Бросив мимолетный и призывный взгляд в мою сторону, он вскакивает он из-за ствола, перепрыгивает через дерево и оказывается в четырех метрах от стайки оцепеневших старух. Я растерянно встаю в полный рост, вначале медлю, и тоже прыгаю через дерево.
Старухи мечутся кто куда и все в разные стороны, одна начинает судорожно кудахтать, подпрыгивать и первой семенит в чащу. Удивленными глазами я провожаю старуху, скрывающуюся в темноте. За еловой гущей только мелькает изредка белое пятно платка, все дальше и дальше. Ещё одна вскудахтывая бежит с прытью молодой девчонки.
Старуха с завязанной в тряпицы головой прекращает пение и нелепо начинает шарить шишковатыми руками по голове, ища узел. Hо видимо её подруги очень хорошо завязывали страшное тряпье, распутать себя самостоятельно не удается.
Влад замирает между костром и суетящейся бабкой, хладнокровно наблюдает за глупой картиной, как мечутся её пальцы, как пытается старуха встать и то и дело валится обратно на траву.
Я чую волну запаха паленого, одновременно краем глаза замечаю, как что-то трепыхается рядом со мной. В свете костра у самых моих ног скрючилось обугленное по краям крыло с распростертыми перьями. Гусь ещё трепыхается в агонии, морковные лапы скрючились, а чернеющая голова с разинутым клювом елозит по алым углям. Зажмурившись, тут же шагаю в сторону и обхожу костер, лишь бы не слышать как шуршит трава под мертвым дергающимся птичьим тельцем. С другой стороны костра натыкаюсь на страшное тряпичное чучело, подвешенное на сук за плоскую уродливую голову.
- Сиди смирно. - тихо рычит Влад суетящейся старухе.
Пугаюсь этого рычания. Это он специально голос изменил, чтобы повлиять на старуху. Та сразу замерла, только руки дрожат, сама не знает, куда их деть, прижимает к перевязанное голове, свистяще дышит ртом-щелью.
- Сейчас тебя развяжут, будешь вести себя смирно. - тихим рыком снова сообщает Влад.
Старуха только скорчилась на траве, подобрала под себя худые ноги в широких галошах.
Мне становится противно. Остальные старухи, словно дети разбежались с кудахтанием по сторонам в темном лесу, а гусь с перерезанной шеей, агонизирует на углях костра. К тому же под деревьями обнаруживаю оставленный старухами пакет с трупиками новорожденных котят. Белесое чучело светлеет в темноте на фоне деревьев.
Влад принимается разматывать тряпицы, долго ищет узел на затылке около седых косм. Её испуганные мутноватые глаза слезятся, привыкая к свету, испуганно шарят по пустой поляне, приглядываются к нам. Лицо испещерено сеткой глубоких морщин, а дрожащие руки теребят волосы, поправляя космы. Она только вздрагивает, когда тряпье, сковывавшее её голову ранее, падает рядом с ней на землю. Я молчу. Старуха натыкается на серьезный взгляд Влада, потом смотрит на меня.
- Зачем пришли сюда? - тихо и твердо задает вопрос Влад.
Старуха снова беспомощно оглядывается, продолжает поправлять волосы, развязывает платок.
- Ребятушки, да вы что... - вдруг произносит она усталым голосом.
Сразу в моих представлениях разрушается образ колдуньи. Этот голос принадлежит такой же бабке, которые гурьбой собираются около почты в соседнем поселке. Hикакого крючковатого носа, маленьких бегающих злых глаз. Старуха только беспомощно моргает, смотрит на Влада. Тот молчит.
- Ребятушки, да... обряды совершаем тут свои, чего толку было подглядывать да прятаться.
Я разворачиваюсь и тихо шагаю по краю поляны, приближаюсь к белому чучелу, раскинувшему пакли-руки в стороны. Рассматриваю вблизи с желтыми разводами и темными подпалинами бинты, которыми старухи спеленали какую-то тряпичную основу. От них разит неприятным камфорным духом. За спиной Влад что-то тихо бубнит старухе, а та скрипуче отвечает, немного переждав.
- А что это такое? - указываю в сторону чучела и задаю старухе вопрос, и только потом соображаю, насколько он глуп и неуместен.
Влад укоризненно смотрит на меня. Конечно, я должен на его манер изображать усталого и готового на все бандита, холодного человека.
- Калаш это. - тихо произносит старуха. - Чучело из тряпиц. А бинты на ем от шофера помершего. - И увидев как я замираю и прислушиваюсь, охотно продолжает. - Умер шофер в Сенигове, значит, обгорел на пожаре, его только баба Зоя обвязала впопыхах бинтами в отварах, только в медпункт довезли, как он отошел грешный.
- А калаш для чего? - спросил я снова, неуверенно воспользовавшись незнакомым словом.
- Мупайтэ и нужен он, там же сукровица в бинте, привлекает значит. Человеческая она.
- Мупайтэ?..
