Никто более не спорил. Отряд двинулся вдоль ручья, вверх по ущелью. Солнце еще не коснулось вершин, когда скалистые стены раздвинулись, и взорам эльфов предстала долина. Подобно огромной чаше, она была наклонена с севера на юг; и как последние капли вина сочатся через щербатый край, так ручей стекал в ущелье. По склону были рассыпаны валуны, обломки скал, вросшие в землю, иные с лежащую собаку, иные с небольшой дом, исчерна-серые, как и везде в этих горах. Менее чем через фарлонг долина разделялась надвое: восточный рукав крутыми уступами поднимался вверх, западный сворачивал в сторону, и обвал перегораживал его. Урочище имело форму треугольника, окруженного высокими стенами. Видно, и в ненастье тут было потише: даже на кручах росла трава да мелкий можжевельник. Здесь-то и располагалась деревушка. Приземистый кустарник между валунами прорезали узкие путаные тропки. Ручей сбегал со скал, разделяющих долину, с их западной стороны. Шум падающей воды был подобен шуму крови в ушах, но тот, кто привыкал к нему, переставал его слышать. Еще западнее, напротив ручья, в скальной стене чернели пещеры и курился навозный дымок над землянками. Отряд подъехал к ручью. Вода на протяжении тридцати шагов оставалась чистой, как и подобает горной воде. Дальше был зловонный бочажок, о котором говорил Элендар. Тингрил остановил коня, поднес к губам рог, оправленный в серебро, и протрубил. Не успело смолкнуть звонкое эхо, как из ближайшей землянки (если можно так назвать дыру в земле, как попало засыпанную валежником, - вроде неглубокой волчьей ямы) высунулась орка в растрепанных черных космах по грудь, старая, безобразная, как сама тьма. Она тупо вытаращилась на незваных гостей, и вдруг вскинула руки, широко разинула черную пасть и издала оглушительный визг, который отразился от скал не хуже трубных звуков рога. С этим визгом она вновь провалилась в свою яму. Зато повысунулись другие из землянок и пещер: выставляли только головы и мгновенно прятались. Один за другим иссякли дымки над землянками. Тишину время от времени нарушал тонкий плач, сразу прерывавшийся. Орки явно не желали никаких переговоров. - Они испугались, - сказал Имлас, то ли спрашивая, то ли утверждая. - Или что-то замышляют, - предположил Келион. - Навряд ли, - ответил ему Тингрил. - Они боятся нас, как боялись всегда. Если и нападут, то только со страху. Он снова протрубил в рог и прокричал на Всеобщем языке, обращаясь к замершей деревеньке: - Мы не тронем вас! Нам нужна вода! Мы пробудем здесь день и затем уйдем! - Ответа не было. - Пусть кто-нибудь выйдет, чтобы говорить с нами! Через некоторое время тишину прорвал сиплый болезненный вопль, донесшийся как бы издали и подхваченный слабым эхом, затем злые выкрики в несколько голосов. "Кричат в пещере", - сказал Келион, и тут же в одном из темных отверстий появилась невысокая фигура: кто-то оступился, упал и поднялся вновь. Это был старый орк, опирающийся на кривой и шаткий посох. - Вождь? - спросил Имлас. - Нет, это не вождь, - холодно отвечал Тингрил, и возле губ его проступили брезгливые складки. - Это бесполезный и беспомощный старик. Если мы убьем его, никому не будет жаль. Старик чуть отошел от пещеры и стоял, медленно озираясь. Голоса все кричали, казалось, повторяя некий приказ. Внезапно старик оттолкнул свою клюку, опустился на четвереньки и попытался отползти в сторону. Но тут же в воздухе мелькнул камешек, кинутый из землянки. Старик охнул и замер, распластавшись ничком. За первым камнем последовали второй и третий, и тогда он с трудом поднялся и заковылял к неподвижно стоящим эльфам. - Он, должно быть, чужой им, - сказал Нарендил. - Может быть, пленный... - Он чей-то отец или дед, - с мрачной усмешкой произнес предводитель, - а участь его ничем не лучше участи пленного. Из слабых среди орков старики всех ничтожнее. За ребенка вступится мать, за старика никто не вступится. Смотрите. Орк подходил все ближе, между ним и Тингрилом было не более пятнадцати шагов. Это был самый старый орк из всех, кого видели эльфы, - на поле