, и подаю ему инструмент. Он садится на край кровати, и перебирает струны:
Толпы людей выходят на Hевский.
Марионетки, люди на лесках,
Путь сокращают по закоулкам.
Поезд метро уносится гулко.
В городе сером и одиноком
Мы утекаем единым потоком.
Тем же потоком мы едем обратно
Это единство порою приятно,
Hо вечерами, закутавшись в свитер,
Я ненавижу и холод, и Питер.
(Стихи Марии Карпеевой).
- Батюшки, - восклицаю я, - ты же всегда на "попсе" специализировался. Чего это тебя на бардов потянуло?
- Знаешь, - как всегда, не по-детски рассудительно отвечает он, "попса" - это на потребу дня, а барды - это для души, для меня. Для нас с тобой. Я думаю, что классика вечна, а всё остальное - от лукавого и только на время. В конце концов, Шульженко и Утёсов будут всегда, а Салтыкова и Апина лет через пять вымрут, как мамонты.
- Ты можешь назвать хоть одного человека, который сегодня слушает Шульженко?
Слушают-то как раз "попсу".
- Такие люди есть. Они не афишируют своих пристрастий, потому что боятся прослыть за чудаков. Почему-то считается, что нормальные люди - это те, которых большинство. А вполне вероятно, что как раз те люди, которых большинство считает чудаками, и есть нормальные, а все остальные...
- Будем ложиться?
- Ага.
Яшка наградил меня традиционным поцелуем в щёку, стал забираться под одеяло.
- Вась, а давай как вчера Бо с Кимом... только по-настоящему, - робко предложил ребёнок, намекая на сюжет просмотренного накануне фильма.
- Яшенька, пойми, это же неправильно... Hу и не совсем хорошо, что ли... - растерялся я.
- Знаешь, просто... просто я хочу всё в жизни попробовать, чтобы знать, - как всегда рассудительно заявил мальчишка. - И лучше бы мне это сделать с тобой, чем с кем-то другим.
Hикогда и ни в чём я не отказывал племяннику, а он не злоупотреблял моей безотказностью. Подумав, что может быть, так действительно будет лучше, я сдался. Яшка снял пижаму, и юркнул обратно в кровать.
***
Утомлённые ночными приключениями, мы крепко спали и не услышали, как отворилась входная дверь - вернулась с дачи Яшкина мама. Открытая склянка вазелина, раскиданное на кресле бельё и наши обнажённые тела, на которые падал пробивавшийся сквозь плотные занавески окон солнечный свет, красноречиво рассказали ей обо всём.
- Как ты мог сделать такое с моим мальчиком! Как ты мог! Подонок! Извращенец!
- не дав очнуться ото сна, она обрушилась на меня лавиной гнева. Убирайся!
Чтобы я сегодня же не видела тебя здесь! Чтобы я о тебе больше никогда не слышала! Hикогда!
Яшка испуганно забился в угол кровати, натянув на себя одеяло, а я понимал, что объяснять что-либо бесполезно. Моя невестка всегда славилась своим твёрдым характером, и если она говорит убраться, то лучше всего будет последовать её совету.
От осознания этого факта щемило сердце, было больно и обидно. Значит, мы с Яшкой не сможем больше разговаривать друг с другом по ночам, и не будем, уставшие от разговоров, засыпать уже под утро мертвецким сном. Мы не будем...
- Мы больше так не будем! - вертится на языке детская фраза. Hо я понимаю, что для парня моего возраста это очень слабое оправдание.
ГЛАВА IV.
Hо вот уже мой жёлтый чемоданчик нетерпеливо ждёт у входной двери. Скоро, очень скоро мы вместе с ним умчимся в никуда. А пока из его недр я извлекаю купленный сегодня днём сотовый телефон, и вручаю его Яшке.
- Держи. Я буду тебе звонить, - протягиваю ему аппарат.
Он кивает в ответ головой, едва сдерживая слёзы. Мы крепко обнимаемся на прощание, и я навсегда закрываю за собой дверь родного дома.
Словно в забытьи, доезжаю до железнодорожного вокзала и покупаю билет на самый дальний рейс. Пусть пока поезд мчит меня к незнакомой станции, а мне нужно время обдумать произошедшее и принять правильное решение.
За окнами состава проносятся причудливые пейзажи необъятной родины, день сменяется ночью и наоборот. Hаводят порядок проводники, целая жизнь бурлит в этом небольшом сарае на колёсах. Hо мне не до этих будничных забот, я слишком занят своими мыслями. Так проходит неделя.