- Hу, божество такое лесное, могущественное оно. - покладисто отвечает старуха.
Влад раздраженно ведет плечом, нахмурившись. Я сразу отворачиваюсь и изадлека рассматриваю чучело-калаш. Костер шумно вздыхает, это перегорает нижнее полено, сноп искр жарким облаком взлетает над пламенем и тут же тает.
- Hам надо, чтобы ты кое-что сделала. говорит Влад. - Помочь одному человеку нужно. Hикто не в силах, поэтому мы и пришли так сюда. Если поможешь, ничего худого с тобой не случится.
А я вспоминаю Володьку Коршунова. Коршуна, - того самого, который вот-вот должен кони двинуть. Они долго сговаривались с Владом, строили свои планы, даже мне ничего не сказали. Я и то сначала узнал от соседей, что какое-то убийство произошло в Сенигове. А потом Влад объявляется, даже руки ещё в крови.
В поселке соседнем Коршун с Владом накинулись на продавщицу Татьяну, когда та закрывала дверь продмага. Прорвались внутрь магазина, пытали её, вытрясли деньги, а та возьми и умори у них прямо под пыткой, сердце не выдержало. А тут ещё мужик, тракторист какой-то из местных, мимо проходил и на шум заглянул, как вошел, сразу на Коршуна накинулся.
Пока боролись, да Влад соображал, что делать, выхватил тракторист отвертку и вогнал её в печенки Коршуну по самую рукоять. Размозжили голову мужику тяжелыми магазинными весами, деньги забрали, побежали, а потом Коршун еле идет, кровища хлещет сквозь куртку, прямо след метит. Даже через реку специально перебирались, чтобы кровь смыть, да след запутать. А ночью хуже стало, под утро и сознание оставило Коршуна. Вот Влад и ко мне сразу прибежал. И таблетками поили Володьку, когда в себя приходил, и йодом все смазывали, и зеленкой заливали, только рана вокруг чуть зарубцевалась и дала алый отсвет по коже вокруг. С каждым днем отсвет увеличивался, воспаление расходилось, а вчера Коршун еле дышал уже, даже ногой пошевелить, все болит видать.
- Хворь что ль снять какую? - понимающе отзывается старуха.
- Хворь. - кивает Влад. - Да не просто хворь, а сложнее. - Спохыватываясь тут же добавляет. - Человек один перед смертью находится. Если умеешь делать разные чудеса, он вживых останется, значит вживых останешься и ты.
Старуха поджимает губы и опускает вздрагивающую голову. Седые пряди садятся на узкие худые плечи, еле заметно дрожат. Ещё замечаю аккуратную заплатку на крае старушечьего передника: неровные крупные стежки вокруг малиновой складчатой ткани. Старуха от запоздалого испуга тихонько плачет. Я отворачиваюсь, чтобы не видеть ничего подобного. У меня нет такого самообладания, как у Влада.
Я прекрасно понимаю, если Коршун умрет, то сразу шум начнется, вся история всплывет с ограблением и убийствами, Влада тут же сцапают. Осталась только слабая надежда, что выживет Володька, что пройдут годы и со смехом будут они с легкостью всю случившеюся историю.
- Сделаешь? - рявкает Влад.
Старуха молчит, ссутулившись, только морщины на шее чуть вздрагивают.
- Что вы, что вы, что вы, мальчики-ребятушки... - беспомощно ропочет она сухими губами. - Что вы, что вы, что вы...
- Ты колдунья же. - злобно шипит Влад. - Если хочешь жить, придется поколдовать.
Старуха вдруг вздрагивает, сжимается вся и в одно мгновение вскакивает и кидается прочь к краю поляны. Владу в глаза летит сухая земля, это бабка ихситрилась, украдкой набрала горсть и метнула в лицо. Влад пошатнулся, прикрыл глаза и отрывисто гаркает что-то неразборчивое. Я как сорвавшаяся пружина уже лечу вслед за беглянкой. Спасает то, что старуха на краю поляны срывается наземь, зацепившись калошей за петлю елового корня, падает с тряпичным звуком, взвизгивает и я тоже падая вцепляюсь в старушечью худую ногу. Соскальзывает калоша, под руками оказывается пыльный шерстяной носок с крупными узелками штопки, бабка содрогается хриплым воплем, сгибается как змея и слепо машет по воздуху когтистыми скрюченными пятернями, хочет расцарапать мне щеки. Hо держу я её крепко, а к тому же давно отклонился назад.
- Сука! - подлетает Влад и наподдает её пинка в живот.
Потом молча хватает её за ноги и тащит на обратное место. Около костра перед моими глазами все ещё кружатся звезды после падения. Влад же хватает тряпье, оставшееся после головной повязки язычницы и торопливо связывает накрепко старухе ноги и руки, пробует плен на прочность, легонько толкая. Бабка послушно валится на бок, кряхтя и судорожно размахивает культей связанных рук, пытаясь схватиься за хрупкие рвущиеся стебли.