боя такого не встретишь: седой, как речной песок, в одеждах из плешивого меха, со страшными черно-багровыми следами ударов на лице - если то было лицо и воистину зловонный. Орк остановился, тяжело отдышался и заговорил. - Мы не служим Мордору, - трудно было разбирать слова Всеобщего языка, произносимые низким и хриплым голосом столь невнятно, будто говорил лесной зверь, принужденный заклятьем. - Никто здесь... не служит Мордору... - Уж конечно, вы не служите Мордору, - резко ответил Тингрил, - ибо Тому, Кто Сгинул, не нужны слуги. Не бойтесь, мы пришли не за вашими головами, он возвысил голос, чтобы слышали и другие орки в своих ямах и дырах. - Нам нужна вода. Мы пробудем здесь ночь, день и еще ночь. Мы не тронем вас. Но тот, кто подойдет к нашему лагерю слишком близко, пусть пеняет на себя. Зачем бы он не шел, он получит стрелу в горло. Тингрил кивнул Келиону, и тут же две стрелы пропели одна за другой первая воткнулась в пустую глазницу черепа, что торчал на колышке возле одной из землянок, вторая - в черный пролом на лбу у того же черепа. Стрелы покачивались в широких отверстиях, трепеща на ветру полосатым оперением. Можно было надеяться, что этот знак поймут и несведущие в языках. Старик упал на колени, обвисая на посохе. Голова его мелко тряслась. - Ты понял мои слова? - спросил Тингрил, нагнувшись с коня. - Я понял, вождь, - прохрипел орк. - Передай это всем своим. Можешь идти. - Орк поднял на него мутные глаза и не тронулся с места. - Иди же. Но когда эльфийский отряд начал подниматься по склону, Имлас увидел, оглянувшись, что старый орк все стоит на коленях. Может быть, у него просто не хватало сил, чтобы встать.
Местом для лагеря избрали узкую площадку в восточной части долины, окруженную скальными россыпями, - последний мало-мальски ровный участок перед крутым подъемом. Камни так густо лежали на склоне, что эльфы едва нашли, где провести коней. Однако деревня, да и почти вся долина оказалась как на ладони - была бы охота смотреть. На расчищенной площадке поставили шатер, нарубили сушняку для костра. Кустарник на самом деле был не кустарником, а уродливыми деревцами. Тонкие искривленные стволы стелились по каменистой земле, сплетались между собой, но даже мертвыми сопротивлялись руке и топору упорнее, чем ветви могучих деревьев. Нетрудно было угадать, что за сила гнула их и скручивала, не давая подняться, ветры, дующие с вершин, и страшные снегопады. Со здешней зимой шутки всегда были плохи, а века черного владычества сделали ее нрав еще свирепей. Как водится, первыми пострадали деревья и травы - ни в чем не виновные подданные Йаванны. По воду пошли втроем: сам Тингрил, Элуин, даже в соседстве с орками не забывший свои обязанности кашевара, и Нарендил, которому не терпелось напоить коней. Работа получилась неприятной. К удивлению и досаде всех троих, у источника было полно орков, вернее, орок, женщин, - числом никак не менее пятнадцати, не считая детенышей при них. Орки, видно, обеспокоились, не наложили бы чужеземцы жадных лап на вонючую утварь, затопленную в ручье. Беспокойство пересилило страх, и каждая пришла за своим добром. Теперь они толклись на бережку, щерясь от слишком яркого вечерного света, отпихивали друг дружку, царапались и приглушенно бранились; одна волокла из воды тяжелый котел, подцепив его палкой и охая от натуги, другая пыталась пролезть низом, между топчущихся ног, никак не могла дотянуться до своего горшка и получала только пинки... Эльфы подошли уже совсем близко, когда одна из орок случайно подняла на них глаза и испустила знакомый визг. Пять или шесть тварей кинулись прочь, остальные рухнули на землю, прикрывая головы руками. Но Тингрил снова прокричал: "Мы не тронем вас!", и они вернулись к прерванному занятию. - Вот это и есть женщины орков? - спросил Нарендил, наполняя водой кожаное ведро. Тингрил молча кивнул. - Удивительное дело, - улыбнулся Элуин, - я и не думал, что у них есть женщины. У орков... Многие говорят, что орки родятся из камня, вроде гномов... - У гномов тоже есть женщины, - насмешливо сказал Тингрил. - Весьма достойные леди, не в пример этим тварям. - Ты шутишь, предводитель? - ошеломленно спросил Элуин. В его роду спокон веков не любили гномов и брезговали любыми известиями о них. - Нет. - Женщины гномов... - пробормотал Элуин, осторожно погружая в воду второй котелок. - Надеюсь, хоть с ними-то меня судьба не сведет. Воды нужно было много. Спустились к источнику еще раз, а потом еще. Орки перестали бояться и загомонили вовсю. Было похоже, что они все время ссорятся, враг их знает, за что, - то ли за прежнее, то ли сейчас посуду не поделили, - но кричали все сразу, неумолчно и пронзительно, словно чайки над лодкой рыбака. Теперь их можно было хорошо рассмотреть. Женщины-орки оказались во всем достойны своих господ и повелителей. Безобразные, длиннорукие, косматые и раскосые, со шрамами и кровоподтеками на темных лицах, не разберешь, молодые или старые. Золотоволосых среди них не было, но, на удивление младшим эльфам, попадались орки со светлыми гривами: не то русые, не то грязно-седые. Все они, подобно оркамвоинам, носили штаны и куртки, грубо сшитые из кусков меха. Одни были босы, другие - в тяжелых башмаках, похожих на лошадиные копыта. На многих были украшения - костяные и золотые. Странно выглядели грязные пальцы, унизанные драгоценными перстнями. "Они бы и рады обменять свои игрушки на мясо и хлеб, да слишком далеко до тех мест, где с ними поменяются, - сказал Тингрил. - А золото эти будто бы не служившие Мордору, само собой, добыли на войне". У двух из них были совсем маленькие детеныши, у одной - привязанный к спине, у другой - к животу. Плач орочьих младенцев вторил воплям орок и вертящихся у тех под ногами орчат. В глазах темнело от пронзительных криков и дурного запаха. И тут одна из них, поймав взгляд Нарендила, что-то сердито крикнула, подхватила с земли небольшой камень и швырнула в него. Эльф едва успел отклониться в сторону. Другие орки последовали примеру зачинщицы. Камни один за одним рассекали воздух, сопровождаемые злобными выкриками. - О чем они кричат? - спросил Элуин. - Хотят, чтобы мы ушли, - ответил Тингрил. Камни будто сами огибали его и, похоже, он нисколько не растерялся. - Поносят нас. - Это безумие, - сказал Нарендил, - они видят, что мы вооружены, и все-таки нападают... - Но едва он, произнося эти слова, взглянул на рукоять кинжала у пояса, каменный дождь сошел на нет и несколько орок даже отбежали в сторону, надев горшки на головы. - Нет, Нариндол, - усмехнулся предводитель, - это не безумие, это орочья злоба. Тьма ведет их как бешеных собак - но до поры, покуда нет угрозы их жизням. Однако не все орки бежали. Не успел Тингрил договорить, острый камень ударил Нарендила в плечо у локтя. Тот невольно схватился за ушибленное место, и еще один камень разбил ему костяшки пальцев. Боль и гнев застлали эльфу глаза, он сделал шаг в сторону орок - но тут же остановился. Что с ними делать, не кинжал ведь пускать в ход? Ударить? Но разве не этого хотят они сами - учинить драку? Притом, они женщины, хоть и орки, но все-таки женщины... Между тем орки неверно истолковали его нерешительность и развеселились пуще. Камни снова полетели часто, выкрики стали насмешливее, не утратив при этом злобы. Нарендил как потерянный вглядывался в хохочущие хари. Тингрил молчал. Элуин, видимо, тоже растерялся. Но надо ведь было сделать хоть что-нибудь этим подлым тварям, чтобы прекратить их торжество! Гнев иногда бывает на пользу. Нарендил больше не раздумывал, все вышло само собой. Он увидел среди орущего сброда орку-вождя: совсем небольшая и тощая, но горластая, эта вопила вроде бы на слово впереди прочих, - те повторяли, гогоча, все, что она выкрикивала первая. Нарендил сам не заметил, как очутился рядом с ней и ухватил за шиворот. Остальные шарахнулись в стороны, но эта не смогла увернуться, и Нарендил, цедя сквозь зубы самые ужасные проклятья Сумеречья, поднял ее и сунул в воду, словно собаку: - Остынь, дочь Мордора! Глубины хватило, чтобы окунуть ее с головой, придавив загривок. От неожиданности, или же от резкого холода, она не сопротивлялась. После этого Нарендил счел себя отмщенным. Уже спокойно он вытащил мокрую тварь на берег и разжал руку. Орка упала на четвереньки. Она кашляла и плевалась, вода струйками стекала со слипшихся волос, капала с одежды. Но когда она подняла лицо, эльф отшатнулся. Давно он не видал подобного бешенства - орка пылала и корчилась, как сосновая ветка, охваченная огнем. Другие орки, по своему обычаю, хохотали над ней - и даже они на мгновение притихли, едва девчонка обернулась; но тут же опять загалдели, показывая пальцами. Мокрая орка в ярости швырнула несколько камней, ни в кого не попав. Зато к ней вернулся дар речи, и она вновь принялась орать. Нарендил понял, что орка обращается к нему. Орка выговаривала слова быстро и четко, в голосе ее звучало злорадство. Но нельзя было понять, о чем она говорит (оттого, вероятно, что Вестрон Мглистых гор еще в конце Третьей Эпохи перестал походить на Всеобщий язык других племен). Как будто бы о конях: похожее слово послышалось несколько раз... Орочья шайка прислушивалась с явным одобрением. Слова сопровождались жестами, но и среди них не попадалось ни одного понятного. Орка то скрещивала руки каким-то особым образом, то сплетала пальцы, может быть, изображая мордорские руны, - и похоже было, что она изо всех сил старается сказать эльфу о чем-то. Наконец она указала направление - широкий взмах вытянутой руки наверняка означал именно это: юго-восток, запад и снова юго-восток. Нарендил оглянулся на предводителя. Тот сразу же спросил с легким раздражением: - Долго ты будешь внимать мордорской крысе? - Мне кажется, она говорит о чем-то важном, - сказал Нарендил, - может быть, нам угрожает опасность, она показывает на восток... - Он осекся, услышав смех Тингрила. - Ты забыл, что я понимаю их язык. Это наречие не совсем похоже на то, которое я изучил поневоле, но суть уловить можно. Она на разные лады поносит тебя. - Я так и думал, - сказал Нарендил. - Но она чему-то радуется, и все остальные тоже. Может быть, ты не все понял? - Прекрасная дева орков, - традиционная формула вежливости переводчиков прозвучала в устах Тингрила ядовитой насмешкой, - желает сказать тебе, о Нарендил, что мать твоя - дохлая лошадь, а отец - грязный равнинный орк. Она указывает на равнины запада, дабы слушатели получше усвоили особенности твоей родословной, а юго-восток - это путь, которым ты, по ее мнению, будешь идти. Радуется она своему остроумию, и все остальные тоже. Довольно с тебя? - И больше ничего?.. Тингрил улыбнулся невесело, как он один умел. - Еще много чего, да все про то же. Она проклинает тебя по всем правилам красноречия, принятым у ее народа: упоминает твоих предков, твоих потомков, твоих женщин, всех эльфов вообще. И язык у девчонки на редкость гнусный. Надеюсь, ты разрешишь мне не переводить это во всех подробностях? - Я не могу понять... - медленно произнес Нарендил. - Странные твари... Он никак не мог оторваться от созерцания сквернословящей и торжествующей орки. В этот миг ему и впрямь хотелось постигнуть, каково это - быть одержимым черной злобой, которая заставляет изрыгать бессмысленные ругательства и радостно смеяться им. С легкой улыбкой на застывшем лице вглядывался эльф в косматую девчонку, что подпрыгивала перед ним в такт словам, - теперь она выкрикивала нечто вроде песни, должно быть, родословная Нарендила перешла в баллады. Но вдруг она умолкла и сама уставилась на эльфа, словно бы пораженная новой мыслью. С досадой что-то крикнула остальным. Орка уразумела наконец, что ее усилия пропадают даром, ибо предмет восхвалений не понимает ни слова. То-то он так улыбается! - Ты... ты, ты, - заговорила она опять, - ты - падаль! Ты - навоз! - Ойе! - воскликнул Элуин. - Как же это? - Она говорит на чистом Вестроне, - сказал Тингрил, с прищуром глядя на орку, - женщина... Кто теперь скажет мне, что они не воевали? На таком Всеобщем их порода беседует только с пленными! Он подхватил котелки и быстро зашагал вверх по склону. Младшие эльфы последовали за ним.
